Николай Шпанов - Медвежатник
Несколько мгновений он глядел на собственную руку, словно надеялся увидеть под нею неожиданную разгадку тайны, затерявшейся где-то вместе с судьбами четырех преступников. Но когда он поднял взгляд на притихших сотрудников, в его глазах нельзя было прочесть не только безнадежности или отчаяния, но даже самой легкой тени сомнения.
― Кто-то из вас произнес, кажется, слово "тупик"? ― негромко сказал Кручинин и обвел сотрудников взглядом. Но те только переглянулись между собой. Никто не ответил.
― Значит, мне это показалось. ― Кручинин рассмеялся. ― Тем лучше. Выходит… это слово пришло на ум мне одному?
Взгляды сотрудников выразили удивление.
― Иногда в журналах, в отделе "Час досуга", печатаются эдакие замысловатые картинки под названием "Лабиринт", ― продолжал Кручинин. ― Читателям, которым некуда девать время, предлагается войти в лабиринт и попробовать из него выбраться. Большинство приходит в тупик. Потеряв терпение, игру бросают. Редко кто находит выход… Так не попробовать ли и нам сыграть?
Кручинин взял в руку четыре карточки, развернул их веером, как игральные карты.
― Картишки, признаться, дрянь, ― брезгливо проговорил он.
― А играть надо! ― вырвалось у Грачика, но тут же он смущенно осекся. Он был самым молодым и неопытным, и ему полагалось помалкивать.
― Кабы знать, что у тех на руках, ― не в тон этой шутливости, серьезно проворчал Фадеич. ― Но знать сие нам не дано…
Да, знать это не было дано никому из присутствующих. Никто из них не мог проникнуть взором в далекое прошлое, где начинался путь преступлений каждого из четырех, чьи имена значились на этих карточках. Только одного из них этот путь привел в стены советских институтов. Кто же он?
Когда вечером Кручинин и Грачик сидели за стаканом чаю, весь вид молодого человека говорил о том, что он ждет, когда Кручинин заговорит о деле. Но тот делал вид, будто вовсе забыл о нем, и его больше всего интересует новое издание "Истории искусств", в просмотр которого он был погружен.
― Я думаю, ― проговорил он задумчиво, ― что когда-нибудь, когда не будет больше в нашей стране ни "медвежатников", ни "домушников", ни иных всяких подлецов и мы с вами больше не будем нужны на этом темном фронте, нам скажут: "А ну-ка, братцы, займитесь теперь настоящим делом ― расследуйте-ка: каким же это образом наш народ оказался изолированным от такого искусства, как французское? Кто тот умник из академиков-разакадеми-ков, кто запер в подвал Ренуара и Ван-Гога, Матисса и Манэ? Кто те невежды или просто вредители, что распродавали всяким там американцам сокровища наших галерей?" Вот, дорогой мой, это будет работа!… На ней мы отведем душу от копания в грязи, оставленной нам батюшкой царем.
Он захлопнул том и встал из-за стола. Грачик смотрел на него умоляюще.
― Что вы? ― обеспокоился Кручинин.
― А как же с медвежатником? ― тихо выговорил Грачик.
Кручинин нахмурился:
― Вы хотите знать, кто он?
Грачик молча кивнул головой.
― Если вы еще когда-нибудь зададите мне такой вопрос в начале дела, строго сказал Кручинин, ― наши пути пойдут врозь.
Грачик опустил глаза и смутился: зачем он задал вопрос, на который никто не может ответить, никто… Даже Нил Платонович!… Глупо, очень глупо!…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Тетя Катя и ее письмо
Кручинин не легко поддавался настроению. За редким исключением, он был ровен с начальниками и с подчиненными. Мало кому довелось слышать его повышенный голос. И уж во всяком случае никто не мог похвастаться тем, что умеет по его лицу угадывать настроение и судить о ходе дел. Так было и теперь, когда на душе у Кручинина скребли кошки от затянувшегося дела о повторных ограблениях в институтах. Преступник попался на редкость осторожный и опытный. Кручинину было ясно, что это какой-то засидевшийся на свободе "осколок империи". Чем безнадежнее выглядели поиски, тем тверже становилось решение Кручинина не складывать оружия, пока он не поймает преступника и не отрапортует, что последний "медвежатник" в Советском Союзе посажен под замок.
Иногда вечерами, когда расходились последние сотрудники отдела, Кручинин задерживал Грачика и в тиши своего кабинета буква за буквой, строка за строкой, вновь и вновь проходил с ним все дело. Казалось, он советуется с молодым человеком и с интересом вслушивается в его ответы.
Не всегда они радовали старого розыскника: подчас бывали неверны, иногда даже наивны. Но это не смущало Кручинина. Он терпеливо объяснял Грачику ошибки и снова толкал его на поиски решения. Если бы этот случай не представлял такого интереса для всего московского розыска, Кручинин, может быть, пошел бы на то, чтобы целиком поручить дело Грачику и только наблюдать за работой молодого друга. Но на этот раз сделать так было невозможно, хотя подобное дело и было бы прекрасной школой для начинающего оперативную деятельность, но уже совершенно ясно обнаружившего большие способности Грачика. Кручинин верил в него, так как видел со стороны молодого человека не только усердие и внимание, но и умение проникать в сущность расследования, не скользя по его внешней, видимой поверхности. Кручинин потому и вел Грачика день за днем по следствию о "медвежатнике", что оно требовало от оперативного работника не столько быстрых и смелых решений, за которыми у Грачика никогда не было остановки, сколько углубленной разработки, почти исследовательской работы, под стать Институту криминалистики.
Верный принципу держать своих помощников в курсе каждого происшествия, Кручинин часто собирал оперативные совещания и внимательно выслушивал мнения стариков, давал советы молодым.
― Итак, ― сказал он однажды, заканчивая очередное совещание со своими сотрудниками, ― перед нами четыре "медвежатника": Малышев, Вершинин, Горин и Паршин. Экспертиза говорит, что все три "дела" принадлежат одному из них. Кого же "разрабатывать"?
― Видать, всех по очереди, ― со вздохом проговорил Фадеичев.
― Хотелось бы мне знать ― почему этот дьявол с таким упорством "обрабатывает" именно институты? ― проворчал себе под нос Кручинин.
― Я бы сделал засады во всех институтах. В одном из них мы его возьмем, предложил Грачик.
Кручинин поглядел на него с нескрываемой иронией.
― Если бы вы знали, сколько в Москве институтов, то вряд ли предложили бы такой способ. ― Он подумал. ― Но, по-видимому, нам действительно не избежать "разработки" всех четырех "медвежатников". Шансы совершенно одинаковы в отношении каждого из них. Единственная логика, какую можно найти, ― алфавит: Вершинин, Горин, Малышев, Паршин. Так и начнем. Вершинин. На нем первом максимальное внимание. Одновременно в разработку пустить Горина. Вам, Грачик, тем временем подготовлять все возможное по Малышеву и Паршину. Дважды в день мне докладывать о ходе разработки. В экстренных случаях ― прямо ко мне, не считаясь со временем, хоть с постели тащите! А конспект отработки, в виде дневничка за сутки, ― ко мне на стол. Так, чтобы я мог по следам каждого из вас в точности сам пройти. Два глаза хорошо, а четыре лучше.
Оперативное совещание было, собственно говоря, уже закончено. Как всегда, возле самой двери, прямой и строгий, на кончике стула сидел дед Фадеич. Словно рассуждая сам с собой, он бормотал под нос:
― При советской власти Вершинин судился единожды, проходил по делу художественного фонда; в царское время не судился, но по всему видать, что рыло у него в пуху; работал только в Москве, значит, надо думать, москвич. Годами не мальчик, следственно…
Его рассуждения подхватил Кручинин:
― Трудно допустить, чтобы долгую жизнь человек прожил в Москве один-одинешенек. Были же связи. Жена…
― По данным ― холост, ― подал голос Фадеичев.
― Жалко, а то бы мы по детям добрались… Э, не может же быть, чтобы у москвича не было в Москве сестер, братьев, племянников, тетушек да дядюшек. Хоть какие-нибудь родственнички должны же быть! Копайте его дело, Фадеич, каждую строку, все протоколы ― от первого до последнего. Ищите родственников…
Прошло несколько дней, прежде чем торжествующий Фадеичев появился в кабинете начальника с растрепанной архивной папкой. То было дело по обвинению Вершинина Ф. И. в покушении на ограбление Государственного фонда художественных ценностей в помещении бывшего Английского клуба на Тверской улице, в Москве. На листке 112-м имелся протокол обыска в комнате, принадлежащей некоей гражданке Субботиной Екатерине Ивановне. Как было сказано в протоколе, "обыск произведен по подозрению в хранении краденых вещей брата Субботиной Екатерины Ивановны ― Вершинина Федора Ивановича". Обыск был безрезультатный.
Кручинин тотчас отправил Фадеичева и Грачика по указанному адресу.
Грачик не спеша шел по Малой Ордынке, отыскивая нужный номер. За ним, шаркая подошвами, плелся Фадеичев. Старик ворчал себе под нос что-то о ревматизме, старости и прочих обстоятельствах, в силу которых ему пора бы давно на печку, ежели бы не его собственный беспокойный характер.
