Жорж Сименон - Приятельница мадам Мегрэ
— А журналисты приедут?
Она ждала именно их, мечтая увидеть свою фотографию в газетах.
Лапуэнт, весь перепачканный, вылез из «крайслера».
— Ничего не обнаружил, — сказал он. — Инструменты все на месте, в багажнике, и запаска там же. Вещей никаких, даже сумки нет. Только женскую туфлю зажало сиденьем, да еще в ящике для перчаток лежал вот этот электрический фонарь и перчатки.
Перчатки были из свиной кожи, мужские, насколько еще можно было догадаться.
— Беги на вокзал. Кто-то же должен был в тот вечер сесть на поезд. Хотя, может, в городе есть такси. Найдешь меня в полиции.
Он предпочел подождать во дворе, пока доктор Поль, устроившийся в гараже, закончит свою работу.
Глава 8
Семья игрушечников
— Вы разочарованы, господин Мегрэ?
Юному Лапуэнту очень бы хотелось сказать «патрон», так говорили Люка, Торранс и большинство инспекторов из команды Мегрэ, но он считал, что еще не дорос до этого, до привилегии, которую надо заслужить, как нашивки на погонах.
Они только что отвезли домой доктора Поля и теперь возвращались на набережную Орфевр, в Париж, казавшийся им более освещенным, чем всегда, после того, как они петляли в темноте по грязным дорогам, выбираясь из Ланьи. С моста Сен-Мишель Мегрэ увидел свет, горевший в его кабинете.
— Я не разочарован. Я и не рассчитывал, что служащие на вокзале смогут вспомнить пассажиров, которым они пробивали билеты месяц назад.
— Я все думаю, о чем вы размышляете?
Он ответил просто:
— О чемодане.
— Клянусь вам, он был в мастерской, когда я в первый раз заходил к переплетчику.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Я совершенно уверен, что бригадир Люка вечером видел внизу другой чемодан.
— И в этом я не сомневаюсь. Оставь машину во дворе и поднимайся наверх.
Уже по поведению встретившихся ему на пути полицейских Мегрэ почувствовал, что есть новости, а Люка, заслышав, что он идет, широко распахнул двери своего кабинета.
— Сведения о Моссе, патрон. Только что приходила юная девушка с отцом. Они хотели говорить с вами лично, но, прождав около двух часов, решились довериться мне. Девушка очень хороша собой, ей лет шестнадцать — семнадцать, пухленькая и розовощекая, в глаза смотрит очень открыто. Отец — скульптор, и если я правильно понял, даже получил когда-то премию в Италии. У нее есть сестра, чуть постарше, и мать. Они живут на бульваре Пастера и у себя дома делают игрушки. Либо я здорово ошибаюсь, либо мадемуазель отправилась сюда с отцом, чтобы не дать ему надраться по дороге; похоже, за ним водится этот грешок. Носит он огромную черную шляпу и галстук, завязанный большим бантом. У них, под именем Пеетерс, Мосс провел последние месяцы.
— Он и сейчас там?
— Если б он был там, я уже отправил бы туда инспекторов, а то и сам бы пошел арестовать его. Он покинул их двенадцатого марта.
— Иначе говоря, в тот самый день, когда Левин и Глория с ребенком исчезли после сцены в Антверпенском сквере.
— И он не сказал им, что съезжает. Ушел утром, как всегда, и с тех пор так и не появлялся. Я решил, что вы сами захотите их допросить. Да! Вот еще. Филипп Лиотар дважды уже звонил.
— Чего он хочет?
— С вами поговорить. Просил, если вы придете до одиннадцати, позвонить ему в «Кружку Негра».
Мегрэ знал эту пивную на бульваре Бон-Нувель.
— Соедините меня с «Кружкой»!
Ответила кассирша и тут же пошла звать адвоката к телефону.
— Это вы, комиссар? У вас работы, наверное, по горло. Вы его нашли?
— Кого?
— Мосса. Я был сегодня в кино и все понял. Не считаете ли вы, что конфиденциальный разговор с глазу на глаз был бы полезен нам обоим?
Это вышло случайно. Чуть раньше, в машине, Мегрэ вспомнил о чемодане. И как раз когда он разговаривал с Лиотаром, к нему в кабинет входил малыш Лапуэнт.
— Вы там с друзьями? — спросил Мегрэ Лиотара.
— Это не важно. Когда вы приедете, я с ними расстанусь.
— Это ваша приятельница?
— Да.
— И больше никого нет?
— Еще один человек, которого вы не очень жалуете, не могу понять, почему, но он это тяжело переживает.
Это был Альфонси. Они опять, должно быть, сидели вчетвером: Лиотар, Альфонси и их подружки.
— У вас хватит терпения дождаться, если я немного задержусь?
— Буду ждать сколько угодно. Сегодня воскресенье.
— Скажите Альфонси, что я и его хотел бы повидать.
— Он будет в восторге.
— До скорого.
Мегрэ закрыл обе створки дверей, дав знак Лапуэнту, собравшемуся было скромно удалиться, не уходить.
— Иди сюда. Садись. Ты ведь хочешь добиться успеха?
— Больше всего на свете.
— Ты наделал глупостей своей болтовней, и это привело к таким последствиям, о которых ты еще и не подозреваешь.
— Я прошу прощения. Я так доверял своей сестре.
— Хочешь попробовать сделать кое-что очень трудное? Погоди. Сразу не отвечай. Речь идет о весьма сомнительной акции, имя твое в газеты не попадет. Напротив. Если тебе удастся это сделать, только мы с тобой и будем в курсе. Если не удастся, я буду вынужден отречься от тебя и сделать вид, что ты перестарался и действовал на свой страх и риск.
— Понял.
— Ничего ты не понял. Слушай внимательно. Если я сам на это пойду и будет неудача, обвинят всю полицию. А ты у нас еще новенький, это совсем другое дело.
Лапуэнт сгорал от нетерпения.
— Господин Лиотар и Альфонси сейчас сидят в «Кружке Негра» и ждут меня.
— Вы пойдете к ним?
— Не сразу. Я хочу сначала зайти на бульвар Пастера, я уверен, что они не двинутся с места, пока я не приду. Раньше чем через час я там не появлюсь. Сейчас девять. Знаешь, где живет адвокат на улице Бержер? Четвертый этаж, слева. Поскольку в доме есть несколько дамочек сомнительного поведения, консьержка вряд ли обращает внимание на тех, кто входит и выходит.
— Вы хотите, чтобы я…
— Да. Двери тебя открывать научили. Если останутся следы, это не важно. Даже наоборот. В ящиках и бумагах искать бесполезно. Ты должен убедиться в одном-единственном: что чемодана там нет.
— Я об этом и не подумал.
— Ладно. Возможно и даже вероятно, что его там нет. Лиотар — юноша осторожный. И потому ты не должен терять ни минуты. С улицы Бержер заскочишь на улицу Дуэ, Альфонси занимает там тридцать третий номер в гостинице «Центральный массив».
— Я знаю.
— Действовать будешь точно так же. Чемодан. Больше тебя ничто не интересует. Как только управишься с этим, позвонишь мне.
— Я могу идти?
— Выйди для начала в коридор. Я закрою дверь на ключ, а ты попробуешь ее открыть. Инструменты тебе даст Люка.
Лапуэнт справился с дверью неплохо и через несколько минут, не чуя под собой ног от радости, был уже на улице.
Мегрэ зашел к инспекторам.
— Ты свободен, Жанвье?
Телефоны трезвонили, как и раньше, но уже не так назойливо.
— Я на подхвате у Люка, но…
Они спустились вниз, и Жанвье сел за руль полицейской малолитражки. Через пятнадцать минут они были на бульваре Пастера. В этот славный воскресный день здесь было совсем тихо, и квартал вообще был похож на маленький городок.
— Пойдем со мной.
Они спросили, где живет скульптор, фамилия которого была Гроссо, и их послали на седьмой этаж. Дом был довольно старой постройки, очень приличный, жили здесь, видимо, мелкие служащие. Когда они позвонили, за дверью стих шум, щекастенькая девушка открыла им и отошла в сторону.
— Это вы приходили ко мне недавно?
— Нет, сестра. А вы — комиссар Мегрэ? Входите. И не обращайте внимания на беспорядок. Мы только что поужинали.
Она провела их в просторную мастерскую с наклонным, частью застекленным потолком. На небе уже виднелись звезды. На длинном столе светлого дерева рядом с остатками колбасы стояла початая литровая бутылка вина; другая девушка, показавшаяся им двойняшкой первой, украдкой поправляла прическу, а в это время с преувеличенной торжественностью к Мегрэ подходил человек в бархатной куртке.
— Добро пожаловать в мое скромное жилище, господин Мегрэ. Надеюсь, вы окажете мне честь и выпьете вместе со мной.
Видимо, после ухода из полиции старому скульптору удалось выпить кое-что покрепче столового вина, потому что он с трудом выговаривал слова и шел нетвердой походкой.
— Не обращайте внимания, — сказала одна из дочерей. — Он у нас опять завелся.
Она сказала это беззлобно, смотря на отца преданным, почти материнским взглядом.
В темных углах большой комнаты прятались укутанные скульптуры, и было понятно, что стоят они здесь очень давно. Частью нынешней жизни обитателей этой квартиры были деревянные игрушки, они валялись в огромном количестве повсюду и распространяли замечательный запах свежеструганого дерева.
— Когда искусство не кормит более художника и его семью, — продекламировал Гроссо, — нет стыда в том, чтобы за хлебом насущным обратиться к коммерции.
