Паренек из Уайтчепела - Евгения Бергер
– С радостью, – сказал он, и старик подхватил его под руку так по-свойски, словно они знали друг друга годами. Ридли, к примеру, за все годы знакомства прикасался к Джеку только во время рукопожатия, да и то в основном ограничивался кивком. Никаких вам объятий, запанибратства... И Джек ощутил, что на самом деле нуждался в этой прогулке под руку, в хлопанье по плечу и объятьях при встрече – эти простые, казалось бы, знаки человеческого участия плавили сердце.
В кабинете Фальконе откупорил бутылку вина и подал Джеку наполненный наполовину фужер.
– Ну, что скажешь? – Он замер, ожидая вердикта.
Джек пригубил самую малость. Ему нужна была трезвая голова...
– Горько... и сладко одновременно, – произнес он, понимая, что от него ждут не совсем этих слов.
Старик рассмеялся.
– В жизни не слышал более странной характеристики, – подтвердил он его догадку. – Ну да ладно! Всё поправимо. Ты еще станешь Фальконе до мозга костей! – И жестикулируя в своей привычной манере, вдруг стал серьезным: – Ты коришь меня за свою мать, мальчик мой? – спросил очень тихо. – Считаешь, я виноват в ее смерти?
Вопрос застал Джека врасплох, ответ на него он заранее не продумывал.
– Сэр... э, сеньор Фальконе...
– Можешь звать меня «дедушкой»... если хочешь...
– Возможно, со временем, – кивнул Джек, – дайте мне время освоиться.
– Да, ты прав, извини. Я слишком спешу! Неосознанно, но пытаюсь наверстать упущенное время. Извини, Джино... Джек...
– Можете звать меня «Джино», – улыбнулся молодой человек. – Мне даже нравится.
Называясь не Джеком, а Джино, было легче отделить себя от происходящих событий. Как будто бы он наблюдает со стороны, не участвуя в них напрямую...
– Так привычней для слуха, – кивнул Фальконе.
А Джек продолжал:
– И отвечая на ваш вопрос... Нет, я вас не корю, сэр. Мама сама выбрала жизнь, которой мы жили... Она ей нравилась, несмотря ни на что. И если я о чём жалею, то только о том, что мы не познакомились раньше. Охотиться вместе на скатов – звучит интригующе... – закончил он улыбнувшись.
Лицо старика тоже расплылось в улыбке, такой лучезарной, что не составляло труда догадаться: Джек подобрал правильные слова. И были ли они правдой, одному Богу известно, но это была, как думалось Джеку, безобидная ложь... Если такая в принципе существовала, то это была именно она.
– О да, мой мальчик, у нас будет новый столик в гостиной! – пообещал воодушевленный Фальконе, глаза которого заблестели от слез. И он отвернулся, подавшись к стене, на которой висел огромный, в пол натюрморт с цветами и фруктами.
По рассказам проныры Гатте Джеку было известно, что именно за натюрмортом скрывается сейф, ради которого он здесь оказался. Джек представлял его в виде коробки в стене, защищенный особенным механизмом, но когда Гаспаро Фальконе откинул огромное полотно, закрепленное на шарнирах, как дверь, Джек увидел квадратное углубление размером шесть на четыре фута, напоминавшее шкаф.
– Я хочу дать тебе кое-то, – сказал тот, вращая колесо механизма в ему одному известном порядке. – Это вещь твоей матери. Я хранил ее долгие годы!
Джек не видел из-за спины старика, какие именно манипуляции он проводил, и был по-своему рад, пусть даже и понимал, что это противоречит его первоочередной задаче. Нужно было сдвинуться в сторону, только шаг – и он бы заметил хоть что-то, но этот шаг он не сделал. Чувства противились разуму...
Фальконе потянул железную дверь, и та беззвучно открылась, являя драгоценное нутро сейфа. Он взял с полки какой-то предмет...
– Вот, посмотри.
Джек приблизился, различив на руке старика...
– Губная гармоника? – удивился Джек.
Фальконе кивнул.
– Аллегре подарил её мой друг Витторио на её двенадцатый день рождения. Привез из Германии. И она в неё просто влюбилась! Всюду носила с собой и наигрывала мелодии. У твоей матери был хорошо развитый слух, – с грустью заключил он, вложив гармонику Джеку в ладонь. – Возьми, я хочу, чтобы ты держал её у себя.
– Я даже не умею играть, – воспротивился Джек. – Медведь на ухо наступил...
– И все-таки забери её, – Фальконе снова повернулся к раскрытому сейфу, и Джек увидел на его полках странные вещи: например, старую карнавальную маску, бутылку вина и даже деревянную погремушку. – Удивлен? – поинтересовался его собеседник. – Здесь не только фамильные украшения, но и вещи намного более ценные, те, что хранят в себе прошлое. Вот, как эта бутылка вина... – Он взял её с полки. – Это вино было разлито в бутылки в год рождения твоей матери, – сказал он. – Я хранил его, чтобы выпить в день свадьбы Аллегры, но... – его голос грустно затих и тут же взмыл на октаву: – Теперь откупорю её на твоей свадьбе, мой мальчик! – Он снова хлопнул его по плечу, и в этот момент в дверь постучали.
На пороге предстала красивая женщина в скромном платье серого цвета.
– Сеньор Фальконе, простите, что отвлекаю, но вам пора принять лекарство, – приятным голосом на английском сказала она.
Старик скривился, захлопнув сейф и покрутив колесики и рычаги.
– Моя мучительница, – пожаловался он Джеку. – Розалин Ридли, моя компаньонка. – И в сторону женщины: – Сеньорита, познакомьтесь с моим родным внуком Джино Фальконе.
– Очень приятно, мисс.
– Взаимно, сеньор.
– Вы англичанка? – не сдержался Джек от вопроса. Мало того, что он не рассчитывал встретить на вилле свою соотечественницу, так еще и с фамилией, много значащей для него.
– Была когда-то, – ответила женщина. – Дело в том, что я так давно живу заграницей, что почти позабыла, где мои корни. – И Фальконе: – Простите, сеньор, но лекарство, вы должны его принять.
– Сеньор болен? – невольно вырвалось у Джека.
– Ерунда! – взмахнул тот рукой, расплывшись в улыбке. – Розалин слишком серьезно воспринимает возложенные на неё обязанности. Пойдёмте, мучительница! – уже в её сторону. Фальконе подхватил женщину под руку, и они, тихо переговариваясь по-итальянски, покинули кабинет.
Вечером на закате, сидя на чудесной террасе над озером, Джек осведомился у Фальконе:
– Сеньор, вы больны? Наличие в доме сиделки наводит на определенные мысли.
Они наслаждались покоем догоравшего дня, окрасившего небо над Лаго-Маджоре в пурпурно-радужные тона. Это было настолько прекрасное зрелище, что Джек с тоской подумал о том, что
