Ноэль Рандон - Черная пелерина
— Я сейчас ухожу и буду ждать внизу не больше пяти минут. Попрошу не задерживаться.
Повелительный тон режиссера был удостоен слабой улыбки, не лишенной, впрочем, женственности.
Каменные ступени, золотой пляж — и вот уже холодные волны несут два ловких тела, зеленоватая крыша отделяет ныряльщиков от мира, исчезли деревья и песок, дом на склоне перестал существовать вместе со своими злыми делами. Здесь они свободны, здесь до них не долетает эхо мрачных событий. Можно не думать об угрожающих последствиях, можно вообще ни о чем не думать, здесь никто не будет задавать вопросов и не потребует ответа: вода — атмосфера для рыб, а рыбы молчат.
Когда они выбрались на берег и стояли на жестком песке, Луиза заметила, что Маккинсли держит в руке какой-то предмет.
— Что это? — спросила она, заворачиваясь в полотенце.
— И в самом деле, что это? — повторил Маккинсли.
Они уселись рядышком на красном халате, точно так же, как и в тот понедельник, когда они только завязывали знакомство и когда еще скучали.
— Сверху газета, внутри камень. Точнее, кирпич, — сказал режиссер. — Еще точнее, — кирпич, треснувший пополам. Газета размокла, остались одни полоски. Все правильно.
Луиза смотрела на приятеля, округлив глаза.
— Этим кирпичом был убит Шарль Дюмолен, — поставил точку над «i» Торнтон.
Жара усиливалась, но Луизу Сейян сотрясала дрожь.
— Бросьте это в море. Сейчас же бросьте это в море… — произнесла она шепотом, сдерживаясь, чтобы не стучать зубами.
— Но, Луиза, возьмите себя в руки. Я ведь знаю, что делаю. Или вы и в самом деле хотите, чтобы мы с вами попали за решетку?
— Мне все равно…
— Такие слабые нервы у двадцатилетней девушки… Даже не верится. И это французская молодежь! Вы сами не знаете, чего вам хочется. — Торнтон старательно заворачивал в халат принесенные на пляж вещи. Потом он завязал халат в узел и забросил на плечо. Найденное на морском дне вещественное доказательство он бережно держал на ладони. — Впрочем, в вас, Луиза, я ошибся, — прибавил он, — ведь вы уже обрели столь желаемую свободу.
Она молчала.
— Сейчас мы возьмем автомобиль и поедем на прогулку.
— Это необходимо? — спросила она устало.
— Необходимо, — прозвучал лаконичный ответ.
У дома стоял садовник Мейер и с одобрением наблюдал молодую пару.
— Мсье Мейер, — позвал американец, — кто-то из этой пирамиды стащил у вас один кирпич. Вы такой наблюдательный, а не заметили.
Мейер насупил седые брови и сказал очень уверенно:
— Это можно и проверить. У меня все сосчитано. Такого быть…
— Хорошо, — Торнтон прервал длинный монолог в самом начале. — Я бы попросил вас проверить. Европа и Америка смотрят на нас!
Вскоре вслед за этим режиссер Маккинсли и Луиза Сейян ехали по ровной автостраде в направлении Канн. «Кадиллак» рассекал знойный неподвижный воздух. Через опущенное окошко врывался горьковатый запах цитрусовых. Эрда Китт исполняла эротическую песенку, потом диктор объявил, что Ив Монтан споет балладу о красном трактире. Внезапно Луиза выключила радио.
— Здесь мы выйдем, — сказал Торнтон, останавливая машину. — Давно я не видел такого дивного места. Наверно в этой роще мадам Гортензия проводит свои сиесты.
— Откуда вы знаете? — удивилась Луиза.
— Я не знаю. Я догадываюсь.
— Да, здесь. Гортензия сентиментальна и старомодна. Мне же такая не нравится. Цветные плоды и цветные скамейки на фоне неба цвета синьки. Все благопристойное и веселое, совсем как в детской книжке. С настоящей жизнью это не имеет ничего общего.
— Оказывается, вы не переносите сильные впечатления… — сказал Торнтон и сразу пожалел об этом, потому что Луиза сразу замолчала и отвернулась. — Ладно, не обижайтесь, — продолжил он неожиданно мягко. — Я вас отвезу в страну, где шумят девственные леса, небо серое, а водопады заглушают человеческие слова и мысли.
— Здорово вы обо всем этом сказали.
— Наконец-то я дождался признания. Я делаю для вас столько опасных вещей и ни тебе капли благодарности.
— Это неправда.
— Неправда? Что я делаю опасные вещи или что вы неблагодарны?
— Луиза вскинула нервное, заострившееся лицо.
— Поедем отсюда…
— Если мы уедем раньше времени, то сделаем большую глупость. Я должен возвратиться и снять фильм.
— Я боюсь… У меня уже нет сил, — она остановилась у скамейки и уже собралась было сесть, но Торнтон схватил ее за плечо.
— Осторожно, она свежеокрашена!
Ситуация столь контрастировала с предыдущим настроением, что они оба взорвались смехом. Режиссер провел пальцем по доскам.
— Нет, уже высохло. Можно и сесть.
— Селестина с тех пор не заходит, — вздохнула Луиза.
— Я еще раз схожу к ней.
— Нет, не нужно. Расскажите мне, только честно, что говорят в городе. Я ведь ни с кем не встречаюсь.
— Говорят много, в основном ерунду. Отрадно, что вы начинаете этим интересоваться.
— Но что говорят обо мне?
— К счастью, ничего.
— А о вас?
— Хм, вот этого я не знаю. Я пытаюсь навязать сплетникам собственную версию.
— Инспектор Рандо будет меня допрашивать?
— Я постараюсь этого не допустить.
— Вы еще не все обо мне знаете, — вдруг призналась Луиза.
Торнтон воспринял известие спокойно. Он не выявил ни удивления, ни каких-либо вообще эмоций. Через мгновенье он спросил:
— Но я когда-нибудь узнаю?
— Не сейчас, нет, не сейчас… — испугалась девушка, и Торнтон заметил слезы в ее строгих и всегда сухих глазах.
Это его удивило и тронуло, потому он сказал:
— Не надо ничего бояться, Луиза. Я для себя решил, что ты будешь счастлива. — После чего он вручил Луизе свой девственно белый и стерильно чистый платочек.
Через некоторое время он сказал уже иным тоном:
— Может, это и банально, но часть действия фильма будет происходить в этой рощице. Несмотря на то, что фильм будет вообще-то не для детей.
Когда они возвратились в От-Мюрей, им показалось, что перед домом на склоне стоит автомобиль инспектора Рандо. Луиза запаниковала.
— Не будем здесь выходить, поедем дальше.
— И опять-таки в этом нет ни малейшего смысла. Инспектор Рандо как раз мне очень нужен.
Садовник Мейер уже открывал калитку, видно было, что он с нетерпением ожидал возвращения режиссера.
— Вы были правы. Один кирпич пропал, — торжественно сообщил он — другой бы и не сосчитал. А у меня кирпичики выложены, как коробки с сардинами в магазине Котара. Кто-то вынул один кирпич с левой стороны, видите?
— Вынул или вынула, — сказал Торнтон.
Мейер широко раскрыл глаза, было видно, как эмоционально он осмысливает предполагаемую Маккинсли возможность.
В самом деле, с одной стороны стопки была маленькая ниша, которую мог бы занять один кирпич. Наверняка он мог бы возвратиться на свое место, если бы не тот факт, что кирпич раскололся на две части. А еще раньше, завернутый в бумагу, он не оставил никаких следов на том месте, откуда был взят. Как известно, кирпич при ударе крошится и даже будучи взятым в руку оставляет на пальцах красноватые следы. Убийца, конечно, может совершить преступление с помощью какого-нибудь другого тяжелого предмета, он не обязательно должен пользоваться неудобным кирпичом. Однако если, несмотря на все, он пользуется этим хрупким и пачкающим предметом, то из этого надлежит сделать выводы. Выводы следует делать по поводу всяких человеческих поступков, однако выводы не слишком поспешные, которые бы завели в тупик, Американский режиссер был стопроцентным рационалистом, в противоположность комиссару Леперу, который недооценивал мелкие детали и слишком большое значение придавал собственной интуиции. Инспектор Рандо был полицейским функционером, но исключительно интеллигентным, вследствие чего отдавал себе отчет в бессилии следственного аппарата даже в очень простых на вид делах. В своих расследованиях он опирался на вещественные доказательства и иную конкретику, но зачастую он добывал факты благодаря знанию психологии и вере в случай. Случайности, по мнению инспектора, вытекали из железной логики жизни. Военная и даже несколько театральная дисциплина в тулонском управлении была побочной слабостью маленького Наполеона, равно как и его удивительная манера задавать вопросы. Он любил представлять себя в роли гениального детектива и решительного полководца. Много сторонних наблюдателей воспринимали этот стиль всерьез. А между тем основанием для действий мсье Рандо служило его терпение, трезвая оценка противника и готовность сотрудничать с каждым, кто мог предложить помощь.
Торнтон Маккинсли во время первой беседы заметил в серых живых глазах заинтересованность собственной особой. Позже, когда Рандо сознательно в его присутствии сообщил о находке в кабинете убитого двух «неотложек» для трубки, у режиссера возник план.
