Дэвид Маркум - Новые записки Шерлока Холмса (сборник)
На самом деле Банкрофт даже пару лет работал в Лондоне, в департаменте Майкрофта, правда это довольно причудливая история. Завершив обучение в университете в тысяча восемьсот девяносто втором году, мальчик выразил желание пойти по стопам дяди. Вот только он сразу же твердо дал понять, что намерен добиться результатов собственным трудом, а не благодаря влиянию дяди Майкрофта или фамилии Холмс. И потому, поступая на службу, он воспользовался вымышленным именем, которое сохранил до сих пор: он предпочитает, чтобы окружающие не знали о его родстве с Майкрофтом.
Основой для псевдонима Банкрофту послужило имя отца. Оно, в свою очередь, происходит от старого местного названия излучины ручья, где поток можно было перейти вброд и где обычно стригли овец[6], а уже позже это словосочетание стали произносить как «Шерринфорд». Так и имя Майкрофта имеет похожие корни – кто-то из наших предков попросту воскликнул: «Мой участок!»[7] К счастью, мне не известно ни о каких диалектизмах, которые послужили основой имени Шерлок.
Итак, поскольку имя его отца было связано с переходом реки вброд, Банкрофт решил, что метафорически построит через реку мост, вместо того чтобы идти по воде. Поэтому в качестве фамилии он взял себе Бридж[8], однако аллитерация в сочетании «Банкрофт Бридж» не пришлась ему по душе, и потому он выбрал латинское слово «мост» – Понс. Как можно заметить, столь тщательная работа над псевдонимом говорит о довольно изощренном ходе мыслей – этим отличаются они оба: как Банкрофт, так и мой брат Майкрофт. Несомненно, именно поэтому они и поладили. Более того, подобный склад ума наверняка явился причиной успеха созданного Майкрофтом департамента.
Как я уже сказал, Банкрофт поступил на службу к Майкрофту в девяносто втором году. Вскоре его назначили ответственным за руководство моей деятельностью, пока я путешествовал по Азии и Среднему Востоку, а также Европе и США. Это помогло ему приобрести полезный опыт. Насколько мне известно, в данный момент он отвечает за большинство местных агентов Майкрофта. А сам Майкрофт занимается сбором и обработкой сведений из разных подразделений правительства, не только из Министерства иностранных дел. Кроме того, он ведет дела с политиками и военными лидерами.
К этому моменту мы уже довольно далеко отъехали от Лондона. Поезд двигался с приличной скоростью. Мне не верилось, что Холмс до сих пор скрывал от меня столько сведений о своем прошлом. В течение долгих лет я считал, что у него нет родственников, и, узнав о Майкрофте, был крайне удивлен. Но сведения о родителях, еще одном брате, невестке и трех племянниках, необычайно напоминающих старших братьев моего друга, просто поразили меня. Я изо всех сил старался не перебивать прославленного сыщика – лишь бы не спугнуть его и узнать как можно больше о его семье. Однако один вопрос мне все же пришлось задать.
– Знаете, я все же не понимаю, почему вы окружили своих родственников такой тайной.
– Что ж, – ответил Холмс, – в обычной ситуации я не стал бы секретничать. Однако случилось некое событие, поставившее под угрозу их жизни, и потому… тем, кто остался в Йоркшире, лучше было держаться подальше от беспутных родственников, уехавших в Лондон.
Как я уже сказал, Майкрофта сразу приметили в правительстве, благодаря чему он довольно быстро продвинулся по службе. Вскоре он уже помогал разрабатывать курс для множества департаментов. А потом о человеке, чей мозг подобен мощнейшей вычислительной машине, услышали и агенты иностранных держав.
Я до сих пор не в курсе, что же именно произошло. Да и семья Шерринфорда не понимала, какая угроза нависла над ними, – они лишь знали, что находятся в опасности. Майкрофт не раскрыл нам этих сведений и не рассказал о том, какие меры ему удалось предпринять против агрессоров. Мне известно только одно: в сентябре восьмидесятого года, через месяц после моего знакомства с моим племянником Зайгером, случилось нечто такое, что поставило под угрозу жизни моих родных в Йоркшире, и причиной тому было положение Майкрофта в правительстве. Тогда ценность моего брата в государственных делах уже считалась бесспорной, и на высшем уровне было решено предотвратить подобные угрозы в дальнейшем, чтобы ничто не могло оказать на него давления.
Агенты правительства ее величества пообщались с жителями окрестных деревень в районе нашего родового поместья и попросили их делать вид, что семья Холмсов из Норт-Райдинга не имеет никакого отношения ни к Майкрофту, ни ко мне. Полагаю, что уже тогда брат включил меня в свои планы, поскольку понимал, что я остаюсь в Лондоне и собираюсь вести дела с не самыми законопослушными представителями общества.
Местные жители согласились сотрудничать, и после этого из официальной документации были изъяты все записи, касавшиеся Майкрофта, меня и других членов нашей семьи. Именно поэтому обо мне нет упоминаний ни в Оксфорде, ни в Кембридже, ни в больнице Святого Варфоломея. Более того, информация обо всех членах этой ветви нашей семьи изъята из местной приходской книги.
Конечно, план был не идеальный. Но предполагалось, что этого будет достаточно для того, чтобы сбить вражеских агентов, угрожавших семье Шерринфорда, с толку. В течение многих лет местные жители то и дело сообщали, что некто пытался выведать у них информацию об обитателях нашего поместья. Иногда это были журналисты, а иногда – загадочные незнакомцы, которые и являлись, по нашему предположению, агентами преступных либо иностранных шпионских сетей.
Безусловно, больше всего мы опасались угроз со стороны профессора Мориарти и его организации. В сущности, он гостил у нас чуть ли не целое лето и был прекрасно осведомлен, кто где находится. Впрочем, он так и не предпринял никаких действий. Могу лишь предположить, что ему помешал некий своеобразный кодекс чести. Вполне возможно, он чувствовал себя в чем-то обязанным – в конце концов, к нему там очень хорошо относились. А быть может, он решил, что и мне что-то известно о его семье, и ошибочно предположил, что я перейду в контрнаступление. Возможно, так я и поступил бы. К счастью, информацию о моих родственниках, которой он обладал, Мориарти оставил при себе. По крайней мере, ничто не указывает на то, что лица, пытавшиеся возродить его криминальную структуру, догадывались о нашем существовании.
С минуту я обдумывал услышанное, а затем спросил:
– Вы все время ссылаетесь на родных в Йоркшире как на семью Шерринфорда. Значит ли это, что ваших родителей уже нет в живых?
– Мать скончалась в апреле восемьдесят восьмого. Хоть вы и жили тогда на Бейкер-стрит, я не стал упоминать об этом печальном событии. Оглядываясь назад, я понимаю, что смерть матери сильно потрясла меня. Отец умер гораздо раньше, летом семьдесят седьмого года. Он так и не успел узнать, что я добьюсь значительного успеха на том поприще, над которым он так насмехался.
Я припомнил весну 1888 года. Холмс ничем не выдал факта смерти матери. Возможно, на его смятение указывали лишь заминки в нескольких расследованиях. Особенно ярко это проявилось в деле о загадочном жильце, поселившемся по соседству от мистера Гранта Монро[9]. Гений дедукции тогда построил свои умозаключения на совершенно ошибочной и, надо сказать, нелицеприятной догадке. Убедившись, что истина не так жестока, он попросил меня тут же напомнить ему о Норбери, когда он будет вести себя чрезмерно самонадеянно либо недооценит ситуацию.
Поезд набирал скорость. Каждый из нас был погружен в воспоминания, и мы проехали несколько миль в молчании. Я прекрасно понимал, как чувствует себя Холмс. У меня самого отец умер от алкогольного отравления, завершившего его никчемную жизнь, которая неслась по нисходящей от успеха, стабильности и респектабельности к полному провалу. Мать скончалась, не в силах вынести ухода отца. К слову, это случилось гораздо раньше, чем могло бы. Тем не менее ее кончина совершенно выбила меня из колеи. Лишь когда я стал старше, получил степень доктора, потратил несколько лет на путешествия и отправился на службу в армию – лишь после всего этого мне удалось совладать с той горечью, которая терзала меня после гибели родителей.
Постепенно я стал отдавать себе отчет, что сижу в купе поезда. Холмс, расположившийся напротив, с любопытством разглядывал меня. Откашлявшись, я спросил:
– А кто сейчас проживает в вашем поместье?
– Шерринфорд с Робертой, их старший сын Вильям – он так и не женился – и Зайгер, которому вот-вот исполнится шестнадцать. Должен сознаться, что с нетерпением жду встречи с ним. Последний раз мы виделись примерно год назад, как раз перед моим возвращением в Лондон в апреле девяносто четвертого – я только успел снова ступить на британскую землю. Кстати, логические рассуждения Зайгера показались мне более глубокими, нежели мои в том же возрасте.
