Николай Псурцев - Супермен
– Солярий. Загорать можно…
– Что такое? - с вызовом проговорила секретарша и расправила плечи, готовясь к отпору.
– Мне к председателю,- ласково улыбнулся Ружин и убрал руку от глаз. Срочно.
– Но у него…- начала секретарша.
– Скажите, Ружин пришел, очень просит,- перебил ее Ружин.- Вы разве меня не узнаете?
Секретарша нерешительно развела руками:
– Я попробую.
Она нажала на кнопку селектора, сказала в микрофон:
– К вам Ружин.
– Я занят,- ответил селектор голосом Копылова. Секретарша посмотрела на Ружина, добавила, поморщившись:
Ему очень срочно. Слышно было, как Копылов усмехнулся, потом сказал небрежно:
Подождет, не рассыплется.
Ружин повел подбородком, растянул губы в резиновой улыбке, произнес тихо:
– Так.- Шагнул в сторону двери, снова повторил: - Так.- И еще несколько шагов сделал, взялся за ручку, приоткрыл дверь, потом резко захлопнул ее, быстро подошел к стульям, сел, уставился в окно, что-то напевая себе под нос, будто ничего и не произошло.
Море было тихое, гладкое, но по-осеннему темное, волны грузно шлепались на песок. Ружин сидел на мокром, черном валуне, курил и наблюдал за одиноким рыбаком. Его лодка покачивалась в полусотне метров от берега. Удочки торчали с бортов. Рыбак то одну выдергивал, то другую, то третью, но лишь пустые крючки выныривали из воды Но рыбак не отчаивался, он снова насаживал наживку и закидывал леску в море, ждал какое-то время и в который раз выдергивал удочки.. Ружин помогал ему, в унисон взмахивая руками, подбадривающе вскрикивал. Но бесполезно, крючки, как и прежде, оставались пустыми.
Стол был уже разорен наполовину. Все сидели сытые, разомлевшие, довольные, а Ружин, давясь от смеха, рассказывал анекдот:
– Пятачок и Винни-Пух нашли бочонок меда. Пятачок говорит, нехорошо лапами есть, я за ложками сбегаю. Прибегает, а бочонок уже пустой…- Ружин откинулся на спинку стула.- Я не могу… А бочонок пустой и Винни-Пух рядом лежит с огромным пузом. А Пятачок и говорит обиженно: "Что ж ты мне половину-то не оставил?" А Винни-Пух ему отвечает: "Уйди, свинья, мне муторно!.." Колесов улыбался вежливо, ну а Света хохотала громко и отчаянно, как и Ружин. Только смех ее чуть опаздывал. Как только Ружин начинал смеяться, тут и она подхватывала, там где Ружин, там и она…
Ружин отсмеялся наконец, встал, включил магнитофон - сладко запели итальянцы,- сказал:
– Я сейчас,- и пошел на кухню.
Он стоял у окна, курил, лицо усталое, темное. Он слышал, как вошла Света, краем глаза уловил, что она стала рядом.
– Я понимаю, что помочь вам ничем не могу,- тихо сказала она.- Но все же… Мне очень больно, когда вы смеетесь вот так… Он повернулся все-таки. Она поймала его взгляд, смотрела долго, потом подняла руку, осторожно провела пальцем по щеке, сказала шепотом:
– Колется…
Ружин притянул ее к себе, прижал, потянулся губами к ее глазам и тут же тряхнул головой, сказал громко и весело:
– Значит, так, дети мои, а теперь я вас вновь покидаю до утра. У меня есть еще одно очень важное дело.
Света отстранилась, улыбнулась слабо, но ответила так же громко и так же весело:
– Мы будем вас ждать. Не забудьте, сбор в восемь ноль-ноль. Колесов смотрел рассеянно, как Ружин топтался в коридоре, надевая куртку, приглаживая волосы, а когда Ружин за порог ступил, махнул рукой тихо.
…Шоссе пустое, одна-две машины прошли навстречу, пока ехал, а сзади и вовсе никого не было, никто не спешил вслед, лишь темнота сзади вязкая, городские огни исчезли уже из виду. Высветился знак поворота, Ружин свернул налево, и теперь фары уперлись в знакомый уже дюжий щит "Запретная зона", через мгновенье и щит шагнул в темноту. Ружин проехал еще с полсотни метров и погасил фары, остановился, чтобы глаза пообвыкли. Едва различимо проступила серая змейка дороги, можно ехать. Как только очертились контуры забора и дома за ним, притормозил, осторожно свернул в сторону, с хрустом въехал прямо в кустарник, остановился, выключил двигатель, открыл дверь, шепотом чертыхаясь, вытянув руки перед собой, выбрался из кустарника. Дальше направился пешком. Дойдя до забора, с полминуты стоял, прислушиваясь. Море и ветер, и больше ничего, и дом безмолвный, непроницаемый, ни огонька, будто брошенный.
– Так,- сказал Ружин, решившись, ухватился руками за кромку забора, подтянулся, перекинул ноги, спрыгнул бесшумно, помчался к дому стремительно, с разбегу вспрыгнул на карниз окна первого этажа, оттолкнулся от него энергично, уцепился за основание балкона, секунды две висел, болтая ногами, затем сильным рывком закинул одну ногу на балкон, ухватился рукой за перила и вторую ногу закинул, а потом и весь через перила перевалился. Вовремя. Отчаянно, срываясь на хрип, залаяла собака, совсем рядом, за углом. А вот она уже и под балконом, ревет так, что стекла дрожат на балконной двери. Ружин постучался. Приложил руки к двери рупором, выкрикнул глухо:
– Марина, это я, Ружин. Открой! Она ведь сейчас балкон отгрызет! - Распахнулись шторы, за ними Марина, белое пятно лица, белые пальцы скользят по стеклу, никак не найдут задвижку. Ружин видит, как рот ее кривится от усилий.
– Зачем? - говорит себе Ружин тоскливо.
Но вот дверь открылась, с сухим треском, будто отклеилась, и Ружин проскользнул в комнату.
– Марина Сергеевна,- раздался встревоженный голос снизу, из-под балкона. Что случилось?
– Господи,- простонал Ружин.- Она еще и разговаривает.
– Ты кретин,- процедила Марина - Это сторож,- и, наполовину высунувшись из двери, прокричала: - Все в порядке, Валентин, просто душно стало, я балкон открыла, а Пальме что-то не понравилось. Все в порядке.
– Ну и слава богу,- отозвался Валентин и рявкнул на собаку: - Замолчи, дура, прибью!
И собака замолчала понятливо, кто его знает, может, и вправду прибьет
– Ты ненормальный,- Марина прижалась спиной к двери,- или опять набрался.
– Даже в темноте ты красива,- сообщил Ружин.- И еще этот белый пеньюар Голубой,- машинально поправила Марина.
– Это неважно,- заметил Ружин.
– Что ты хочешь?
За окном над забором загорелся фонарь, тускло, медно. А потом они услышали, как сторож возвращался к дому, как выговаривал что-то собаке и как та ворчала в ответ.
– Тебя,- сказал Ружин, снимая куртку и вешая ее на стул.
– Раньше надо было этого хотеть,- усмехнулась Марина.- Опомнился.
– Я и раньше хотел,- Ружин остановился в двух шагах от женщины. В глазах его красновато отсвечивал фонарь.
– Не замечала,- Марина обхватила плечи руками.- Ты странно смотришь на меня. Почему ты так смотришь?!
– Конечно, не замечала,- Ружин сделал шаг.- А кого было замечать? Мента поганого, не очень денежного, скучного, не светского, ни шикарного, вечно усталого?..
И Ружин сделал еще шаг.
– Не подходи! - Марина вжалась в стекло, вот-вот лопнет оно.- Я закричу!
– Ну а сейчас все в порядке, да? - Ружин протянул руку, погладил женщину по плечу, по груди.- Все как хотела, да?
– Я надену халат,- Марина осторожно ступила в сторону.
– Не надо,- сказал он. Ружин удержал ее.
– Я же совсем голая,- тихо проговорила Марина.
– Не совсем,- не согласился Ружин.- На тебе пока пеньюар. Он вдруг протянул руки и прижал женщину к себе.
– Уходи,- выдохнула Марина.- Сейчас приедет Копылов.
– Он не приедет,- мягко возразил Ружин.- Сегодня он улетел в Ленинград. Я знаю.
Он наклонил голову и поцеловал Марину. Она ответила.
– Как все плохо-то, Сереженька,- прошептала Марина.- Как все плохо…
Ружин протянул руку к тумбочке, пальцы наткнулись на ключи от машины, на записную книжку, на какие-то бумажки, наконец нащупали часы. Ружин попытался ухватить их в горсть, но они выскользнули из руки, упали на пол, кляцнув коротко. Ружин чертыхнулся под нос, свесился с постели, стал шарить обеими руками по полу.
Рядом шевельнулась Марина.
– Что случилось? - сонно спросила она.
– Часы упали,- ответил Ружин.
– Нашел?
– Нет,- недовольно отозвался Ружин.- Как сгинули.
– Позвать собаку? - Марина зевнула.
– Не надо,- поспешно ответил Ружин.- Уже нашел. И действительно, в этот миг пальцы коснулись часов.
– Сколько? - спросила Марина.
– Почти пять,- Ружин надел часы на руку.
– Я так и не заснула,- сказала Марина.
– Ты не одинока,- заверил ее Ружин.
– Ты придешь еще? - осторожно поинтересовалась Марина
– Не знаю,- после паузы ответил Ружин.- Не знаю…
– По крайней мере честно…
– Мои слова,- усмехнулся Ружин.
– Что? - не поняла Марина.
– Ты все время употребляешь мои выражения.
– Ну, такое не забывается,- не скрывая иронии произнесла Марина.
– Не злись,- попросил Ружин.
Свет от фонаря шел скупой и зыбкий, и пыльный какой-то, а еще фонарь дрожал - от ветра, наверное, мелко-мелко, и казалось, все предметы в спальне шевелятся и не просто шевелятся, а неотвратимо надвигаются на постель - и стулья, и кресла, и пуфики разномастные, и трельяж… Ружин тряхнул головой, но мебель все равно шевелилась. А потом открылась балконная дверь, медленно, плавно, будто кто тихонько подталкивал ее. Ружин приподнялся, вглядываясь. Марина обхватила его, прижалась, вздрагивая. Дверь захлопнулась рывком. Сквозняк.
