Анри Магог - Тайна красного чемодана
– Хороший способ помочь! – усмехнулся я. – Вы только спугиваете дичь.
– Вы несправедливы, мистер Вельгон, – запротестовал он. – Разве это я спугиваю? Согласитесь сами.
Само собой разумеется, я уклонился от подобного согласия и проворчал себе под нос.
– Если бы вы не вмешались, Саргасс и его сообщник были бы у меня в руках.
– Ошибаетесь, – уверенно произнес итальянец. – Ошибаетесь, дорогой мистер Вельгон. Саргасс и так у вас в руках, но что касается сообщника – никогда!
– Одно влечет за собой другое, – живо возразил я.
– Вы думаете? – насмешливо взглянул он на меня. – Хотите, поговорим откровенно, мистер Падди.
Несмотря на то, что подобная фамильярность далеко не была мне приятна, я согласился.
– Пожалуйста, я очень рад.
– В таком случае, должен вам сказать, что, несмотря на всю вашу опытность, вы поступили, как новичок. Ваше посещение Саргасса – было верхом неосторожности, не говоря уже о том, что вы раскрыли ему все свои карты, ради одного желания: застать его врасплох. Так, обыкновенно, не поступают с подозреваемыми лицами, в особенности, не имея в руках веских доказательств.
– Но у меня есть доказательства, – возразил я, возмущенный его тоном.
– Какие? – холодно спросил он.
– Его собственные слова.
– Этого мало. Он может отказаться от них или утверждать, что вы его не так поняли.
– Кроме того, вы забыли украденные материи?
– А где они?
– А сапоги?
– Вернитесь-ка, возьмите их обратно! – рассмеялся Дольчепиано.
Эти слова раскрыли мне глаза. Я понял, что попал в ловушку.
– Ах, так вот, значит, какую услугу вы оказали Саргассу, как вы сами сказали его дочери, – воскликнул я.
– Это были пустые слова, – пожал он плечами. – Надо же как-нибудь войти в доверие к людям.
– Принося в жертву мои интересы.
– Вы же сами будете потом в выгоде.
– А пока, – резко воскликнул я, – вы лишили меня единственного вещественного доказательства. Теперь эти сапоги в надежном месте, и если бы я вздумал рассказать свои предположения судебным властям, они расхохотались бы мне в лицо.
– Наверно! – спокойно согласился Дольчепиано.
– И что я за дурак! Как я мог позволить вам это сделать!
– Не рвите на себе волосы, мистер Вельгон, вы сами, повторяю, раскрыли свои карты Саргассу. И если бы вся суть заключалась только в этом, верьте мне, материи оказались бы так же недосягаемы, как и сапоги. Но, к счастью, – загадочно улыбнулся он, – это для нас далеко не так важно. Оставит ли он их там, где они сейчас находятся, или даже совершенно уничтожит, результат будет один и тот же.
– Значит, вы знаете, где они спрятаны? – злобно воскликнул я.
– Может быть, но так как я еще в этом окончательно не уверен, позвольте вам не говорить.
Я пожал плечами, приписывая его слова одному хвастовству. Что за таинственность? Вообще его поведение было весьма подозрительно, и я, после его выходки у Саргасса, стал относиться к его словам с большой осторожностью.
– Видите ли, мистер Вельгон, – продолжал он между тем, – ваша главная ошибка состоит в том, что вы уверены в существовании связи между кражей товара и убийством господина Монпарно, не говоря уже об истории с сундуком. Конечно, эта связь, вероятно, существует, но раскрыть ее далеко не так легко. Допустим, что, найдя у Саргасса похищенные им из чемодана вещи, вы докажете, что кражу совершил именно он. А что дальше? Какое отношение это будет иметь к убийству?
– Но раз связь существует… – настаивал я.
– Да ведь пока она существует только в нашем с вами соображении, и, чтобы доказать ее, надо найти ключ к самой тайне. Поэтому оставьте вы лучше Саргасса и чемодан в покое… А также еще один совет: не старайтесь во что бы то ни стало доказывать, что убийца господина Монпарно получил от Саргасса сапоги и билет. Все равно он докажет, что сапоги у него украли, а покупка билета является актом простой вежливости, не имеющей ничего общего с сообщничеством. Забудьте об этом, мистер Вельгон; между Саргассом и убийцей нет ничего общего, и чтобы установить между ними связь, необходимо…
– Найти сообщника, – добавил я, не спуская с него глаз.
– Вот именно! – произнес Дольчепиано. – Но его скоро не найти. Он вне подозрения, и никто никогда на него не подумает.
– Как знать? – невольно вырвалось у меня.
Дольчепиано вздрогнул и внимательно посмотрел на меня. Но я уже вспомнил о своем решении не подавать ему виду, что я его подозреваю, и овладел собой.
Итальянец улыбнулся и покачал головой.
– Нет, на него никто не подумает, – повторил он и вдруг, точно желая поймать меня врасплох, спросил: – Что это за особа эта мадемуазель Перанди, о которой вы мне говорили? Красивая женщина?
– Очаровательная! – с жаром воскликнул я. – Изящная, стройная, грациозная…
– Не продолжайте, – презрительно произнес Дольчепиано, – с меня довольно… Знаю я этих игрушечных женщин… Ни энергии, ни чувства…
– Вы ошибаетесь! – возмутился я. – Это именно энергичная, здоровая девушка, которая не даст себя в обиду. И если она чего-нибудь захочет, она всегда сумеет добиться.
– Значит, умная женщина? Не из тех, которые падают в обморок при виде паука?
– Она ничего не боится.
– И в то же время красива? – недоверчиво спросил итальянец.
– Не только красива, – обаятельна, прелестна, – с жаром воскликнул я и вдруг сразу осекся.
Что со мной? Разве можно выказывать такой энтузиазм, говоря об особе, которую я якобы совсем не знаю. Какая неосторожность!
– Вот оно что, – улыбнулся Дольчепиано, – да вы, кажется…
Я сделал равнодушное лицо.
– Вы ошибаетесь. Эта особа невеста. Ее жених чиновник путей сообщения, некто Бонассу.
Я чувствовал, что опять делаю не то, что надо. Не следовало замешивать моей фамилии.
– Значит, соперник? – снова улыбнулся итальянец.
– Уверяю вас, что мне некогда заниматься подобными глупостями, – не без достоинства заметил я. – Меня нисколько не интересует ни мадемуазель Перанди, ни ее жених. Поэтому вернемся лучше к нашему делу. Если вы находите, что мне нечего ждать ни от Саргасса, ни от его сообщника, значит, мне надо попросту умыть руки.
– Что я вам и советую, – пошутил Дольчепиано.
– Благодарю вас, – иронически ответил я. – Сколько мне помнится, вы только что уверяли, что постигли суть дела.
– Я и теперь это говорю. Но есть два способа разгадать загадку. Один, к сожалению, едва ли удастся. Остается другой. Но прежде чем употребить его, я должен обдумать, собрать справки… даже совершить маленькое путешествие… Поэтому, если хотите меня подождать, дня через два я вам скажу, что я обо всем этом думаю.
Конечно, я не поверил ни одному слову. Это была новая западня. Два дня чересчур большой срок. Я не так наивен, как он думает.
– Вы хотите конкурировать со мной? – усмехнулся я.
– Что вы говорите! – воскликнул он. – Я только хочу вам помочь.
– Зачем же такая тайна?
– Чтобы не болтать попусту. Я могу ошибаться и потому не хочу говорить заранее.
– Как хотите, – сказал я. – Вы думайте, а я буду действовать.
Наш автомобиль выехал на площадь Пюже.
– Я зайду на почту, – сказал я, выскакивая из автомобиля, – и пройду оттуда прямо в кафе.
В своем письме к Софи я просил ее написать мне до востребования на условные инициалы. К сожалению, когда я пришел на почту, она была уже закрыта, и мне пришлось долго упрашивать чиновника выдать мне письмо. Наконец оно было в моих руках и я, с трепетом разорвав конверт, прочел следующие строки:
«Мне так много надо вам сказать, что я не решаюсь писать. Приезжайте сейчас же в Ниццу. Мы обо всем переговорим. Вы должны меня успокоить на свой счет.
Ваша Софи.
P.S. Ваш автомобилист кажется мне подозрительным. Вы слишком доверчивы; на вашем месте я была бы осторожнее».
Я вернулся к Дольчепиано.
– Завтра утром я еду в Ниццу! – объявил я ему. Он бросил взгляд на письмо, которое я еще держал в руке. Я быстро спрятал его в карман.
– Надолго? – спросил он.
– Вероятно. Я прекращаю розыски.
– Неужели? – посмотрел он на меня. – Неужели? Верил ли он мне? Обрадовало ли его мое решение? Я не мог этого понять, но весь вечер он был в самом лучшем настроении и казался беззаботным. Наутро я встретил его у подъезда гостиницы.
– Едете? – спросил он. – Желаю успеха. Надеюсь, что буду еще иметь удовольствие видеть вас.
– Прощайте! – ответил я, поспешно пожимая ему руку. Через несколько минут я был уже на вокзале и входил в вагон. Поезд тронулся, и я рассеянно смотрел в окно вагона на извивавшуюся параллельно рельсам дорогу, как вдруг, не успели мы отъехать трех километров от Пюже, нас обогнал ярко-голубой автомобиль, поднявший вокруг себя густое облако пыли. Как ни быстро он промчался, я все-таки успел разглядеть силуэт Дольчепиано.
Ничего не было удивительного в том, что он решил поехать в Ниццу. Но почему он это скрыл? Отчего не предложил мне поехать вместе? Все это было подозрительно.
