Жорж Сименон - Человек из Лондона
Молиссон заговорил по-английски. Миссис Браун приложила платок к глазам. Малуан сам повернул в сторону косогора.
— Это далеко? — спросил инспектор.
— По ту сторону гавани, в двух шагах от моего дома. Сами увидите.
Зимой выдавалось не более двух-трех таких тихих дней, таких прозрачных, что хотелось слышать воскресный колокольный перезвон.
— Привет, Луи! — раздался возглас, когда они проходили через рыбный рынок.
Малуан узнал Батиста, который вытащил на берег свой ялик и, пользуясь хорошей погодой, перекрашивал его в светло-зеленый цвет.
— Привет! — откликнулся Малуан.
Он безразлично посмотрел на стеклянную будку, сверкавшую на той стороне гавани. Все трое шагали в ногу, будто так заранее договорились, и у Малуана не было ощущения, что его спутники иностранцы.
Они почти не говорили, миссис Браун уже все знала.
Она не кричала, не угрожала, ничем не выдала муку. Она поняла французские слова, не зная языка. Догадалась, куда они идут.
Когда Малуан увидел свой дом на косогоре, его боковую стену, ярко освещенную солнцем, он указал на него Молиссону:
— Здесь я живу!
Миссис Браун тоже посмотрела на дом.
Они шли все быстрее. Она держала в руке свернутый в комочек носовой платок, изредка прикладывая его к глазам.
На первом этаже было открыто окно. Кто-то двигался в глубине комнаты, но трудно было разглядеть, кто это — Анриетта или ее мать.
— Пройдите сюда. Осторожно, тут скользко.
Они обходили скалу. Баркас под голубым парусом возвращался в порт, и хозяин его крикнул:
— Привет, Луи!
— Они драгой собирали моллюски, — объяснил Малуан.
Он поступал инстинктивно, стремясь быть предупредительным с маленькой миссис Браун, которая не привыкла ходить по прибрежной гальке, и ноги ее все время подворачивались, ударяясь щиколотками о камни.
Два других баркаса продолжали лов. Прилив прибил их так близко к берегу, что видно было, как дымятся трубки, как матрос прямо из горлышка бутылки пьет вино.
— Отсюда уже виден сарай, — сказал он и добавил: — Я всегда работаю ночью, а в свободные дневные часы что-нибудь мастерю, ловлю рыбу, занимаюсь всем понемногу. Я сам построил сарай для плоскодонки и всяких инструментов.
С легкостью рассказывая об этом, он как бы говорил: «Вот видите, какой я. Совсем не злой, даже хороший человек. Не нужно на меня обижаться. По сути, я так же несчастен, как и мадам Браун. Мы оба несчастны. Сами видите!»
Он вынул ключ, на который англичанка глядела испуганным взглядом. Тени под ее глазами стали еще глубже. Она схватила инспектора за руку.
— Это так глупо вышло, — произнес Малуан.
Он отстранился, чтобы они могли видеть, спина его согнулась, точно в ожидании удара.
Миссис Браун не двигалась. Вцепившись в инспектора, она пристально смотрела на распростертое тело. Она не могла ни говорить, ни двигаться.
— Вот так! — сказал стрелочник. Колени у него дрожали.
— Он спрятался в сарае? — спросил инспектор, откашлявшись.
— Да. Когда я об этом узнал, то принес ему колбасу и сардины. Поглядите! Здесь еще остался паштет.
Он умолк. Миссис Браун бросилась на землю, прямо на гальку, крича, извиваясь, ноги и руки ее сводило судорогой. Инспектор опустился на колени и заговорил с ней по-английски. Малуан не знал, что делать, куда себя девать.
— Заприте сарай! — приказал инспектор Молиссон, продолжая заниматься женщиной.
Малуан повиновался, повернул ключ, положил его в карман и тихо ждал, глядя на море.
Прошло несколько минут. Когда он повернулся, инспектор помогал миссис Браун подняться. Не глядя на Малуана, женщина произнесла несколько слов.
— Она спрашивает, не передавал ли он что-нибудь для нее, — перевел Молиссон.
Что мог ответить Малуан? Она ничего не поняла. Все произошло совсем не так. Ведь они дрались, нанося друг другу удары крюком, пока один не смолк.
Его удручало, что он ничего не может сказать. Но еще горше становилось от сознания, что именно умерший был единственным человеком, который мог бы все объяснить.
— Пошли, — вздохнул он.
На лице Молиссона отразилось удивление.
— Куда вы хотите идти?
— В полицию!
Неужели повсюду он будет наталкиваться на стену? Что необыкновенного в его поведении? Произошла катастрофа, какая может случиться в любой день. Порой это несчастный случай или кораблекрушение, иногда — преступление. Не все ли равно? Браун мертв. Но вместо него мог умереть Малуан, и тогда Брауну пришлось бы все объяснять мадам Малуан.
Что же до того, кто стал несчастным, — то все они несчастны, в том числе ничего пока не подозревающие Анриетта и Эрнест.
— Вернемся пока в город, — сказал Молиссон, — а там посмотрим, как быть дальше.
— Если хотите. Но смотреть-то нечего.
Он многое бы отдал, чтобы помочь миссис Браун шагать по гальке, и порой поглядывал на нее, словно надеялся, что она согласится опереться на его руку.
— Глупо плакать, — помимо своей воли сказал Малуан инспектору.
— Что он сказал? — спросила по-английски миссис Браун.
— Ничего, — ответил Молиссон не сразу.
Малуан остановился на пороге отеля и заявил:
— Я подожду вас здесь.
Ему стало противно, когда он заметил, что англичанин боится, как бы он не сбежал. Из отеля выносили тяжелые кожаные чемоданы, обклеенные этикетками, — багаж Митчела. Сам Митчел, завернувшись в шубу, оплачивал счета.
Малуан видел, как он в сопровождении инспектора и миссис Браун вошел в салон. Вскоре к ним присоединилась Эва в дорожном костюме. Наконец Молиссон вышел, и Малуан спросил его:
— Ей-то они хоть что-нибудь дали?
— Да.
— Много?
— Сто фунтов.
Они шли бок о бок по освещенному солнцем городу, и полицейский внезапно заговорил о том, что его занимало:
— Почему вы идете в полицию?
— А куда мне еще идти?
— Ну, не знаю! Если бы вы захотели… Думаю, что вы будете ссылаться на самозащиту?
И тогда Малуана взорвало:
— Неужели вы полагаете, что это меня интересует?
В кабинет комиссара по особым делам он вошел первым. Поскольку кабинет находился при вокзале, а на Малуане была форма железнодорожника, комиссар решил, что речь идет о служебном деле.
— Что вы хотите, старина?
Не веря своим ушам, он подскочил на месте, когда «старина» сказал:
— Сегодня утром я убил Брауна и пришел вам объяснить…
— Минутку! Минутку!
Он повернулся к Молиссону.
— Что этот человек болтает? Вы его знаете?
Малуан разглядывал лакированные ббтинки комиссара, его двубортный голубой костюм, волосы, разделенные пробором, тонкую ленточку ордена Почетного Легиона и думал: «Он ничего не поймет!»
— Начнем с начала, — сказал комиссар, садясь за стол и отвинчивая колпачок вечной ручки. — Кто вы такой?
— Луи Малуан, стрелочник морского вокзала.
— Откуда вам знаком английский подданный по фамилии Браун?
Малуан сожалел о том, что пришел. Этого он не предусмотрел. Он хотел подчиниться судьбе, отправиться в тюрьму, — что поделать, раз он убил человека, но пойти на это просто и достойно.
— Я видел, как он столкнул в воду своего сообщника, и выудил чемодан.
Взгляд его стал таким же тяжелым, как в дни визитов шурина.
— Что вы сделали с чемоданом?
— Он только что передал его Митчелу, — вмешался Молиссон, который догадался о состоянии Малуана.
— Почему?
— Да потому, что я убил Брауна, черт возьми! — прохрипел Малуан.
— Минуточку. Мне кажется, что одно не имеет отношения к другому. С какой целью вы убили Брауна?
— Я не хотел его убивать. Я принес ему колбасу и сардины, обращался к нему в течение четверти часа. Он делал вид, что его там нет или что он умер. Когда же я услышал, как он шевелится…
— Сколько ударов вы ему нанесли?
— Не считал.
— Вскрытие покажет. Когда Браун умер, что вы сделали с чемоданом?
— Прежде всего пошел домой.
— Чтобы смыть следы крови?
— Да нет же! Я просто пошел к себе.
— Признаетесь, что поели?
— И даже колбасу Брауна ел, — бросил с вызовом Малуан. — Теперь вы довольны?
— Значит, вы убили, чтобы завладеть деньгами?
Стрелочник предпочел смотреть на пол тяжелым взглядом, стиснув зубы.
Комиссар какое-то время наблюдал за ним, полузакрыв глаза, а потом снял трубку:
— Дайте Дворец юстиции, мадемуазель! Алло!
Я хотел бы поговорить с прокурором республики… Алло! Это вы, господин прокурор? Говорит Жанэ. У меня в кабинете человек, у которого были банкноты, украденные у Митчела. Я говорил вам позавчера об этом деле. Нет, француз, железнодорожник. Сегодня утром он убил Брауна…
Почему ему понадобилось подмигивать во время этого разговора?
— Договорились! Я там буду. Мы сможем приступить к восстановлению картины преступления сразу после обеда.
