Глэдис Митчелл - Убийства в Солтмарше. Убийство в опере
Условившись о поездке, мы разошлись по спальням. Как же мне не терпелось жениться! А я даже не знал, сколько еще придется ждать.
Через три дня я получил разрешение посетить Кэнди, и мы отправились в Клайтон. Дафни пошла по магазинам и в библиотеку почитать последние журналы, а я на трамвае поехал в тюрьму; она находилась мили за полторы от города.
Кэнди мне обрадовался, однако стоило завести речь о деле, мигом спрятался в раковину как улитка. Он был немного бледен, но в целом выглядел неплохо и о суде говорил с надеждой.
— Им придется меня отпустить, — повторял он, сплетая и расплетая пальцы. — Я же не убивал! Так что повесить меня не могут. Это ведь незаконно, мистер Уэллс.
— Послушайте, Кэнди, дружище. — Я изо всех сил старался его не напугать, но и подводить миссис Брэдли никак не хотел. — Они думают, что убили вы. Знаете, кое-кто богатый и умный вам сочувствует и намерен отсюда вытащить, только ничего не получится, если вы не расскажете все, как было.
Вид у него стал задумчивый, как у Джоконды, и такой же глуповатый, а то, что он выделывал пальцами, меня уже раздражало. Говорить он явно не собирался, а время шло, и я решил пойти ва-банк. Суровым голосом, каким священник обращается к нераскаявшемуся грешнику (а офицер к солдатам), я вопросил:
— Почему вы не признаетесь, что провели с убитой вечер?
Он вдруг подскочил — и я от неожиданности тоже.
— Ах ты ж! Я был у ней не вечером, черт побери, а после обеда!
— Про это все уже знают. — Я надеялся, что ложь мне простится. — Так почему бы вам не облегчить душу? В тот вечер вы виделись с Мэг Тосстик.
Чистый блеф, нечего и говорить, даже мне самому стало стыдно.
— Да не убивал я, говорю же — не я!
— Знаю, что не ты, дурень этакий! — подбавил я суровости. — Но как же тебе помочь, если ты не говоришь правды?
Боб облизал губы. Его челюсти нервно ходили.
— Ладно, — угрюмо пробормотал он. — На праздник мне идти не хотелось, а «Герб» до вечера закрытый, вот я и отпросился у мистера Лори до шести. Бар-то открывался в половине седьмого, а после праздника народу захочется промочить горло. Я сказал викарию, что в крикет их дурацкий играть не стану, и пошел в Литтл-Хартли, побродил по лесу, закусил, а потом потихоньку вернулся в Солтмарш поговорить с Мэг, кое-что у нее выведать. Раньше-то я никак не мог, меня миссис Лори не пускала. Наверное, боялась, что обижу. — Лицо у Боба потемнело.
— Она так сказала?
— Нет. То, дескать, бедняжка очень плоха, то она устала или спит, то младенца кормит, в общем, все время причину находила.
— То есть вы не говорили с Мэг с того самого дня, как она родила, и до праздника?
— Ну, вроде как да. И раз хозяин с хозяйкой, и все служанки, и ребята ушли на праздник, а про меня думали, будто я где-то гуляю, я и решил попытать счастья. Не хотел я бедняжке дурного, только спросить, да по-хорошему, кто же это такой ей милей меня стал. А бранить ее, мистер Уэллс, я не собирался. — Боб умоляюще смотрел на меня, но я молчал, и он заговорил дальше: — Когда я вошел, Мэг напугалась. Побелела, и лицо у нее было такое изможденное. Ребенка мне не показала, наверное, не хотела, чтоб я видел, на кого он похож. И вот она спрашивает: «Зачем ты, Боб?.. Как ты?» — «Я-то ничего, — говорю, — а ты?» — «И я ничего. Ты бранить меня пришел? Ты уж не ругайся и не обзывайся, пожалуйста. Где мне брань слушать, я едва живая. И про отца ребенка не спрашивай». Ну вот, мы с ней так потолковали, а потом она говорит: «Я понимаю, Боб, что прежнему не бывать, а только сделай мне приятное, приляг головой ко мне на подушку». Я и прилег рядом, обнял ее поверх одеяла, а галстук снял, а то он мне на шею давил.
— Тот самый — вязаный?
Он кивнул, горько улыбнулся и продолжил:
— Смешно, правда? Задремал я как дурак — лежать-то мягко было и тепло. А потом чувствую, Мэг вся дрожит, я и проснулся, а она велит мне убираться. Смотрю на часы — уже пять минут седьмого. Я скорее вскочил, взял у нее гребешок, причесался. Стал искать галстук — а его нет. Мэг обещала найти и прибрать, а мне сказала уходить поскорее. Уж больно боялась, бедняжка, что меня у нее застукают. Ну я и ушел. Взял у себя в комнате другой галстук, переоделся в рабочее и пошел в бар. Хозяева еще не возвратились, а служанки и Чарли Пичи — это второй бармен — скоро пришли, и мы открылись, как положено. Хозяев так и не было, ну мы и закрылись в половине одиннадцатого, Чарли и девушки отправились на танцы, а я поднялся наверх, к Мэг. Постучал — она не ответила. Покрутил ручку — заперто. Я и пошел спать.
— А когда именно вы пошли к себе?
Кэнди задумался.
— Не раньше чем без четверти одиннадцать… но и не позже одиннадцати. Да, а вот те пятнадцать минут, что я лазил в погреб, — они-то меня и подвели.
Я пытался его успокоить, хотя и сам понимал: из-за этих пятнадцати минут он и попал в беду.
Время посещения истекло, и я ушел.
— Понимаешь, — сказал я Дафни уже за чаем, — бедную девушку, видимо, убили до того, как Кэнди ушел к себе. Доктор говорит, она умерла между девятью и половиной одиннадцатого.
— Как раз когда Кэнди был занят и не мог помешать, — заметила Дафни.
— Как раз, — с горечью ответил я, — когда этот дурень спустился в погреб за пивом для разливочной, в которой распоряжается миссис Лори.
— Значит, именно она его туда отправила!
— Каким образом? Ее же вообще не было в доме. Боб сказал, что хозяева не вернулись, а где их носило, он даже не знает. Миссис Лори еще днем велела достать на вечер пиво.
— А мне это кажется подозрительным.
— Девочка моя, будь же разумной.
— Послушай, Ноэль, ну ведь странно же, что бедняжку Мэг убили как раз тогда, когда их не было и никто их не мог заподозрить? Не говоря о том, что раньше миссис Лори вообще не оставляла ее одну.
— Послушай, Дафни. — Ее наивность меня развеселила. — Разумеется, преступнику удобнее пробраться в дом, когда хозяев нет. Нельзя же совсем отказывать убийце в сообразительности.
— Все равно ненавижу обоих Лори. И неспроста они взяли к себе Мэг.
— Но твой дядя, я так понимаю, оплатил кормежку и проживание, — слабо возразил я.
— Да ну?!
Это сомнительное восклицание она никак не пояснила.
— Ладно, пока я ничего не забыл, запишу-ка рассказ Кэнди, и миссис Брэдли услышит все как бы от него самого, почти слово в слово.
У меня отличная память, и я довольно неплохой стенограф — сто сорок знаков в минуту, нечего и говорить, вполне осиливаю. Вооружившись показаниями Боба, мы отправились в Солтмарш, а там я сразу пошел в Манор-Хаус к миссис Брэдли.
— Первым делом, — заявила она, выслушав меня, — следует расспросить девушку, которая замещала в тот день в разливочной миссис Лори. Кстати, разве не странно, что хозяйка сама работает в разливочной?
— Только ради обслуживания автомобилистов. Лори торгуют навынос, просто не называют это винной лавкой — чтобы можно было и по воскресеньям торговать[10].
— Ах, ну да, конечно.
Она ядовито фыркнула, и мы отбыли в «Герб Морнингтона».
— Поскольку нам неизвестно, кто из девушек работал в винной лавке… то есть в разливочной в понедельник вечером, — сказала она по дороге, — то лучше всего поговорить с барменом Чарли Пичи. Что он за человек?
— Нормальный, кажется, — осторожно ответил я. — В нашу церковь он не ходит. Католик.
— Он-то как раз вряд ли убийца.
Я обдумывал этот странный постулат, пока мы не подошли к таверне.
«Герб Морнингтона» уже не тот деревенский кабачок, маленький, с беленым фасадом. Его перенесли подальше от дороги, разбили площадку для кафе на воздухе, а года за три до описываемых событий его перестроили в деревянно-кирпичный елизаветинский дом. Здесь есть гараж на двенадцать автомобилей и десять гостиничных номеров. Да, Лори постарались. В основном они, нечего и говорить, обслуживали проезжающих и тех, кто отдыхал в Солтмарш летом. А зимой только пивом и торговали.
— Вы зайдете, — распорядилась миссис Брэдли, — возьмете что-нибудь выпить и узнаете у Чарли имя той девушки. А я подожду на почте.
Я заказал коктейль и как следует взялся за Пичи — худого парня с темно-русыми волосами, которого едва знал, поскольку он был католик.
— Кто распоряжался в разливочной в понедельник вечером? — спросил я.
— Мейбл. Она вам нужна, мистер Уэллс?
— А может она отпроситься и прийти на почту? Я бы лучше там с ней поговорил.
— Запросто. Она все равно бездельничает. Хозяйка суетится вокруг приезжих охотников, а хозяина нет.
В баре мы были одни; я придвинулся к нему и тихо спросил:
— Так что тут у вас делалось, Пичи? Младенец был или нет?
Бармен вытер со стойки капельки пива и сказал:
