Роберт Голдсборо - Смерть в редакции

Вскинув брови, он ответил:

— Как ни странно, но в данном случае ваш сарказм не лишен некоторого смысла. Я как раз хотел вам посоветовать: скажите им, что если они откажутся от встречи, я дам объявление в газете, что назначаю вознаграждение за любую информацию об убийстве миссис Хаверхилл.

— При таких расценках вы, несомненно, попадете в первую десятку рекламодателей «Таймс». Окажетесь в одном ряду с «Блумингдейл» и «Сакс»[15].

Вульф сделал глоток какао и сказал:

— Я не намерен помещать объявления, но даже угрозы сделать это окажется достаточно, для того чтобы они явились.

— В таком случае никаких проблем. В какое время вы желаете их видеть?

— Мой распорядок известен вам не хуже, чем мне, — беззаботно произнес он, потянувшись к газете. — Руководствуйтесь только им.

Здесь напрашивался остроумный ответ, но ничего хорошего я придумать не смог и поэтому закрыл за собой дверь. Сделал я это демонстративно сердито, но все же хлопать дверью не стал. Затем я позвонил Лону.

— Арчи, здесь сумасшедший дом. Я не могу говорить. Что у тебя на уме?

Позади него раздавалась такая разноголосица, что казалось, будто там вовсю развернулось сооружение Вавилонской башни. Когда я сказал, что хочу осмотреть офис миссис Хаверхилл, он сообщил, что там все еще копошится полиция, но к полудню копы видимо закончат работу.

— Твоя просьба как-нибудь связана с объявлением в «Таймс»? — проорал он в трубку.

— Расскажу все, что знаю, когда буду у тебя, — ответил я, повышая голос настолько, чтобы он мог услышать меня сквозь редакционный шум. — Назови время.

Он сказал, что ждет меня в двенадцать, и я пообещал, что буду у него с первым ударом часов. Затем я поразмыслил о том, как мне лучше затащить, согласно полученному приказу, молодых Хаверхиллов и Бишопа на Тридцать пятую улицу. В течение пятнадцати минут я искал ответ у глобуса, книжных полок, дивана, сейфа и всех остальных предметов, имеющихся в кабинете. Найдя нужное решение, я щелкнул пальцами. Держу пари, что мне удастся заполучить их сюда, даже ни разу не позвонив по телефону.

В кухне Фриц трудился над приготовлением ленча — нас ждала подслащенная телятина с миндалем в кляре.

— Сохраните для меня немного, — попросил я, наполняя чашку из стоявшего на плите кофейника. — Я не успею к ленчу, но не хочу лишиться моей законной доли.

Фриц улыбнулся, как он улыбается всегда, когда хвалят его стряпню. Но тут же, помрачнев, спросил:

— Арчи, вы уходите из-за… из-за миссис Хаверхилл?

— На самом деле вы спрашиваете: ведем ли мы расследование? Отвечаю: и да и нет. Да — так как ее смерть заинтересовала мистера Вульфа. Нет — потому что у нас нет клиента, и поэтому отсутствует всякая перспектива получить гонорар.

Фриц опечалился еще больше.

— Газеты утверждают, что она сама убила себя.

— Мистер Вульф в это не верит.

— А что думаете по этому поводу вы, Арчи?

— Послушайте, мне платят вовсе не за то, чтобы я думал. По словам мистера Вульфа, если бы мне платили за мысли, то я перебивался бы на пособии по безработице. Я получаю жалованье за беготню, поиски фактов и улик и за то, что притаскиваю всех, от Джимми Грека до королевы Великобритании, сюда, чтобы Его светлость мог их допросить в комфорте собственного дома.

Произнеся этот маленький спич, я почувствовал себя лучше. На Фрица речь не произвела сильного впечатления, и он с кислой миной вернулся к своим трудам. Я отнес кофе в кабинет и занялся имитацией деятельности, переложив с места на место бумаги и сменив ленту в машинке. Исчерпав этим свою фантазию в изобретении трудовых процессов, я решил, что настало время подышать свежим воздухом. Я не желал быть дома в то время, когда Вульф спустится из оранжереи; мне хотелось при следующей встрече уже отрапортовать ему о достигнутых успехах.

— Когда я в десять тридцать вышел из дома, небо оказалось затянутым облаками, но в целом было достаточно тепло. Я зашагал на восток, избрав такой темп движения, который в книгах, посвященных сохранению здоровья, наверное, классифицирован как «пользительный». На Шестой авеню я повернул к северу, бросив краем глаза взгляд на шпиль, украшающий вершину Эмпайр-Стейт-билдинг. Надо не забыть спросить Вульфа, относится ли этот шест к его любимым архитектурным украшениям. Вообще-то я ничего не имею против него, но все же мне гораздо больше по душе сверкающий серебром шпиль небоскреба компании «Крайслер».

Неподалеку от Таймс-сквер я задержался, чтобы выпить стакан молока у стойки, где подавали ленч, и продолжил путь на север и восток, пока не дошел до Первой авеню и начала Пятидесятых улиц. Когда я свернул в квартал, занятый редакцией «Газетт», на моих часах было без семи минут двенадцать. Рядом с входом стояли две полицейские машины и три микроавтобуса мобильных телевизионных команд. Зеваки толпились на тротуаре и пялились на здание, словно ожидая, что из его окон сейчас начнут выпрыгивать люди.

«Цирковое представление в разгаре», — подумал я, проходя через вращающуюся стеклянную дверь в фойе здания. Фойе высотой в два этажа было сооружено в готическом стиле. На мраморной стене сияла неоновым светом эмблема «Газетт». Среди толпящихся в помещении людей я узрел двух копов с младенческим выражением лиц. Ни один из них мне не был знаком. Я подошел к стойке, где расписался в книге посетителей, охранник тем временем позвонил Лону. — Он вас ждет, — промычал страж сквозь сандвич с ветчиной и выдал мне обернутый в прозрачный пластик пропуск, который я тут же прикрепил к лацкану пиджака.

Я знал, где расположен кабинет Лона, так как был в нем не помню сколько раз. Я вошел в экспресс-лифт и открыл дверь офиса без одной минуты двенадцать.

— Ты что, не имеешь привычки стучать? — проворчал Лон, поднимая голову. Письменный стол, за которым он восседал, занимал большую часть помещения размером девять на двенадцать футов.

— Клоун в фойе сообщил, что ты меня ждешь, — ухмыльнулся я и плюхнулся в кресло. — Что, шум мало-помалу затихает?

— Первый раз за последние два часа я вижу перед собой меньше трех человек одновременно, — раздраженно сказал он. — У меня не было времени даже на то, чтобы спуститься в редакцию городских новостей. И теперь вот ты… — Он воздел руки и закатил глаза.

— Глядя на тебя, я понимаю, что дела постепенно идут на лад, — заметил я, забрасывая ногу на ногу.

Лон ослабил галстук и, поставив локти на стол, спросил:

— Арчи, что происходит? Я разделяю озабоченность Вульфа намерением Макларена захватить газету, но как это связано с самоубийством миссис Хаверхилл, я никак не возьму в толк.

— Он думает, что это вовсе не самоубийство.

— О, Арчи, перестань! — простонал Лон. — Ты же не хочешь сказать, что…

— Именно это я и хочу сказать тебе. Он говорит, что мы имеем дело с убийством.

— Но почему, черт побери, он так думает? На каком основании, — спросил Лон, потирая подбородок и тряся головой. Он с отвращением понюхал остывший кофе в стоявшей перед ним кружке и решил его не пить.

— Хотел бы я знать. Ниро Вульф не делится со мной ходом своих мыслей, а просто говорит, что это убийство. Я принимаю его слова на веру.

— У тебя нет иного выбора. Ты работаешь на него.

— Эй, послушай, — сказал я, наклоняясь вперед. — Разве Вульф хоть раз обманывал тебя?

— О'кей, все в порядке, — сказал он, поднимая руки. — Нет необходимости распространяться о ваших заслугах. Ведь ты пришел сюда осмотреть ее кабинет, верно?

Я кивнул, и мы отправились в конец коридора к двойной двери из черного дерева. На дверях не значилось ни номера, ни фамилии.

— Полиция закончила досмотр и решила кабинет не опечатывать. Что означает, — с ударением произнес он, — что они железно уверены в самоубийстве. Но мы все-таки будем здесь не одни.

С этими словами он повернул бронзовую ручку и распахнул дверь. Роскошно обставленное просторное помещение оказалось заполненным людьми. Съемочная телевизионная группа, состоявшая из юного блондина-репортера, звукооператора и осветителя, упаковывала свое хозяйство под равнодушным взглядом охранника.

— Все в порядке, Эдди, — сказал Лон стражу. — Этот джентльмен со мной. Мы закроем помещение сами, когда закончим.

— Слушаюсь, мистер Коэн, — сказал Эдди, отсалютовав по-военному, и выпроводил телевизионную команду в коридор. Чтобы не быть затоптанным, мне пришлось отступить в сторону.

— Ничего себе помещеньице, — восторженно присвистнул я, оглядывая высокую комнату, раза в два превосходящую по размерам кабинет Вульфа и, конечно, куда более роскошно оформленную. Впрочем, в данном случае «крикливее» может быть более уместным словом. Мне показалось, что я погрузился в «Архитектурный дайджест» — один из самых любимых журналов Лили. Все кругом было либо бархатным, либо лаковым. Окна смотрели в разные стороны, так как помещение занимало угловую часть здания. Когда мы вступили в офис, слева от нас оказался элегантнейший, с изящными изогнутыми ножками белый письменный стол такого размера, что на нем вполне можно было устраивать международные соревнования по игре в бильярд. Рядом со столом располагался пульт с компьютерным терминалом. Окна были украшены тяжелыми портьерами. В дальнем конце комнаты, футах в тридцати от нас, между двумя окнами стоял голубоватый диван с тумбочками по бокам. На каждой тумбочке возвышалась антикварная лампа. Несколько стульев того же цвета и стиля, что и диван, с продуманной небрежностью были расставлены в разных местах комнаты. На стене висела картина какого-то французского импрессиониста, прекрасно вписывающаяся в интерьер. Левую стену занимали книжные полки и огромный телевизионный экран. Справа и слева от полок находились двери из темного дерева.