Мики Спиллейн - Поцелуй меня, дьявол

— Нужна помощь?

— Даже очень. Есть три человека, о которых ты можешь собрать сведения. Если раскопаешь что-нибудь ценное, я позабочусь, чтобы твои труды не пропали даром.

— Все, что я хочу, — это получить исключительное право на публикацию материала в нашей газете.

— Возможно, ты его получишь.

Он улыбнулся и сунул трубку в рот. С виду Рэй ничего собой не представлял. Маленький, тощий, вечно без денег. Но он умел первым оказываться в нужном месте. Я тоже улыбнулся ему, махнул на прощанье рукой, спустился на лифте в вестибюль и вышел на улицу.

Кабинет доктора Соберина выходил окнами на Центральный парк. Если не лучшее место в мире, то близкое к нему. Дом был угловой, белой каменной кладки, с венецианскими окнами и с очень деликатной табличкой, которая сообщала, что здесь проживает Мартин Соберин. В данный момент она указывала также, что он у себя, поэтому я толкнул дверь, и мелодичные звуки колокольчика возвестили о моем приходе.

Внутри было даже лучше, чем я ожидал. В доме царила атмосфера строгости и пунктуальности, говорившая о том, что здесь принимает известный врач, который ориентирован на высшие слои общества, но в то же время доступен абсолютно каждому как с финансовой, так и с этической стороны. Стены покрыты полками с книгами, медицинские журналы аккуратно сложены на столе, мебель подобрана и расставлена таким образом, чтобы любой пациент чувствовал себя непринужденно. Я сел в кресло, достал сигарету и щелкнул зажигалкой, но тут в приемную вошла медсестра, и рука моя застыла в воздухе.

Бывают женщины просто хорошенькие. Бывают просто красивые. Бывают просто роскошные. И бывают такие, как эта. Я испытал такое чувство, будто получил удар в живот, а когда перевел дыхание, мне хотелось только одного — чтобы она не сходила с того места, где свет из окна за ее спиной пробивался сквозь белую нейлоновую униформу.

У нее были светло-каштановые волосы и очень подходящий голос. Глаза тоже были под цвет волос. И они ощупывали меня и смеялись, потому что она знала, что я чувствовал. И лишь на какой-то миг в ее глазах появилось разочарование. Потому что ее присутствие все-таки не помешало мне закурить, и за дымом сигареты трудно было разглядеть выражение моего лица.

— Доктор у себя?

— Да, но у него сейчас пациент. Он скоро освободится.

— Я подожду.

— Пройдите, пожалуйста, к моему столу, я заполню на вас карточку.

Я глубоко затянулся и выпустил ровную струю дыма, потом встал и посмотрел на нее сверху вниз, слегка улыбаясь.

— Сейчас это было бы очень кстати, но дело в том, что я не пациент.

— Вот как! — Выражение ее лица нисколько не изменилось, только брови чуть выгнулись вверх.

— Но я хочу сказать, что готов заплатить по обычной таксе, если потребуется.

— Я не думаю, что это потребуется. — Брови у нее встали на место, и она взглянула на меня с быстрой дружелюбной улыбкой. — А я могу вам чем-нибудь помочь?

Я растянул рот в такую улыбку, что она не выдержала и засмеялась.

— Не стесняйтесь, — сказала она.

— Сколько доктор будет занят?

— Возможно, еще полчаса.

— Ладно, попробуем обойтись без него. Я следователь. Меня зовут Майк Хаммер, если это что-нибудь вам говорит. В данный момент я хотел бы получить информацию об одной девушке по имени Берга Торн. Совсем недавно доктор Соберин прописал ей лечение покоем и направил в санаторий.

— Да-да, я ее помню. Может быть, вы все-таки пройдете ко мне?

Против ее улыбки не устоял бы ни один мужчина. Она открыла дверь, снова вступила в полосу света и прошла в угол комнаты к своему столу. Перед тем как сесть, она оправила юбку легким движением руки. Стоя в дверях, я услышал слабый треск статического разряда, и тонкая ткань еще плотней прилегла к ее телу.

— Удивительно, как быстро пациент решает, что он совершенно здоров, — сказала она.

— А пациентки?

— Эти находят у себя все новые болезни. — Губы ее дрогнули, словно бы она старалась подавить смех. — О чем вы думаете?

Я подошел к ее столу, подтянул стул.

— Что дает такой красотке эта работа?

— Богатство и славу, если вам непременно надо знать. — Она достала из шкафа историю болезни и начала ее перелистывать.

— А если серьезно? — сказал я.

— Вам действительно интересно? — спросила она, быстро взглянув на меня.

Я кивнул.

— Я училась на медсестру сразу после школы. Получила диплом. На свою беду, еще не успев начать работать, выиграла конкурс красоты. Неделю спустя я была в Голливуде и позировала для фотографий, но дальше этого дело не пошло. Через полгода я работала официанткой в придорожном ресторане, и мне потребовался еще год, чтобы мозги встали на место. Тогда я вернулась домой и стала медсестрой.

— Значит, кинозвезды из вас не вышло?

Она улыбнулась и покачала головой.

— Но ведь не из-за того, что у вас нет фигуры?

Она бросила на меня быстрый взгляд, который означал: «Вы все отлично понимаете».

— Представьте себе, я оказалась нефотогеничной.

— Этого невозможно представить.

Она села за стол, держа в руке три карточки, заполненные на машинке.

— Вы очень любезны, мистер Хаммер. — В ее голосе звучал зов невидимой лесной птицы, который заставляет вас остановиться и прислушаться. Она разложила карточки на столе, и лицо ее приняло деловое выражение. — Думаю, это то, что вам нужно. Теперь покажите мне, пожалуйста, вашу доверенность от страховой компании, и если у вас имеются с собой бланки…

— Я не страховой следователь.

Она бросила на меня недоуменный взгляд и машинально сложила карточки вместе.

— О… извините. Вы знаете, конечно, что такая информация всегда является конфиденциальной, и…

— Девушки нет в живых. Ее убили.

Она хотела что-то сказать, но внезапно остановилась. Потом спросила:

— Вы из полиции?

Я кивнул. Оставалось лишь надеяться, что она ничего больше не спросит.

— Понятно. — Она прикусила нижнюю губу и взглянула искоса на дверь слева. — Насколько я помню, к доктору не так давно приходил человек из полиции.

— Все правильно. Мне передали это дело. Я предпочитаю лично ознакомиться со всеми обстоятельствами, а не перечитывать бумажки. Если вы считаете, что надо подождать доктора…

— Нет, нет, я думаю, все в порядке. Прочитать вам, что здесь написано?

— Читайте.

— Если коротко, она была в состоянии сильного нервного расстройства. Видимо, от переутомления. У нее прямо здесь была истерика, и доктору пришлось дать ей успокоительное. Она нуждалась в полном покое, и доктор направил ее в санаторий. — Она чуть сдвинула брови. — Откровенно говоря, не вижу здесь ничего такого, что могло бы заинтересовать полицию. Никаких физических нарушений, только симптомы, связанные с ее психическим состоянием.

— Можно взглянуть на карточки?

— Разумеется. — Она протянула их мне, наклонившись над столом, но тут же поймала мой взгляд и с улыбкой откинулась на спинку стула.

Я не стал смотреть карточку, которую она мне читала. Во второй было записано имя пациента, адрес, история развития болезни, а внизу слева, в графе «кем рекомендовано» стояло имя Уильяма Уитона. В последней карточке был диагноз, рекомендуемое лечение и подтверждение санатория, что диагноз поставлен правильно.

Я еще раз взглянул на карточки, недовольно поморщился ввиду полного отсутствия нужной мне информации и отдал их назад.

— Помогут хоть немного?

— Сейчас трудно что-либо сказать.

— Вы все-таки хотели бы видеть доктора?

— Не особенно. Возможно, я зайду еще раз.

Что-то изменилось в ее лице.

— Пожалуйста, заходите.

Она не стала меня провожать. Дойдя до двери, я обернулся. Она сидела за столом, уперев подбородок в ладони, и смотрела на меня.

— Вы должны еще раз попробовать Голливуд, — сказал я.

— Здесь я встречаю более интересных людей, — ответила она.

Потом добавила:

— Хотя трудно что-нибудь сказать после такого короткого знакомства.

Мы обменялись дружескими улыбками, и я вышел на улицу.

Бродвей опять сверкал и переливался, раскрывая свои объятия сонмищу простаков с громким призывным кличем, который никогда не затихал. Я приближался к царству света, пытаясь собраться с мыслями, пытаясь сложить воедино куски и заполнить пустоты.

По дороге я зашел в бар, наскоро заправился и пустился в плавание по Бродвею, бросая якорь в каждой удобной гавани. Так прошло два часа, но ничего не случилось. Нет, я не остался на Бродвее, потому что никто не стал бы искать меня на Бродвее. Может, попозже, но не сейчас.

Итак, я сменил курс и направился в восточную часть города, где люди говорили по-другому, и одевались по-другому, и были людьми моей породы. У них не было денег и не было форса, но они знали свой город, знали его образ мыслей и образ действий. Это были люди, откровенно боявшиеся монстра, который разросся вокруг них, и все-таки он им нравился.