Морис Леблан - Арсен Люпен – джентльмен-грабитель (сборник)
– Но что вам известно?
– Только то, о чем вы мне рассказали. Я представил себе, как жилось матери с ребенком в глухой провинции. Мать заболевает, и малышу приходится изворачиваться, прибегать к различным уловкам, чтобы продать драгоценные камни и спасти мать или, по крайней мере, облегчить последние мгновения ее жизни. Но болезнь уносит мать. Она умирает. Проходят годы. Ребенок вырастает, становится мужчиной. И вот тут, признаюсь, я даю волю своему воображению. Предположим, этот человек почувствовал необходимость вернуться в те места, где прошло его детство. Он хочет увидеть их, встретиться с теми, кто подозревал его мать, выдвигал против нее нелепые обвинения… Только представьте, какой жгучий интерес могла пробудить в нем встреча в старинном доме, где разыгрались перипетии той драмы!
Несколько секунд слова Флориани звучали в тревожной тишине. На лицах супругов де Дрё-Субиз читалось отчаянное желание понять, что происходит, но вместе с тем и страх, что они вот-вот все поймут. Граф прошептал:
– Кто вы, сударь?
– Я? Я шевалье Флориани, с которым вы познакомились в Палермо и которого любезно неоднократно приглашали к себе.
– Но тогда что означает вся эта история?
– О-о, ничего! Это просто игра. Я пытаюсь представить себе, с какой радостью сын Анриетты, если он еще жив, сказал бы вам, что он единственный виновный, что он совершил кражу, потому что его мать была несчастна, боялась потерять место… прислуги, которое давало ей средства к существованию, и ребенок страдал, видя, как мучается его мать.
Флориани говорил со сдержанным волнением, слегка привстав и наклонившись к графине. Все сомнения развеялись. Шевалье Флориани был не кем иным, как сыном Анриетты. Все в его поведении и словах буквально кричало об этом. Впрочем, разве быть узнанным именно таким образом не входило в его очевидные намерения, не было его твердой волей?
Граф колебался. Как следовало повести себя с этим отважным человеком? Позвать слуг? Устроить скандал? Разоблачить того, кто некогда обокрал его? Но прошло столько времени! И кто поверит в эту абсурдную историю о виновном ребенке? Нет, лучше уж оставить все как есть, притвориться, будто он не понимает истинного смысла сказанного. И граф, подойдя к Флориани, с наигранной веселостью произнес:
– Какую забавную, любопытную историю вы поведали нам. Уверяю вас, она меня захватила. Но как по-вашему, что стало с этим славным молодым человеком, этим примерным сыном? Надеюсь, он не остановился на столь достойном пути.
– О нет, разумеется!
– Еще бы! После столь успешного дебюта! Украсть в шесть лет «Колье королевы», самое знаменитое колье, о котором мечтала Мария-Антуанетта!
– И украсть его, – заметил Флориани, – вступив в борьбу с графом, украсть, не причинив себе никаких неприятностей. Ведь никому не пришло в голову осмотреть оконные стекла или обратить внимание на то, что подоконник был слишком чистым, поскольку мальчик вытер его, уничтожая свои следы, оставшиеся на толстом слое пыли… Согласитесь, у ребенка его возраста голова могла пойти кругом. Разве это легко? Неужели надо просто захотеть и протянуть руку? Честное слово, он захотел…
– И он протянул руку.
– Две руки, – поправил графа смеющийся шевалье.
Граф вздрогнул. Какую тайну хранил этот так называемый Флориани? Какой невероятной, судя по всему, была жизнь этого авантюриста, уже в шесть лет гениального вора, который сегодня в поисках изощренного наслаждения или, вернее, ради удовлетворения чувства злобы пришел в дом своей жертвы, чтобы бросить ей вызов, отважно, безумно и одновременно корректно, как галантный гость!
Флориани встал и подошел к графине, чтобы откланяться. Она невольно отпрянула. Он улыбнулся:
– О сударыня, вы боитесь! Неужели я зашел слишком далеко, разыгрывая роль салонного колдуна?
Графиня совладала со своими чувствами и ответила с такой же немного насмешливой непринужденностью:
– Нисколько, сударь. Напротив, легенда об этом добром сыне вызвала у меня неподдельный интерес. Я рада, что мое колье положило начало столь блестящей карьеры. Но не думаете ли вы, что сын этой… женщины, Анриетты, просто следовал своему призванию?
Он вздрогнул, задетый за живое, и ответил:
– Я в этом уверен и даже считаю, что, не будь его призвание столь серьезным, ребенок потерял бы к нему интерес.
– Почему же?
– Понимаете ли, большинство камней оказались фальшивыми. Настоящими были только бриллианты, купленные у английского ювелира. Остальные владельцы продавали по одному камню, когда оказывались в стесненных жизненных обстоятельствах.
– И все же, сударь, это было «Колье королевы», – высокомерно сказала графиня. – И мне кажется, что сын Анриетты не мог этого не осознавать.
– Он, вероятно, осознавал, сударыня, что, подлинное или фальшивое, колье служило прежде всего для того, чтобы выставлять его напоказ, было парадной вывеской.
Господин де Дрё нетерпеливо махнул рукой, но графиня опередила его.
– Сударь, – сказала она, – если у человека, на которого вы намекаете, осталась хотя бы капля совести…
Она замолчала, смущенная спокойным взглядом Флориани.
Он повторил:
– Если у этого человека осталась хотя бы капля совести…
Графиня почувствовала, что ничего не добьется, говоря таким тоном. И, несмотря на гнев и возмущение, дрожа от унижения, почти вежливо продолжила:
– Сударь, по легенде Рето де Вилетт, заполучивший «Колье королевы», вынул из него при помощи Жанны де Валуа все бриллианты, но не осмелился тронуть оправу. Он понял, что бриллианты были только дополнением, что главным в изделии была оправа, настоящее произведение искусства, и он сохранил ее. Как вы думаете, тот человек тоже это понял?
– Я не сомневаюсь, что оправа существует. Ребенок сохранил ее.
– Так вот, сударь, если вы встретитесь, скажите ему, что он не имеет никакого права хранить у себя одну из реликвий, которые являются собственностью и славой отдельных семей. Он, конечно, сумел вынуть камни, но из-за этого «Колье королевы» не перестало принадлежать дому де Дрё-Субизов. Оно принадлежит нам, как наше имя, как наша честь.
Шевалье просто ответил:
– Я скажу ему, сударыня.
Он поклонился графине, простился с графом и остальными гостями и вышел.
Через четыре дня госпожа де Дрё нашла на своем столике в спальне футляр из красной кожи с гербом кардинала. Она открыла футляр. Там лежало колье-эсклаваж королевы.
Но поскольку в жизни человека, следующего законам единства и логики, все должно подчиняться одной цели, а реклама никогда не наносит вреда, на следующий день газета «Эко де Франс» опубликовала следующую сенсационную заметку:
«“Колье королевы”, знаменитая историческая драгоценность, украденная некогда у семьи Дрё-Субизов, была найдена Арсеном Люпеном. Арсен Люпен поспешил вернуть его законным владельцам. Можно лишь приветствовать столь деликатный и рыцарский поступок».
Семерка червей
Мне часто задают вопрос, как я познакомился с Арсеном Люпеном.
Никто не сомневается, что мы знакомы. Известные только мне подробности жизни этого удивительного человека, приводимые мною достоверные сведения, новые доказательства, которые я время от времени представляю, моя собственная интерпретация его поступков, о которых прежде судили лишь по внешним проявлениям, не вникая в тайные причины и невидимый механизм, – все это свидетельствует о том, что мы с ним если не близкие друзья, что при образе жизни Арсена Люпена было бы невозможно, то, во всяком случае, нас связывают дружеские и доверительные отношения.
Но как я с ним познакомился? Почему мне была оказана честь стать его биографом? Почему мне, а не кому-либо другому?
Ответ прост: только случай определил этот выбор, и моей заслуги тут нет. Именно случай вывел меня на путь, по которому шел Арсен Люпен. Именно волею случая я оказался причастен к одной из его самых странных и самых таинственных авантюр и так же случайно стал действующим лицом в драме, поставленной этим замечательным режиссером, в таинственной и запутанной драме, настолько богатой перипетиями, что даже теперь я чувствую растерянность, приступая к рассказу о них.
Первый акт разыгрался в ту пресловутую ночь с 22 на 23 июня, о которой так много говорили. Хочу оговориться сразу: свое не совсем нормальное поведение в тех обстоятельствах я объясняю необычным умонастроением, в котором я пребывал, возвращаясь домой. Мы с друзьями ужинали в ресторане «Каскад» и весь вечер, покуривая и слушая, как цыганский оркестр исполнял меланхолические мелодии, говорили лишь о преступлениях и кражах, о жутких и запутанных историях. А они никоим образом не способствуют хорошему сну.
Сен-Мартены уехали на автомобиле. Ночь была темной и теплой. Мы с Жаном Даспри, с этим очаровательным и беззаботным Даспри, которому через полгода было суждено погибнуть при трагических обстоятельствах на границах Марокко, возвращались домой пешком. Когда мы подошли к небольшому особняку на бульваре Майо, где я жил вот уже год после переезда из Нёйи, он спросил меня:
