Сергей Мухин - Секретный архив Шерлока Холмса
– Параллельно со сбором улик я внимательно изучал жизнь больницы и обратил внимание на группу больных, в состав которой входили пациенты этой палаты, не допускающей к себе посторонних. Внедриться в неё у меня не получалось, а дополнительная информация к собранным уликам была необходима. Помог случай. Один из этой группы, некто «Косой Бреет», чем-то отравился, что, впрочем, было совсем неудивительно, видели бы вы, Уотсон, чем кормят в этой больнице… – Холмс замолчал. На его лице были написаны все эмоции, по которым было ясно, что это связано с воспоминанием о больничном быте. – Хотя, конечно, дело было не в той пище, качество которой и близко не находилось с нормальной, а в том, что Косой Бреет постоянно искал еду, обходя во время ежедневных своих отлучек ближайшие помойки, из-за которых от него дурно пахло. Видимо, он что-то съел, и под утро у него начался жар. Находясь в больнице, я, как сказал ранее, немало времени уделил и сестрам милосердия, и именно это обстоятельство сослужило мне добрую службу, – Холмс помолчал и какое-то время стоял около окна, рассматривая что-то, но, видимо, не замечая происходящего, полностью погрузившись в воспоминания.
– Знаете, Уотсон, если бы это отравление не произошло случайно, то его следовало организовать.
– Холмс, вы хотите сказать, что находящиеся там больные очень хитры?
– Нет, Уотсон, очень умны. Я удивился познаниям одного из них, некоего «Брата». Создалось впечатление, что он совсем не тот, за кого себя выдаёт. Он умело скрывал не только свой возраст, я думаю, что он достаточно молод, ему, по моим наблюдениям, нет и тридцати, но и свой ум, прикидываясь недалёким человеком, но порой незначительными фразами показывал свою образованность. Он, несомненно, знает несколько иностранных языков, но… – Холмс несколько замялся, – он очень жесток. Жесток со всеми, в том числе с собой. Вы знаете меня, Уотсон. Меня не так легко напугать, но в этот раз я постоянно ощущал опасность, чувствуя холод своим затылком. Это началось почти сразу, но особенно сильно проявилось в последние два дня, после помощи Косому Бреету. Это выматывало, и я рад, что покинул больницу.
– Холмс, выяснились какие-нибудь подробности?
– А? – Холмс как будто был уже далеко-далеко. – Косой Бреет после моей клятвы всё подробно рассказал. К ним в палату незадолго до происшествия поступил пациент, который привык жить, не считаясь с окружающими. В одну из ночей ему стало душно, и он отворил все окна в палате, несмотря на то, что за окном был совсем не май. Одному из пациентов этого оказалось достаточно, чтобы через пару дней преставиться. Вот именно это событие и положило начало череде преступлений, о которых рассказал ваш друг. Все в палате были возмущены произошедшим и высказали свои претензии лечащему врачу, доктору Уильфриду, который, как показалось некоторым, не проявил должной чуткости и понимания. Вот тогда-то Брат и принял решение, безоговорочно поддержанное всеми остальными, о наказании виновных, а именно нового пациента и доктора Уильфрида. Насчёт последнего не всё было так однозначно. Не все пациенты были «за», но, видимо, авторитет Брата пересилил, и план мести полностью удался: доктора Уильфрида подкараулил на лестнице и столкнул сам Брат, а вот другого виновного казнили сообща, предварительно задушив, а затем инсценировали повешенье, выбив табуретку из-под ног. Верёвку продел через кольцо тот же Брат, встав на плечи Артуру Беку, который невысокого роста, но чертовски силён. Ну, а вы-то, Уотсон, чем занимались, пока меня не было? – неожиданно спросил меня мой друг. – Наверное, отдохнули на славу, для меня ведь ничего не было? – с улыбкой, которая как бы отделяла предыдущий рассказ и возвращала домой, спросил Холмс.
Я засмеялся в ответ:
– Да, отдохнул я неплохо, – я сделал паузу. – Я написал роман, который будет мировым бестселлером!
– Вы думаете, что это произойдёт? – с сомнением произнёс Холмс.
– Уверен. В нём затронуто всё. И история, и мистика, и любовь в разных её проявлениях…
– Он лучше «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте?
Я удивлённо посмотрел на Холмса.
– Или он превосходит «Трёх мушкетёров» Александра Дюма? – невозмутимо продолжил Холмс, выпустив кольцо дыма, совершенно не обращая внимания на мой изумлённый вид. – В нём есть что-то от «Жюстины» или «Жюльетты» Маркиза де Сада?
– Холмс, постойте, – я не знал, что и сказать, – откуда вы знаете об этих романах?
– Уотсон, вы были невнимательны. Я же сказал, что за эти прошедшие две недели немало пообщался с сестрами милосердия в больнице, а роман для женщины значит совсем немало.
Он замолчал. Я тоже молчал, понимая, что моя книга не так уж и хороша. Может, её и прочтут мои современники, а вот до потомков она явно не дойдёт. Видимо, все мои мысли отражались как всегда на моём лице, не научился я ещё скрывать их, и Холмс похлопал меня по плечу.
– Не расстраивайтесь, мой дорогой друг. Каждому своё. Ваше имя будет известно в связи не с любовными или историческими романами, а детективными историями, которыми зачитываются не меньше, чем мной названными, а может, и больше. Одно плохо, – Холмс усмехнулся и вытащил изо рта трубку, – вы уничтожили мою работу «Психология преступника», над которой я трудился не один месяц.
– Холмс, не может быть, – удивлённо воскликнул я. – Я не притрагивался к вашим вещам.
– И вы не брали с моего стола бумагу?
– Но она была чистой…
– Чистой, да не совсем. Она была написана симпатическими чернилами, – видя моё недоумение, пояснил: – в данном случае – молоком. Можете в этом убедиться, если немного подержите над свечой или лампой один из тех листков, которые вы взяли у меня со стола. Видите, они отличаются от других, – он показал на небольшую, в отношении исписанного, прослойку.
Я не заставил себя ждать, и, вытащив один из указанных листков, бросился к лампе. Через несколько секунд перед моими глазами стали появляться строки, без всякого сомнения, написанные моим другом. Я понуро вернулся назад в кресло и, вытащив указанные листки, протянул их Холмсу. Но тот остановил меня:
– Не расстраивайтесь, Уотсон. Всё, что я написал, было не совсем верно, последнее дело подтверждает это. Так что всё равно надо переделывать. А вот Братом надо заняться. Неспроста он всё же показал себя…
На том и завершилась эта история. Всё вернулось в обычное русло. Лишь только последнему желанию Холмса не суждено было осуществиться – Брат исчез и, видимо, навсегда.
Неотвратимое возмездие
Мы с Холмсом заканчивали завтрак, когда в комнату ввалился улыбающийся инспектор Лестрейд.
– Доброе утро, господа, – приветствовал он нас.
– Здравствуйте, инспектор, – ответил я, а Холмс усмехнулся и вместо приветствия, зло взглянув на вошедшего, произнёс:
– На приглашение к столу даже не рассчитывайте.
– Мистер Холмс, понимаю ваше негодование, – спокойно произнёс наш утренний гость, – но я хочу порадовать вас новостями…
– Лестрейд, мне хватило новостей из зала суда! Как можно было так бездарно провалить дело, имея на руках все необходимые доказательства! Я ведь на блюдечке преподнёс вам кровопийцу Паркера. Да собранных мною улик хватило бы на то, чтобы три раза вздёрнуть его на виселице, а вы… – Холмс замолчал, видимо, стараясь подавить в себе и не выплеснуть наружу те слова, которые могли сорваться с языка. – Ладно, инспектор, – видимо, успокоившись, произнёс только что метавший молнии Холмс, – садитесь и отведайте яблочного пирога. Все мы можем ошибаться. – И когда Лестрейд уселся, быстро спросил: – а что за новость вы хотели сообщить?
Лестрейд заулыбался и, не дожидаясь повторного приглашения, принялся поглощать предложенный яблочный пирог, источая блаженство.
– Миссис Хадсон постаралась на славу, – произнёс Лестрейд, отхлёбывая из чашки ароматный чай, который наша хозяйка готовила по одной ей известному рецепту, с добавлением огромного букета трав.
Мы с Холмсом сидели и ждали, когда же у нашего гостя кончится терпение и он соизволит наконец-то сообщить свои хорошие новости. Но, видимо, инспектор решил тоже не сдаваться так быстро и всеми силами оттягивал время, когда мы сможем услышать сообщение, которое должно обрадовать. Как ни странно, но в этот раз я гораздо спокойнее переносил ожидание, нежели Холмс. Сказалось то, что к упомянутому моим другом делу я не имел никакого отношения, хотя и понимал реакцию моего друга. Вскоре Холмс не выдержал и без всяких вступлений заявил:
– Инспектор, вы зачем пришли?
– Вас повидать, – невозмутимо ответил наш гость.
– У нас с Уотсоном есть дела. Если у вас к нам больше ничего нет, то прошу извинить, – и Холмс поднялся, давая понять, что прощается с нашим посетителем. Его примеру последовал и я.
Лестрейд заволновался: