Гари Ромен - Европейское воспитание
– Я? - стонет Тадек. - Киплинг?
– Да. Если ты видел, как гибнет дело всей твоей жизни… Старина Киплинг! Я дам тебе почитать его стихи о Сталинграде… По его собственному признанию, это лучшее, что ему довелось написать.
____________________
1 Твое здоровье! (англ.)
Какой пыл! Какое воодушевление! Попался, Ганга Дин?1Cheers…
- Cheers, - отвечает Тадек, - превосходное виски. Возвращает любовь к жизни…
Это заявление немедленно вызывает у его товарищей приступ бурной радости. Бутылка быстро обходит еще несколько кругов.
– Как Яблонский? - спрашивает Тадек.
– Так же, как и мы, - говорит Пех. - Ушел из эскадрильи. - Он осушает стакан. - Мы нынче в свободном полете, - поясняет он.
– А Черв? Я видел, как он врезался в одного боша над Северным морем… Я был в двухстах метрах сзади и видел, как оба самолета спикировали в воду.
– Угу, - подтверждает Пех, - Черв упал прямо в ледяную воду и поплыл, как поплавок. «Брр…» - фыркал он на чистейшем польском. «Брр… брр…» - вне-
____________________
1 Аллюзия на стихотворение Редьярда Киплинга «Ганга Дин» (1890). - Прим. пер.
запно услышал он за соседней волной. Черв поворачивает голову и видит боша, который плывет рядом с ним и смотрит на него своими идиотскими глазами. Чтобы согреться, они начинают обмениваться оскорблениями: «Т… т… ты утонешь, д… др… дружище! - шепчет Черв по-немецки с ликующим видом. - С… с… спасательный пояс не вечный. Т… т… тебе капут». «Брр…» - печально отвечает ему бош. - «Т… ты… ты стучишь зубами?» - ликует Черв. «Й… й… я? - хрипит бош. - М… м… мне так нравится. Эт… то п… приятно!» - «Оч… чень приятно! - соглашается Черв. - Н… н… ни за что н… н… на свете н… н… не хотел бы оказаться г… г… где-нибудь в д… др… другом месте!» «Брр…» - дрожат они хором, поглядывая друг на друга краем глаза. - «И… и… я двадцать раз б… б… бомбил Варшаву!» - радостно хрипит бош. «К… к… кё…» - спокойно отвечает ему Черв. «К… кого?» - с недоверием переспрашивает другой. «Кё… Кёльн, - договаривает Черв. - Ха-ха-ха!…» «Брр…» - мрачно фыркает бош. Через час он начинает слабеть. «Н… ну, давай, - шепчет он. - Тони… И дело с концом…» «Т… т… только после вас», - шепчет Черв. «И… и… и не мечтай!» - возражает бош и начинает захлебываться. Черв выигрывает очко. «Т… ты захлебываешься! - ликует он. - А я, с… смотри… Я… я просто ныряю в с… свое удовольствие». Он на время исчезает под водой и снова поднимается на поверхность. «А? - хрипит он, еле живой. - Ш… что ты на это с… с… скажешь?» Бош отчаянно смотрит на него, стискивает зубы и ныряет. «Он оказался круглым ослом, - с восхищением рассказывал мне потом Черв. - Я сосчитал до десяти и признал его побежденным. А потом потерял сознание…» Когда мы подняли его со дна, он был пропитан водой, как губка. Передай мне бутылку.
Тадек блаженно вздохнул. Он счастлив. Он изрядно выпил, и голова немного кружится, но он снова нашел своих товарищей, и, как в былые времена, они вместе отправятся в бой.
– Мы им покажем! - кричит он. Вдруг начинает петь во весь голос:
Jak to па wojence ladnie
Kiedy pilot z'nieba spadnie…1
– Гляньте на этого пьянчугу! - ворчит Пех с отвращением. - Клянусь, нам придется нести его на самый верх…
Они берут его под руки, поднимают…
Koledzy go nie zalua?
Jeszcze butem potraktua… -
поет Тадек.
Вдруг он обо что-то спотыкается… Наклоняется. В траве лежит безжизненное тело пилота в шлеме, запутавшегося в парашюте. Рядом - обломки самолета.
– Кто это? - удивляется Тадек.
– Не обращай внимания, - говорит Пех. - Просто переступи…
…Они тащат его за собой.
Добранский умолк. Партизаны сидели неподвижно, склонив головы. Один только Пех выругался сквозь зубы, а потом, выйдя из землянки, сказал Янеку:
____________________
1 Польская походная песня.
– Рождаемся мы или умираем, они рассказывают нам сказки. У них всегда наготове свежая. Только этому они и научились за тысячи лет…
Тадек Хмура улыбался, и молодая женщина с закрытыми глазами - темные волосы ниспадают на плечи, лицо безмятежно, несмотря на следы слез, - нежно гладившая его по голове, навсегда осталась в памяти Янека, словно фигура на носу корабля, которую не скроет ни одна ночь и не смоет ни один шторм.
Позже, гораздо позже, когда партизанские берлоги в польском лесу стали местами поклонения, куда целый народ приходил поминать своих героев, и когда от Ванды Залевской, замученной и казненной немцами, осталось только имя, вырезанное на бронзовой дощечке рядом с именем Тадека Хмуры у входа в святилище, это лицо оставалось для Янека таким же живым, как слова его отца о том, что «ничто важное не умирает», и всякий раз, когда он вспоминал их, ему казалось, что отец ему лгал.
Тадека Хмуру похоронили в лесу, под снегом. И даже не пометили места. Студент часто повторял им:
– Запомните, никаких меток, никаких имен.
– Почему?
– Из-за отца.
Они молча смотрели на него.
– Я не хочу, чтобы он нашел меня.
20
Иногда Черв посылал Янека в Вильно к старому сапожнику, работавшему в одном из полуподвалов Завальны. Это был высокий, угрюмый человек с длинными усами средневекового szlachcic'a1.
- Скажешь ему, что у меня все нормально, - говорил Черв.
Когда Янек спускался в полуподвал, сапожник бросал на него быстрый взгляд и вновь принимался за работу. Вначале такой прием смущал Янека, но потом он привык. Он заходил в мастерскую, снимал фуражку и говорил:
– У него все нормально.
Сапожник ничего не отвечал, и Янек уходил. В конце концов он все же спросил Черва:
– Кто он?
____________________
1 Дворянина (польск.).
– Мой отец.
Возвращаясь после одного из этих странных визитов, Янек проходил мимо Погулянки. Перед домом, где когда-то жила панна Ядвига, он остановился. Взглянул на ворота и, не задумываясь, вошел, пересек двор и поднялся на второй этаж… Ему стало страшно. Сердце бешено билось. Ему захотелось убежать. За дверью играли на рояле. Янек узнал мелодию. Это был Шопен: та самая пьеса, которую ему так часто играла панна Ядвига… Он успокоился и долго слушал, спрятавшись в темноте, но, как только музыка умолкла, к нему вернулся страх, и он убежал. В лесу он никому об этом не сказал, но у него было тревожно на душе.
– Что случилось? - спросила Зося.
– Ничего.
На другой день он снова пришел в Вильно точно в такое же время. Он слушал… Это был не Шопен, а какая-то другая, очень красивая мелодия… Он уже не боялся. С тех пор всякий раз, навещая старого сапожника, на обратном пути он проходил через Погулянку и на темной лестнице слушал невидимого музыканта.
– Он так хорошо играет, - часто рассказывал он Зосе, вздыхая. - Я так люблю музыку…
– Больше, чем меня?
Он целовал ее.
– Нет.
На следующее утро Зося куда-то исчезла и вернулась только к вечеру с сияющим лицом.
– У меня подарок для тебя.
– Какой?
– Тебе понравится.
Она засмеялась.
– Закрой глаза.
Он повиновался. Вначале он услышал скрип и ужасный треск, а потом хриплый, вульгарный голос завыл:
Czy pani Maria
Jest grzechu warta…1
Треск непрерывно сменялся скрипом и воем.
– Музыка! - с гордостью сказала Зося. - Для тебя!
____________________
1 Ради пани Марты не грех и согрешить!… (полъск.)
Он раскрыл глаза. Она улыбалась, радуясь тому, что доставила ему удовольствие.
– Янкель нашел ее у одного еврея в лесу…
Янеку хотелось наброситься на фонограф и разбить пластинку… Но он сдержался. Не хотел огорчать Зосю. Он молча терпел.
– Красиво, правда?
Она снова завела фонограф.
Czy pani Maria…
Он осторожно остановил аппарат. Потом взял револьвер и засунул его под гимнастерку. Он сказал:
– Идем.
Она встала. Ни о чем не спрашивая, она пошла за ним. Они вышли из землянки. На лес опустились сумерки, воздух был неподвижным и ледяным, снег хрустел под ногами. Они не разговаривали. Только один раз она спросила:
– Мы идем в Вильно?
– Да.
Они добрались до города ночью. Улицы были пустынны. Янек пересек двор, поднялся по лестнице… Зося шла за ним. Она держала его за руку, крепко сжимая ее…
– Слушай.
Из-за двери слышались звуки рояля. Янек вынул из кармана револьвер. Зося сказала только:
– Это опасно.
Он постучал в дверь. Музыка умолкла. Зашаркали старые туфли, в замке повернулся ключ, и дверь отворилась. Человек держал в руке лампу с желтым абажуром. Янек одну секунду смотрел на рисовые поля, пагоды и черных птиц… Затем перевел ненавидящий взгляд на лицо человека. Пожилой седеющий мужчина. У него был длинный, красный нос с прицепленными к нему никелевыми очками, грозившими вот-вот упасть. Он смотрел на Янека поверх очков, слегка склонив голову набок. На нем был старый выцветший халат зеленого цвета, на шее - толстое кашне. Похоже, он был простужен. Он говорил по-польски с сильным акцентом:
