Буало-Нарсежак - В тисках
Марилена посмотрела на часы. Ролан, может, еще не звонил. Она быстро вбежала в дом и уже с лестничной площадки позвала Марию.
— С отцом все в порядке?
— Да, мадемуазель.
— Никто не звонил?
— Звонил. Уже довольно давно. Мужчина, сказал, что перезвонит.
— Спасибо. Я…
Ее прервал телефонный звонок.
— Вероятно, опять он, — сказала Мария.
Марилена, как сомнамбула, прошла в гостиную.
У нее перехватило дыхание, и она не была уверена, что сможет ответить. Взяла трубку.
— Алло!.. Это ты, Симона?.. Алло…
— Прекрасно. Тогда вот что… Я прилетел сегодня утром, и все обстоит так, как я и предполагал. Маляры работу закончили, но в квартире царит такой беспорядок, какой ты даже не можешь себе представить. Консьержка скоро все приберет, но все равно досадно. Я надеялся, что ты сможешь прийти ко мне. Что ж, тем хуже…
Он замолчал. Шум дыхания, доносившийся до нее с другого конца провода, вызывал волнение.
— Тем хуже, — возобновил он разговор, — или, может, тем лучше. Я не знаю, в каком ты настроении… нет, ничего не говори… оставь мне надежду. В конечном счете я решил, что нам лучше встретиться на нейтральной территории… — (Он вымученно рассмеялся.) — В кафе, например… Кафе нам как раз подходит — ведь там мы поневоле должны следить за своими жестами и интонациями… а нам это сейчас пойдет на пользу… Можешь прийти в половине шестого в погребок «Мариньян»?.. Это на Елисейских Полях… Тебе это удобно?
— Люблю тебя.
Он повесил трубку. Марилена тоже медленно опустила трубку и откинула голову на спинку кресла. «Люблю тебя». Как хорошо Ролан сказал. С какой душевностью! Вот и Филипп говорил эти слова, но без такой нежной, многозначительной и слегка томительной проникновенности. Он, напротив, произносил их нарочито наигранным тоном, как будто извиняясь за проявление сентиментальности.
Бедный Ролан! Он ведь предвидел разрыв. Как он поведет себя, когда узнает, что стал вдовцом? От горя с трудом будет соображать. Она скажет: «Я вы-дала себя за Симону ради дяди, чтобы не доконать его». Он не сумеет разгадать их замысел. В сущности, бояться его нечего. Скорее можно пожалеть.
До встречи оставался час. Марилена прикинула, что раньше семи часов она не вернется. Филипп очень удивится. Черкнула короткую записку: «Вышла по делам. Возможно, задержусь. Не беспокойся». Отдала записку Марии. Старик дремал в кресле.
— Если он будет меня спрашивать, развлеките его как-нибудь.
— Со мной он всегда ведет себя спокойно, — заверила Мария. — Мадемуазель может не волноваться.
Теперь уже Марилене следовало поторопиться. Она надела другое платье, тщательно осмотрела себя со всех сторон, накинула сиреневый платок, чтобы хоть как-то оживить траурный костюм. Ей хотелось, чтобы Ролан нашел ее красивой, и она корила себя за это. «Неужели я действительно выгляжу как дуреха? — думала она, глядя на себя в зеркало ванной комнаты, — Я не красавица, но ведь и Симона не была особенно красивой, а ее любили… больше, чем когда-нибудь станут любить меня. Разве не естественно, что я хочу подчеркнуть свои достоинства? Разве я дурно поступаю?» Пожалела, что в катастрофе потеряла свои драгоценности. Не очень-то дорогие, но сейчас они могли бы помочь ей побороть робость. Решила купить новые, лучше прежних, вспомнила, что богата… пока остается Симоной. В голове пронеслась мысль, что это состояние могло бы принадлежать Ролану, если бы… Но ей уже не сиделось на месте, и она тихо выскользнула из квартиры, будто боялась, что ей начнут задавать вопросы.
На Елисейских Полях было полно народа. Марилена знала эту улицу только по почтовым открыткам. Выйдя из такси, она остановилась пораженная. Все выглядело слишком красиво. Солнце садилось за Триумфальной аркой. По тротуарам текла плотная толпа, и отблески света накладывали на лица отпечатки бурной жизни. Прохожие как будто бы шли на праздник, и Марилена устыдилась своего черного плаща. Никогда раньше она не чувствовала себя такой провинциалкой. У нее еще оставалось время, и, чтобы немного освоиться с обстановкой, она немного поглазела на витрины.
Ролан ее, конечно, не узнает. Он никогда не обращал на нее внимания. Он видел ее только на фотографии, которую ему послала Симона. Она выглядела там как статист, случайно попавший в кадр. Внезапно ее охватил страх. Вдруг они разминутся?
Она повернула назад и в каком-то полубредовом состоянии отыскала бар в подвальчике. Посетителей там было совсем немного: перед барменом сидело двое мужчин, третий читал газету, потом еще женщина, весьма элегантно одетая, она курила сигарету, явно кого-то ожидая. Марилена села в конце зала напротив входа. Читавший газету мужчина сложил ее и бросил на Марилену рассеянный взгляд. К Марилене подошел официант, и она вдруг испугалась, не зная, что заказать. Здесь, по-видимому, не принято пить пиво или лимонад. Наугад попросила:
— Стакан лимонного сока.
Началось ожидание. Часы показывали 5 часов 25 минут. Время от времени на лестнице, ведущей в бар, показывались ноги. Потом появлялось туловище. И наконец голова. Это он? Спустился молодой человек в темных очках, рассматривавший ее довольно долго. Но потом направился в бар, пожал руки друзьям и уселся перед стойкой. «Он сведет меня с ума, — подумала она. — Может, он опасается встречи со мной? Ожидает ссоры, тяжелой сцены. Ему не хватает силы воли».
Она допила сок, но ей еще больше хотелось пить. Опять ноги… серый костюм… пестрый галстук… усатый тип… А носит ли Ролан усы? Она ненавидела усы и очень бы расстроилась, если бы у Ролана… Она цеплялась за любой образ, лишь бы подавить свое все возрастающее смятение. Без четверти шесть. Телефон в баре звонил почти беспрерывно. Слышался звон бокалов, раздавалось все больше приглушенных голосов, по мере того как появились новые посетители. Без десяти… без пяти…
В зале появилась гардеробщица, она принялась обходить все столики, где сидели женщины. Наконец она подошла к Марилене.
— Мадам Жервен?
— Да… это я.
— Вас просят к телефону.
Кивком головы она показала на телефонную будку. Марилена поспешила туда, долго не могла закрыть дверцу. Никто не должен ее слышать, никто не должен знать… Взяла трубку, попыталась изменить голос:
— Алло!
Ее обожгло как будто потоком воздуха.
— Алло!
Почему он не отвечает? Аппарат работает нормально. На линии слышались обычные, едва уловимые шумы, которые присутствуют при любом разговоре. Это, без сомнения, Ролан, он здесь, рядом.
— Алло!
Послышались гудки. Повесили трубку. Марилена поняла, что делать больше нечего. Она вернулась к столику, где оставила свою сумочку. Что произошло? Может, просто случайно разъединили и он перезвонит? Да, обязательно перезвонит. Во всем теле, с головы до ног она почувствовала крайнее напряжение. Силы и мужество покидали ее. С каждой минутой надежда все больше улетучивалась. По какой-то неизвестной причине Ролан изменил решение. Может, догадался, что имеет дело не с женой? Нет. Это невозможно. Она произнесла одно слово. Сделав последнее усилие, небрежно подкрасилась, оставила на столике деньги и вышла. Ноги налились свинцовой тяжестью. Она больше ни о чем не думала. Она чувствовала себя покинутой женщиной, перед которой открывается долгий путь одиночества.
Свободных такси на улице не оказалось. Опять пришлось ждать. Над домами краснели отблески заката. Она возвращается к немощному старику, в атмосферу болезни, к тягостной банальности существования. Над входом в кинотеатры начали зажигаться огни. Марилена опустила голову. Почему вы не пришли, Ролан?
Когда Марилена вернулась домой, было начало восьмого. Во всех комнатах горел свет. Значит, Филипп дома — у него страсть зажигать всюду свет. Сейчас примется выяснять, где она так долго ходила, и она уже чувствовала себя виноватой, как будто чуть не изменила ему. Но вместо этого Филипп протянул ей телеграмму.
— Посмотри, что я получил… Прочитай.
«Просим приехать. Надо срочно решить вопрос оборудованием. Перелет оплачен. Беллем».
— Беллем, — пояснил Филипп, — это новый директор. Не понимаю, чего он от меня хочет. Все дела я оставил в полном порядке. Похоже, речь идет о запчастях, которые нам должны были поставить. Может, они затерялись. Такое случалось и раньше. Беллем — дотошный тип, но не очень расторопный.
— Ты полетишь?
— Вынужден. Я же все еще работаю в компании.
— А… если тебя станут расспрашивать?
— Ну и чем я рискую?.. Разумеется, я встречусь там со многими, но отвечать буду уклончиво… Подумай сама: с семьей Леу меня больше ничто не связывает… Начну с того, что официально уволюсь. Никто этому не удивится. Потом выставлю наш дом на продажу. После того, что произошло, это тоже естественно. Наконец скажу, что мне подвернулась работа, в Марселе например… Так что развяжусь полностью. Все решат, что я хочу идти своим путем, жить самостоятельно, ничем не быть обязанным твоему дяде.
