Мики Спиллейн - Поцелуй меня, дьявол
— А этот Кавольский… что о нем известно?
— Сейчас скажу. По снимкам можно было предположить, что он бывший боксер. Я позвонила в один журнал редактору спортивного отдела, и это подтвердилось. Кавольский выступал на ринге около года и выглядел совсем неплохо, пока не сломал руку на тренировке. После этого он исчез из поля зрения. И вот теперь, через полтора месяца после того, как произошла вторая уличная драка, он был сбит насмерть грузовиком. В тот день было зарегистрировано два наезда со смертельным исходом, и я тщательно просмотрела страховую документацию. Судя по всему, это были несчастные случаи в чистом виде.
— В чистом виде, — повторил я. — Чтобы комар носа не подточил.
— Я так не думаю, Майк.
— А я в этом уверен.
Я пробежал копию медицинской карты, сложил ее и сунул в конверт.
— Скажи вкратце, о чем там речь.
— Вообще говоря, ничего особенного. Она обратилась к доктору Мартину Соберину, он поставил ей диагноз невроза и предложил санаторное лечение. В санатории диагноз подтвердился. Она должна была пробыть там примерно четыре недели. Деньги она уплатила вперед.
Тут сам черт ногу сломит. Все расплывчато, как в тумане. Концы не то чтобы сходились, они вообще смотрели в разные стороны.
— Ладно, что насчет сенатора Гейфи?
— Тоже ничего особенного. Пару раз их видели вместе на политических собраниях. Он холост, так что с этой стороны все в порядке. По правде говоря, я не думаю, что он хорошо ее знал.
— Час от часу не легче.
— Наберись терпения. Мы только начинаем. Что сказал о ней Пэт?
— Он все написал. Возможно, самого интересного там нет. Если не считать связи с Эвелло, у нее не было ничего необычного для девушки с ее наклонностями. Родилась в Питтсбурге в 1920 году. Отец швед, мать итальянка. Дважды была в Европе, первый раз в Швеции, когда ей было восемь лет, второй раз в Италии в 1940 году. Она тратила больше, чем ей платили на работе, но для смазливой девчонки это нетрудно.
— Выходит, для нас важна связь с Эвелло?
— Именно с Эвелло, — сказал я. Она взглянула мне в лицо, и в ее глазах мелькнуло что-то похожее на тревогу. — Сейчас он здесь, в Нью-Йорке. Пэт даст тебе его адрес.
— Значит, ты поручаешь его мне?
— До тех пор, пока я сам им не займусь.
— Что я должна сделать?
— Найти возможность вступить с ним в контакт. Лучше всего, чтобы тебя кто-нибудь представил, как это принято, остальное он сам сделает. Узнай, кто его друзья.
Она улыбнулась одними глазами.
— Думаешь, я сумею справиться?
— Должна суметь, детка, должна суметь.
Глаза продолжали улыбаться.
— Где ты носишь свою игрушку, котенок?
Улыбка в ее глазах исчезла, они стали холодными и жесткими.
— Под мышкой слева, на плечевом ремне.
— Нипочем не догадаться.
— А никому и не надо догадываться.
Мы заплатили по счету и вышли на улицу. Она умела садиться в такси не менее эффектно, чем высаживаться. Когда машина завернула за угол, я вспомнил, куда она едет, и у меня мурашки поползли по спине. Я взял следующее такси и назвал два адреса в Бруклине. В доме на Атлантик-авеню я долго не задержался. Фамилия на двери была прежняя, но соседи мне сказали, что ночью жиличка съехала и квартира стоит пустая. Когда мы отъезжали, к дому подкатил грузовичок с вещами нового жильца.
Второй адрес в Бруклине принадлежит газетчику, который бросил работу десять лет назад. Ему было 49 лет, но выглядел он на 70. Лицо его было обезображено шрамом, который тянулся от глаза к уху и вниз к углу рта. Под рубашкой он мог бы показать три лунки на животе и три багровых рубца на спине. Одна рука не сгибалась в локте. Он ушел с работы не по собственному желанию. Говорили, он написал разоблачительную статью о мафии.
Я вышел от него через два часа, унося под мышкой целый том, за который любой иллюстрированный журнал отвалил бы тысяч десять. Мне он достался бесплатно. Я взял такси, доехал до аптеки, принадлежавшей моему приятелю, засел в задней комнате, дважды все это прочитал, потом зашел на почту и отправил обратно газетчику.
Я сидел в баре за кружкой пива, пока факты не утряслись у меня в голове. Я старался не смотреть в зеркало над стойкой, но у меня ничего не получилось. Мне не нравилось мое лицо. Совсем не нравилось. Кончилось тем, что я пересел в кабинку в конце зала, подальше от зеркала.
Итак, Эвелло там упоминался. И Билли Мист упоминался. В самом начале. Тогда они были мелкой сошкой, но подавали надежды. Газетчик сказал, что сейчас не имеет смысла вытаскивать старые связи, потому что эти ребятки, по всей вероятности, получили новые назначения. С повышением. Это было давно, так что теперь они, надо полагать, стали королями. Там были и другие имена, которых я не знал, но скоро узнаю. И там оставались пропуски, куда надо было вписать имена тех, кто находится в тронном зале. Но никто их не знал. Даже на подозрении никого не было.
Сильные мира сего? Конечно, сильные. Но даже до сильных дойдет слух, который костью встанет у них в горле. А может, уже дошел? Об этом я и размышлял, когда в баре появился Мышонок Бассо.
Такие существа, как Мышонок, водятся там, где не очень светло, и мгновенно исчезают при малейшей опасности. Таких, как Мышонок, можно увидеть на газетных снимках, когда полиция забрасывает сеть в таком месте, откуда невозможно улизнуть. По таким, как Мышонок, вы можете судить о температуре «на дне» или об отношении лично к вам, в зависимости от которого они льстиво улыбаются или нос воротят.
По лицу Мышонка я понял, что мои акции на нуле. Он в упор меня не замечал.
Мышонок бросил быстрый взгляд на дверь, и, если бы я в этот момент не полез в карман пальто за сигаретами, его бы и след простыл. Мышонок даже побелел, заметив движение моей руки, и, когда я кивком подозвал его, он подошел ко мне на полусогнутых.
— Здорово, Мышонок, — сказал я. Он криво улыбнулся и прошмыгнул в кабинку, надеясь, что никто его не видел.
Он нервно раскурил сигарету, которая не принесла ему никакого облегчения, помахал спичкой, чтобы сбить огонь, и бросил ее под стол.
— Послушайте, мистер Хаммер, нам с вами не о чем толковать. Я…
— А может, мне нравится твое общество, Мышонок.
Он сжал губы и старался не смотреть на мои руки. Потом сказал полушепотом:
— От вас, говорят, надо держаться подальше.
— Кто говорит?
— Очень многие. Вы рехнулись, мистер Хаммер… — Он осекся и опасливо покосился на меня. — Если вы не перестанете дымить как труба, получите номерок на ногу. С двумя буковками[6].
— Я-то думал, мы с тобой друзья, Мышонок. — Я откусил кусок сандвича и увидел, как Мышонок заерзал на стуле. Ему было не по себе. Очень не по себе.
— Ладно, вы меня выручили, было дело. Но это не означает, что мы такие уж друзья. Если вы ищете неприятностей, ищите их сами. Я человек мирный, вот и весь сказ.
— Прямо ангел.
У Мышонка вытянулось лицо.
— Ладно, пусть я мошенник. Ну и что? Я не хочу подставляться под выстрелы. Я человек маленький, и меня это устраивает. Мелкую рыбешку не глушат.
— Пока кто-нибудь не увидит, как она разговаривает с крупной, — усмехнулся я.
Еще немножко, и он наложил бы в штаны.
— Не надо… не надо меня разыгрывать. Я вам нужен, как рыбе зонтик. А даже если и нужен, я не подаю и не продаю. Отстаньте от меня!
— Что ты слышал, Мышонок?
Перед тем как ответить, он дважды окинул быстрым взглядом весь бар.
— Вы сами знаете.
— Что?
— Вы хотите разделаться с некоторыми людьми.
— Какими людьми? — Я не спрашивал, я приказывал ему отвечать.
— Из мафии. — Он произнес это слово шепотом, но оно, как топором, разрубило веревку, которая держала его язык на привязи. Глаза у него выпучились, руки судорожно вцепились в край стола, выпавший из пальцев окурок прожег дыру в скатерти. — Вы просто спятили. От вас всюду будут шарахаться. Охота вам совать голову в петлю? Бросьте эту затею, пока не поздно. Чарли Макс и Красавчик… — Он спохватился и застыл с открытым ртом.
— Говори, Мышонок.
Возможно, ему не нравилась моя напористость. Возможно, он прочел что-то на моем лице. В его мышиных глазках была тоска.
— Они начали тратить аванс на Бродвее, — сказал он еле слышно. — Проверяют бары и звонят по телефону.
— Торопятся?
— Наверно, им обещали прибавить за срочность.
Он уже не был тем мышонком, который вошел в бар. Теперь он был мышкой, которая шепнула кошке, где находится собака, и, если собака узнает, мышке капут. Он взял окурок со стола, попытался раскурить, но у него ничего не получилось. Я бросил ему сигарету из своей пачки, щелкнул зажигалкой и протянул руку, но он никак не мог поймать огонек. Наконец ему удалось прикурить, но он по-прежнему смотрел на зажигалку.
— Вы-то нисколечко не боитесь, верно? — Он взглянул на свои руки, и в его глазах была ненависть к самому себе. — Хотел бы и я ничего не бояться. Откуда берутся такие, как я, мистер Хаммер?
