Жорж Сименон - Мегрэ у министра
Министр протянул ему начатую пачку светлого табака и раскурил свою почти угасшую трубку.
— Вы, должно быть, очень удивились, услышав от жены…
Он попытался начать разговор и остался недоволен первой фразой. То, что происходило, выглядело немного странным. В тихом и теплом кабинете сидели двое мужчин почти одинакового сложения, почти одного возраста и откровенно разглядывали друг друга. Было видно, что они обнаружили друг в друге много общих черт, это возбуждало их любопытство, но они не решались признать, что они в некотором роде братья.
— Послушайте, Мегрэ, не стоит ходить вокруг да около. Это ни к чему не приведет. Я вас знаю только по газетам и по тому, что приходилось слышать.
— Я также, господин министр.
Движением руки Пуан как бы дал понять, что этот титул сейчас неуместен.
— Я попал в отчаянное положение. Никто еще этого не знает. Никто еще об этом не подозревает — ни председатель совета министров, ни моя жена, которая обычно в курсе всех моих дел. Я обратился к вам.
Он на мгновение отвел взгляд, затянулся трубкой, как бы опасаясь, что последняя фраза может быть понята как банальная замаскированная лесть.
— Я не хотел идти официальным путем и обращаться к начальнику уголовной полиции. То, что я делаю, — нарушение правил, и вы не были обязаны приходить ко мне, равно как не обязаны мне помогать.
Вздохнув, он поднялся с кресла.
— Выпьете рюмочку?
И добавил, слабо улыбнувшись:
— Не бойтесь. Я не собираюсь вас подпоить. Просто сегодня вечером мне хочется немного выпить.
Пуан прошел в соседнюю комнату и вернулся с бутылкой и двумя стопками, похожими на те, которые подают в деревенских кабачках.
— Эту водку мой отец гонит каждую осень. Бутылке уже двадцать лет.
Подняв стопки, они посмотрели друг на друга.
— Ваше здоровье.
— Ваше, господин министр.
На этот раз Пуан, вероятно, не расслышал последних слов.
— Если я затрудняюсь начать, то не потому, что смущен вашим присутствием, а потому, что эту историю очень трудно рассказать так, чтобы все было ясно и понятно. Вы читаете газеты?
— В те вечера, когда преступники оставляют мне для этого время.
— За политическими событиями следите?
— Почти нет.
— Вам известно, что я не тот, кого называют политиканом? Мегрэ кивнул.
— Надеюсь, вы знаете о катастрофе в Клерфоне?
Тут Мегрэ невольно вздрогнул, и, видимо, на его лице против воли отразились досада и недоверие, так как его собеседник наклонил голову и тихо добавил:
— К сожалению, дело касается этой катастрофы.
В метро Мегрэ пытался угадать, о чем министр собирается говорить с ним по секрету. О клерфонском деле он, однако, не подумал, хотя последний месяц все газеты были полны только им.
Санаторий в Клерфоне, в Верхней Савойе, между Южене и Межевом, на высоте свыше четырехсот метров над уровнем моря, был одним из наиболее впечатляющих начинаний после войны.
Кто именно выдвинул идею создать для самых нуждающихся детей санаторий, не уступающий частным, Мегрэ не помнил — с того времени прошло несколько лет. Когда-то об этом очень много говорили. Некоторые усматривали в этой затее чисто политические мотивы, и в парламенте происходили жаркие дебаты. Была создана комиссия для изучения проекта, который после длительных споров все же был реализован.
Месяц тому назад произошла катастрофа, одна из наиболее ужасных в истории. Снега начали таять в такую пору, в какую на памяти людей этого никогда не бывало. Реки в горах вздулись. То же самое произошло с подземной речкой Лиз, настолько незначительной, что ее даже не было на картах, однако она сумела подмыть фундамент одного крыла санаторного здания.
Следствие, начавшееся на другой же день после несчастья, не было еще закончено. Эксперты никак не могли прийти к единому мнению. Газеты тоже, тем более что в зависимости от направления они защищали противоположные мнения. Сто двадцать восемь детей погибли, когда обрушилось одно из зданий, остальных поспешно эвакуировали.
Немного помолчав, Мегрэ пробормотал:
— Вы не были членом правительства во время постройки Клерфона, не правда ли?
— Нет. Я даже не был членом парламентской комиссии, которая голосовала за кредиты. По правде говоря, до последних дней я знал об этом деле лишь то, что знают все из газет.
Пуан помолчал.
— Вам не приходилось что-нибудь слышать об отчете Калама, комиссар?
Мегрэ посмотрел на него с удивлением и покачал головой.
— Услышите. Вам, несомненно, придется слышать о нем даже слишком часто. Вы, наверное, не читаете маленьких еженедельников, таких, как, например, «Молва»?
— Никогда.
— Эктора Табара знаете?
— Понаслышке. Моим коллегам с улицы Соссэ он должен быть известен лучше, чем мне.
Мегрэ намекал на Сюртэ[1], которая находится в непосредственном подчинении министерства внутренних дел и часто получает задания, в той или иной степени связанные с политикой. Табар — это грязный журналист, который использует свой напичканный сплетнями еженедельник для шантажа.
— Прочтите вот здесь. Это появилось через шесть дней после катастрофы.
Заметка была короткой и загадочной:
«Решатся ли, наконец, когда-нибудь под давлением общественного мнения раскрыть содержание отчета Калама?»
— И это все? — удивился комиссар.
— Вот выдержка из следующего номера: «Вопреки распространенному мнению падение нынешнего правительства произойдет ближайшей весной не по причине событий в Северной Африке или других вопросов внешней политики, а из-за отчета Калама. Кто скрывает отчет Калама?»
Слова «отчет Калама» прозвучали для Мегрэ несколько комично, и он, улыбнувшись, спросил:
— Кто такой Калам?
Пуан не улыбался. Выбивая пепел из трубки в большую медную пепельницу, он объяснил:
— Он был профессором Школы дорог и мостов. Два года назад умер, если не ошибаюсь, от рака. Его имя неизвестно широкой публике, но его хорошо знают специалисты по строительной механике и гражданской архитектуре. Калама часто приглашали консультировать на крупные строительства в Японию и Южную Америку. Он был непререкаемым авторитетом во всем, что касалось прочности материалов, особенно бетона. Он написал труд, который ни вы, ни я не читали, но который имеется у каждого строителя, — «Болезни бетона».
— Калам участвовал в строительстве Клерфона?
— Косвенно. Разрешите мне рассказать вам эту историю, следуя моей собственной хронологии. До катастрофы, как я вам уже говорил, я знал о санатории только то, что печаталось в газетах. Я даже не помню, голосовал я «за» или «против» этого проекта пять лет назад. Мне пришлось просмотреть «Правительственный Вестник», чтобы обнаружить, что я голосовал «за». Так же, как и вы, я не читаю «Молву». После второй заметки в газете меня вызвал премьер-министр и спросил: «Вы знакомы с отчетом Калама?» Я честно ответил ему, что не знаком. Он, как мне показалось, был удивлен и, если я не ошибаюсь, посмотрел на меня с некоторым недоверием. «Однако, — сказал он, — отчет должен находиться в ваших архивах».
И тут он ввел меня в курс дела. Во время дебатов по поводу Клерфона пять лет назад парламентская комиссия не могла прийти к единому мнению, и какой-то депутат — не знаю, кто именно, — предложил поручить авторитетному специалисту произвести квалифицированную экспертизу.
Этот депутат назвал имя профессора Жюльена Калама из Школы дорог и мостов. Тот потратил какое-то время на изучение проекта и даже съездил на место предполагаемого строительства в Верхнюю Савойю. Затем составил отчет, который, естественно, должен был быть вручен комиссии.
Мегрэ показалось, что он начинает понимать.
— Заключение было неблагоприятным?
— Подождите. Когда премьер-министр рассказывал мне об этом деле, он уже отдал распоряжение о розыске отчета в парламентских архивах. Само собой разумеется, что этот отчет должны были обнаружить в бумагах комиссии. Но, как выяснилось, там не нашли не только самого отчета, но исчезла также часть протоколов. Вы понимаете, что это значит?
— Что кое-кто заинтересован, чтобы он не был опубликован.
— Прочтите вот это.
Это была еще одна заметка из «Молвы», тоже короткая, но не менее угрожающая.
«Настолько ли могуществен Артюр Нику, чтобы помешать отчету Калама увидеть свет?»
Мегрэ слышал это имя, как и сотни других. Он часто встречал название фирмы «Нику и Совгрен», когда речь шла о строительстве — дорог, мостов или плотин.
— Постройкой Клерфона занималась фирма «Нику и Совгрен»?
Мегрэ начинал жалеть о том, что пришел сюда. Он испытывал к Огюсту Пуану естественную симпатию, но история, которую он услышал, была ему неприятна так же, как если бы при нем женщине рассказывали неприличный анекдот.
Мегрэ пытался догадаться, какую роль Пуан мог играть в этой трагедии, стоившей жизни ста двадцати восьми детям. Еще немного, и он напрямик задал бы вопрос: «Какова ваша роль в этом деле?»
