Эрл Гарднер - Дело предубежденного попугая
Вскоре перед ними появились неясные очертания бунгало. Мейсон внимательно всматривался в сад.
— Дом совершенно темный, — сказал он. — В соседнем доме горит свет. И напротив тоже. До навеса добраться просто.
— Надеюсь, — сказал Дрейк, — ты не думаешь, что я почувствую облегчение, пока все не будет уже позади?
Они объехали квартал. Пол Дрейк выключил огни и заглушил мотор.
Мейсон выскользнул наружу, держа в руках клетку с попугаем и скрылся в тени. Попасть на балкон, где находилась клетка с Казановой, оказалось не слишком сложно. Попугай, по всей вероятности, спал. Он лишь слегка затрепетал крыльями, когда Мейсон снял клетку с крючка.
Он повесил на крючок такую же клетку с купленным попугаем, взял Казанову и вернулся в машину.
— Все в порядке, Пол, поехали! — сказал он.
Пол Дрейк мгновенно среагировал на сигнал. Он тронул автомобиль с места как раз в тот момент, когда отворилась дверь соседнего дома и на пороге показалась дородная фигура миссис Винтерс.
Дрейк быстро и ловко завернул за угол. Из клетки раздался сонный голос попугая:
— Боже мой, ты меня застрелила!
8
Мейсон открыл ключом дверь своего личного кабинета и застыл на пороге, увидев за столом Деллу Стрит.
— Ты! — воскликнул адвокат.
— Никто другой, — кивнула она, смахивая с ресниц слезы. — Я предполагаю, что тебе придется завести новую секретаршу, шеф.
— Что случилось, Делла? — спросил Мейсон, подходя к ней.
Она перестала плакать. Он обнял ее за плечи и слегка прижал к себе.
— Что случилось? — снова спросил он.
— Меня о-о-о-обманула эта маленькая ч-ч-ч-чертовка, — ответила она.
— Кто?
— Библиотекарша… Элен Монтейт.
— Что произошло, Делла?
— Она удрала от меня.
— Садись рядом со мной и расскажи все подробно, — потребовал Мейсон.
— О, шеф, ты не представляешь, как я п-п-п-переживаю, что подвела тебя!
— Почему подвела, Делла? Возможно, как раз обратное!
— Ты же велел мне отвезти ее в такое место, где бы ее никто не мог отыскать…
— Что же случилось? — настаивал Мейсон. — Они ее нашли, или она сбежала?
— Она с-с-с-с-сбежала.
— Хорошо, как это случилось?
Делла вытерла глаза кружевным платочком.
— Ох, шеф, противно быть такой п-п-п-плаксой, — сказала она. — Хочешь верь, хочешь нет, но это едва ли не первые мои слезы в жизни… Такой цыпленок, я могла бы запросто свернуть ей шею… Но она рассказала историю, которая перевернула мне душу.
— Что за историю? — спросил Мейсон.
— Историю ее романа, — ответила Делла. — Она говорила… Наверное надо быть женщиной, чтобы ей поверить и чтобы понять. Про ее жизнь. Молоденькой девчонкой она была полна романтических иллюзий. Затем школа. Детская влюбленность, которая с ее стороны была весьма серьезной. Но для юноши все оказалось лишь забавой. В моем изложении все это теряет остроту, потому что я ведь ничего подобного не переживала, но для нее… Мальчик был само очарование, она сумела мне показать его именно таким, каким сама видала — чистенький, симпатичный, воспитанный юноша, любитель музыки и поэзии. То есть в нем было все то, что женщины ищут в мужчинах. Так что это был настоящий роман. Потом он уехал, чтобы подзаработать и жениться на ней, и она не помнила себя от счастья и гордости. А затем, через несколько месяцев, он вернулся назад и…
— …И был влюблен в другую? — спросил Мейсон, видя ее нерешительность.
— Нет, не это, — ответила Делла. — В нем появилась развязность, нахальство. Он смотрел на нее с видом победителя, и уже не торопился с женитьбой. Завел себе дружков-приятелей, которые считали, что иметь идеалы не модно. У них во всем сквозил цинизм и… Мне не забыть, как она это охарактеризовала. Она сказала: «Кислота их цинизма разъела золото его натуры, внутри остался только голый металл».
— Что же случилось потом? — спросил Мейсон.
— Она разочаровалась в мужчинах и в любви. В тот период, когда другие девушки смотрят на мир сквозь розовые очки, она уже утратила иллюзии. Она не ходила ни на танцы, ни на вечеринки, а постепенно все больше и больше погружалась в мир книг. Ее стали упрекать в несовременности, в ограниченности, в отсутствии чувства товарищества. Такое мнение высказывали несколько молодых людей, с которыми она не пожелала сблизиться. Она не шла ни на какие компромиссы, за что заслужила прозвище сухаря и ханжи. Так оно к ней и прилипло. Не забывай, шеф, она жила в маленьком городке, где людей знают главным образом по их репутации, которая заслоняет и подменяет подлинное чувство.
— Так она сама говорила? — спросил Мейсон.
Делла кивнула.
— Хорошо, продолжай. Что случилось потом?
— Затем, когда она уже совершенно отказалась от мысли о любви, ей встретился Фраймонт Сейбин. В его жизненной философии на первый план выступало все прекрасное, что есть в каждой вещи, в каждом явлении. Насколько я поняла, шеф, этот человек пронес свои идеалы через многие жизненные испытания и разочарования.
— Насколько я понимаю, — заметил Мейсон, — Фраймонт С. Сейбин действительно был незаурядной личностью.
— Скорее всего так, шеф. Разумеется, он сыграл с ней ужасную шутку, но…
— Я не уверен, что это было так, — сказал Мейсон. — Можно посмотреть на случившееся с точки зрения Сейбина и понять, что он собирался сделать. Когда ты увидишь все в правильной, не искаженной перспективе, с учетом пока еще не открытых нами фактов, ты убедишься, что никакого противоречия в его поступках не было.
— О каких фактах ты говоришь, шеф?
— Сперва расскажи мне все про Элен Монтейт.
— Хорошо, этот человек принялся ходить в библиотеку. Она знала его только как Вэйллмана, безработного бухгалтера, не имеющею особых причин чувствовать дружеское расположение к миру. И однако у него оно было. Он интересовался книгами по философии и о социальных реформах, но больше всем его привлекали живые люди. Он просиживал целые дни в читальном зале, иногда до позднего вечера. При любой возможности он завязывал знакомства, вызывая людей на откровенность, и слушал. Естественно, работая библиотекарем, Элен наблюдала за ним и в скором времени сама заинтересовалась. Очевидно, у него был своего рода дар располагать к себе людей, и она рассказала ему почти все про себя, даже не сообразив, что делает. И она влюбилась. Именно потому, что он был гораздо старше ее и она не предполагала ничего подобного, чувство проникло в нее и захватило полностью. Она полюбила так горячо и искренно, что нельзя уже было отступать. И когда она поняла, что так случилось… Понимаешь, шеф, как она сказала, у нее было такое чувство, как будто ее душа все время поет.
— Я вижу, она наделена даром выражать свои чувства, — заметил Мейсон, слегка прищурив глаза.
— Нет, шеф, она не играла. Она была совершенно искренна. Ей нравилось об этом говорить, потому что для нее случившееся было чудом. Несмотря на переживаемый ею удар от происшедшей трагедии, несмотря на все разочарования, которые ей пришлось перенести, когда она узнала, что он женат, Элен все еще счастлива. Потому что и на ее долю выпала большая любовь. Счастье было недолгим, но это ее не ожесточило, она все не может забыть того, что пережила за эти недолгие недели. Конечно, когда она прочитала в утренних газетах об убийстве Сейбина, о его пристрастии путешествовать под вымышленным именем, изучать людей, рыться в библиотеках… Она сразу заподозрила недоброе. Но старалась подавить в себе страх, убедила себя, что это может оказаться простым совпадением… В дневных газетах был помещен портрет Фраймонта Сейбина, так что уже не на что было надеяться…
— Так ты не думаешь, что она его убила? — спросил Мейсон.
— Она просто не могла, — ответила Делла. — Но… Не знаю…
— Почему ты сомневаешься? — спросил Мейсон.
— Понимаешь, — сказала Делла, — у нее есть одна черта в характере. Я думаю, что если бы она заподозрила хоть в какой-то мере игру, и что в действительности его идеалы вовсе не такие возвышенные, она могла бы его убить, чтобы он не смог опорочить созданный ими обоими прекрасный образ.
— Понятно, — кивнул Мейсон. — Что же было дальше?
— Я отвезла ее в маленький отель. По дороге несколько раз проверяла, нет ли за нами слежки. Мы заехали ко мне, взяли необходимые вещи и в отеле зарегистрировались как две сестры из Топека в Канзасе. Я задала портье десятки глупых вопросов, которые приходят в голову только туристам, так что, по всей вероятности, он не сомневался ни в моей дурости, ни в целях нашего приезда. Наш номер помещался в заднем углу здания. Две кровати и ванная. На всякий случай я заперла дверь на ключ и положила его к себе в карман. Она ничего не заметила. Мы сидели и спокойно разговаривали. В это время она и поведала мне свою историю. Наверное, прошло часа три или четыре. Во всяком случае, мы легли спать уже далеко за полночь. Где-то около пяти часов утра Элен разбудила меня, говоря, что не может открыть дверь. Она была полностью одета, вид у нее был удрученный. Я спросила, зачем ей открывать дверь. Элен сказала, что должна возвратиться в Сан-Молинас. Это просто необходимо. Она что-то забыла. Я объяснила, что ей нельзя возвращаться домой. Элен настаивала. Мы даже поссорились. Наконец она сказала, что все равно позвонит вниз и вызовет кого-нибудь с ключом.
