Эрл Гарднер - Дело о племяннице лунатика
– Мило с вашей стороны, что согласились принять меня.
Мейсон указал на стул.
– Весьма наслышана о вас, – добавила она, разворачивая стул так, чтобы не только сидеть к нему лицом, но и чтобы он мог видеть ее ноги, которые она положила одну на другую. – Мне говорили, что вы очень толковый адвокат.
– Моя репутация, – ответил Мейсон, – во многом зависит от того, кто говорит: истец или ответчик.
Ее смех звучал приятно.
– Ну, не будьте таким! – сказала она. – Вы прекрасно знаете себе цену. Почему бы не признать это? Беда мне с адвокатами – вечно они опасаются, что кто-то заманит их в ловушку.
Мейсон не улыбнулся.
– Будь по-вашему, – ответил он. – Признаю, что я хороший. Ну и что дальше?
В ее глазах промелькнула легкая тень беспокойства, когда она оценивающе взглянула на него. Но улыбка осталась – пухлые красные губы слегка раздвинулись, открывая ровные белые зубы.
– Итак, вы защищаете дорогого старину Пита, – сказала она.
Мейсон ничего не ответил.
– Вы сможете его вытащить?
Он только кивнул в ответ. Она открыла сумочку, достала сигаретницу, открыла ее и протянула Мейсону.
– Нет, благодарю, – отказался он. – У меня свои.
Он достал одну из своего портсигара. Она слегка склонила голову набок, в глазах светилось ожидание. Мейсон перегнулся к ней и поднес спичку к ее сигарете. Их глаза встретились.
Она сделала большую затяжку, выпустила две струйки дыма через чувственные ноздри и сказала:
– Я пришла узнать, могу ли я чем-нибудь помочь?
Мейсон поднял брови.
– Помочь отмазать бедного Пита, – уточнила она.
– Смотря что вы имеете в виду.
– Я могла бы подтвердить, что знала о том, что вот уже некоторое время он страдает от прогрессирующего душевного расстройства, от которого становится раздражительным, особенно по ночам. Очень часто он испытывал мучительные галлюцинации. Я думала сначала, что он пытался убить меня, но теперь, мысленно возвращаясь к этому и вызывая в памяти некоторые детали, которые тогда казались несущественными, пришла к выводу, что бедный Питер просто очень психически больной человек. У него было сильное нервное потрясение в Чикаго, от которого он так и не оправился.
– А еще что?
Она взглянула на Мейсона, слегка нахмурившись. Улыбки на ее губах уже не было.
– А что вы еще хотите? – спросила она.
– Все, что вы считаете нужным сообщить мне.
– Не думаю, что мне следует сообщать что-либо еще, пока не выясню, чего мне ожидать от вас.
– Например?
– Например, собираетесь ли вы сотрудничать со мной.
Мейсон медленно ответил:
– Пока не вижу, каким образом можно поставить вопрос о сотрудничестве, миссис Кент. Если у вас есть что мне сообщить, я охотно это выслушаю.
– Я могла бы подтвердить множество вещей. Возможно, если бы вы мне намекнули, что вам необходимо для построения защиты, я могла бы выбрать то, что оказалось бы существенным для вас. Видите ли, в повседневных контактах в семейной жизни происходит многое, которое хотя и забывается, но не до такой степени, чтобы при определенных обстоятельствах нельзя было бы освежить в памяти. Следовательно, если вы скажете мне, чего бы вы хотели, я вполне могла бы вспомнить. Вам не следует опасаться за меня во время перекрестного допроса. Я смогу за себя постоять.
– Вы имеете в виду, что сможете повлиять на присяжных?
– Ну, если вы ставите вопрос так, то да.
– Очень хорошо! – ответил Мейсон. – Оставьте свой адрес, и я войду в контакт с вами, если что-нибудь надумаю.
– А сейчас вы ничего надумать не можете?
– Сейчас – нет.
– Я хотела бы знать, насколько вы… ну, скажем так, восприимчивы, что ли?
– Весьма благодарен за то, что пришли, но не думаете ли вы, что было бы лучше для вас захватить своего адвоката, если вы собирались вести разговоры на подобную тему?
Она подалась к нему и ответила:
– Хочу быть откровенной с вами, мистер Мейсон. Я рада, что вы заговорили об этом.
– Почему?
– Потому что, – был ее ответ, – я еще не подписала контракт со своим адвокатом. Пока от этого воздерживаюсь.
– Что вы имеете в виду?
– Он претендует на половину того, что я получу, в случае если выиграю процесс. Я же не хочу платить ему, пока меня не вынудят к этому. Разве вы не видите? Мой муж сейчас не в том положении, чтобы успешно со мной бороться.
– А почему бы и нет?
– Потому что он нуждается в моих показаниях. Если я смогу снять с него обвинение в убийстве, доказав его невменяемость, то дело о разводе теряет всякий смысл. В этом случае, раз я остаюсь его женой, меня назначат опекуном над его имуществом.
– Все это мне ясно, – ответил Мейсон, – но я не намерен обсуждать подобное в отсутствие вашего адвоката.
– Но почему?
– Профессиональная этика!
– Не вижу, почему вы не можете обсудить мои показания.
– Ваши показания я могу обсудить, но не могу обсуждать ничего, что связано с делом о разводе.
– Сдается мне, мистер Мейсон, что вы очень, очень осторожны… и излишне щепетильны.
– Каков есть.
На ее лице не отразилось никаких признаков раздражения, но она буквально превратила сигарету в бесформенную массу, когда тушила ее в пепельнице.
– Слишком, слишком этичны, хотя, черт подери, это вам вовсе не свойственно, – вырвалось у нее, и, встав со стула, она сразу направилась к выходу, даже не удостоив Мейсона прощальным взглядом.
Глава 14
День клонился к вечеру. В большом здании, где располагался офис, раздавались звуки лихорадочной активности, вызванной концом рабочего дня. Стенографистки, озабоченные тем, чтобы поскорее попасть домой после изнурительной работы, гулко стучали каблучками по выложенному плитками полу коридора. Эти звуки, повторяющиеся день за днем, стали привычными. Сначала они возникали на расстоянии, затем усиливались по мере приближения к двери Мейсона и наконец обрывались перед застекленной дверью, ведущей на лестницу. Хлопали двери лифта, коридор на мгновение освобождался от скопившихся в нем людей, но только затем, чтобы вновь наполниться звуками шагов. В момент, когда стрелки часов приблизились к пяти, шум достиг апогея. К половине шестого в здании воцарилась тишина. Источник доносящихся теперь до ушей адвоката звуков перемещался на улицу, где раздавались автомобильные гудки и слышался гул дорожного движения. Перри Мейсон мерил шагами офис, заложив пальцы за отвороты жилета, наклонив в раздумье голову. Судя по всему, звуки улицы его не отвлекали. Дверь офиса бесшумно открылась; Делла Стрит на цыпочках прошла к своему столу и уселась в ожидании.
Мейсон едва взглянул на нее.
– Ступай домой, Делла, – сказал он, – здесь тебе нечего делать.
– Я останусь. – Она покачала головой. – Вдруг что-то подвернется.
Кто-то забарабанил костяшками пальцев по двери, выходящей в коридор. Она вопросительно взглянула на Мейсона, и тот кивнул в ответ. Истолковав кивок как согласие, Делла быстро пересекла комнату, чтобы открыть дверь. Вошел Пол Дрейк и сказал:
– Благодарю, Делла. – Затем бросил быстрый взгляд на Мейсона: – Приступил к очередному марафону на своих двоих, Перри?
– Пытаюсь вышагать решение этого проклятого дела.
– Ну, – заметил Дрейк, – возможно, мне удастся несколько упростить ситуацию. Я проверил этот звонок к миссис Дорис Салли Кент. Он был сделан из зала почтамта станции Пасифик-Грейхаунд. Разговор начался в три часа одну минуту и закончился спустя три с половиной минуты. Заказ делал Мэддокс на свое имя, с указанием имени абонента.
– Сделай копии записей, – приказал Мейсон. – Ты продолжаешь следить за миссис Кент?
– Да. Что ей было нужно здесь?
– Хотела, чтобы мы ей дали участок земли, да еще огороженный забором.
– Что ты имеешь в виду? – спросил, как всегда нараспев, Дрейк.
– А то, что она хотела, чтобы я не только согласился не оспаривать ее действия, но и дал ей возможность отменить дело о разводе и взять под свою опеку имущество Кента на правах его жены. Взамен пообещала под присягой дать необходимые показания, чтобы признать его недееспособным. Это, конечно, упростило бы нам защиту Кента в деле об убийстве.
Дрейк протянул:
– Как мило с ее стороны, не правда ли?
– Весьма.
– Разве дело против Кента не зиждется в основном на косвенных уликах? – спросила Делла Стрит.
Дрейк вытащил блокнот из кармана.
– Дункан, – ответил он, – дал интервью для газет. Он клянется и божится, что заметил лунатика в патио в три часа ночи. Утверждает, что тот, кого он увидел, был Кент и что якобы этот Кент держал в руке что-то блестящее. По его словам, это вполне мог быть нож, хотя он и не решается утверждать это категорически.
Делла Стрит негодующе прервала:
– Как же он выкрутится на суде, если изменил свои прежние показания?
– Очень просто, – ответил Мейсон. – Заявит во всеуслышание, что когда первый раз давал показания, то немного запутался и поэтому назвал время то ли пятнадцать минут первого, то ли три часа, и что я неправильно его понял, и что он боялся с определенностью назвать лунатика Кентом, не желая быть превратно истолкованным, но чем больше он думал над этим, тем более убеждался, что это был Кент, и что неважно, превратно истолкуют его мотивы или нет, но это его долг – говорить правду. При перекрестном допросе он сделает еще целую кучу весомых добавлений.
