Майк Эшли - Новые приключения Шерлока Холмса (сборник)
– А вы о ней что думаете?
– Перед нами склонная к театральным эффектам, еще привлекательная женщина, знающая, как использовать свои чары. Вы обратили внимание, какое кресло она выбрала? Она села спиной к окну, подальше от дневного света, потому что пламя в камине выгодно оттеняет ее черты.
– Вероятно, она просто не хотела пачкать платье трубочной золой, которая довольно откровенно рассыпана на сиденье вашего кресла, – парировал я.
– Браво! – одобрил мой друг. – А какое впечатление сложилось у вас о ее молчаливом спутнике?
– О мистере Астоне Плаше? Меня удивило, что адвокат вообще вмешивается в семейные неурядицы.
– Согласен. Мне кажется, у него здесь, что называется, личная заинтересованность. Вы заметили, где он встал, Ватсон?
– Позади ее кресла, явно выражая готовность защищать ее.
– Нет, дело в том, что его собственное лицо оставалось в тени, и он мог наблюдать за тем, как я, в свою очередь, наблюдаю за ней. Он хотел оценить, как я воспринимаю ее рассказ. Тут все не так просто, как может показаться, Ватсон. Леди, одетая по последней моде, в обществе мужчины десятью годами младше. Она выказывает мало сочувствия незавидной судьбе брата и сестры, однако чрезвычайно встревожена судьбой мачехи. О чем же она беспокоится в действительности? Возможно, нам следовало бы обратиться к прошлому ее отца. – Он взял с камина справочник в красной обложке. – Так… Эбернетти, сэр Уильям, посвящен в рыцари за свои услуги королевскому дому. Сын обедневшего сельского дворянина. Сколотил состояние на Востоке – загадочными и, вероятно, сомнительными путями. В тысяча восемьсот тридцатом году вернулся в Англию, где вскоре женился на Клариссе, дочери сэра Артура Хамфри, и занялся политической деятельностью. Деньги открывают множество дверей, Ватсон, в том числе и двери на Гровнер-сквер. Жена умерла в сорок восьмом году, оставив ему единственную дочь Мейбл. Женился вторично, на мисс Элис Пембертон, в тысяча восемьсот пятидесятом году. Умер в пятьдесят втором. Ага, Ватсон, вот оно! Совершил ряд неудачных вложений в индийские компании, к моменту смерти его состояние значительно сократилось.
– И о чем это нам говорит, Холмс?
– Пока я точно не знаю, но о чем-то непременно скажет. Что вы думаете об истории с петрушкой, которая погрузилась в масло?
– Она почти смехотворна.
Холмс задумчиво посмотрел на меня:
– Вам так кажется? Что ж, я надеюсь обучить вас пониманию того, как важны бывают мелочи. У вас есть время, Ватсон? Вы можете сопутствовать мне в этом приключении – если это действительно будет приключение. Сомневаюсь, чтобы в данном случае я мог пообещать вам непременную встречу с павианом или гепардом [33] .
– Дорогой Холмс, если вы считаете, что я могу оказаться вам полезен…
Я по-прежнему чувствовал гордость и воодушевление, когда мой друг предлагал мне ему посодействовать: к тому времени я успел разделить с ним лишь небольшое количество приключений (ныне их число значительно возросло), и при моем прозаическом образе жизни все это было мне в новинку.
Холмс улыбнулся. Судя по всему, им овладел редкий прилив добросердечия.
– Спасибо. Как и всегда, я весьма ценю вашу помощь. К тому же, если нам случится встретиться с этой больной, ваши врачебные познания окажутся весьма кстати. Но сейчас я буду вам очень признателен, если вы отправитесь в свой клуб. Возможно, вы даже пожелаете переночевать там, дабы избежать вечернего тумана. Мне придется посвятить этому делу немало размышлений, и я не могу предсказать, сколько мне понадобится трубок, чтобы найти разгадку.
Я с радостью повиновался, памятуя о его привычке стимулировать мыслительный процесс с помощью табака до тех пор, пока комнату не затянет сплошная пелена едкого дыма.
Когда я вернулся назавтра в полдень, меня ожидало шокирующее зрелище. Мой друг стоял посреди нашей маленькой гостиной, преобразившись в богемного персонажа – с волнистыми локонами и пышными усами, в шляпе с изогнутыми полями, щегольском плаще и желтом шелковом платке в горошек, завязанном на шее красивым узлом.
– Скорей же, Ватсон, нельзя допустить, чтобы вы выглядели так скучно. Принарядитесь пошикарней.
Глаза весело сверкали на его длинном худом лице.
Я уже привык к маскарадам моего друга и понял, что он задумал какую-то вылазку.
– У меня нет ничего и вполовину столь же броского. Придется мне идти как есть. А кстати, куда мы отправляемся?
– Для вас имеется работа, Ватсон, если только вы согласны взять ее на себя.
– Вы же знаете, я буду только рад.
– Благодарю. Я хочу, чтобы вы навестили вашего коллегу – доктора Ройса Майлза. Насколько я понимаю, он снимает квартиру в Найтсбридже. Вам надлежит в вашем профессиональном качестве расспросить его о здоровье леди Эбернетти. Скажите, что наводите о ней справки и что вам нужна небольшая конфиденциальная консультация, прежде чем вы приступите к ее лечению. Подробно запишите весь ход беседы. То, как выглядит наш замечательный доктор, то, что он вам сообщит, малейшие детали. Вы знаете мои методы.
– А чем займетесь вы, Холмс?
– А я собираюсь вступить в ряды общества актеров-любителей “Огни рампы” в надежде свести знакомство с Чарльзом Эбернетти. Вы видите перед собой Себастьяна Фуда, начинающего артиста. Эти праздные леди и джентльмены, увлекающиеся драмой, как раз собираются на репетицию своего грядущего спектакля. Встретимся с вами за ужином и сопоставим наши находки.
Я снял промокшую верхнюю одежду и сидел у камина в халате, читая “Таймс”, когда Шерлок Холмс возвратился из своей экспедиции. Хотя мой друг все еще пребывал под чужой личиной, одного взгляда на его лицо оказалось достаточно, чтобы понять: в настоящий момент он склонен скорее к размышлениям, чем к беседам.
– Не сейчас, – бросил он в ответ на мой невысказанный вопрос. – Мне нужно избавиться от этого тесного наряда и ввести в себя некоторое количество горячей пищи, прежде чем я буду в состоянии обсуждать события дня. Не могли бы вы позвонить в колокольчик и известить миссис Хадсон, что мы готовы поужинать?
После великолепного ростбифа миссис Хадсон и не менее прекрасного йоркширского пудинга он налил нам обоим виски с содовой и закурил сигару. С полчаса он сидел в сумраке комнаты, задумчиво глядя в огонь. Я слишком хорошо успел изучить моего друга, чтобы отвлекать его от этих дум.
С боем часов он наконец оживился.
– Принесите-ка лампу, Ватсон. Думаю, мы можем позволить себе сыграть в вист перед тем, как уляжемся спать.
– Вы меня поражаете, Холмс.
– Да? Тогда имейте в виду: завтра мы приглашены на карточную партию на Гровнер-сквер. Мне нужно освежить в памяти правила.
– Как я понимаю, вам удалось познакомиться с Чарльзом Эбернетти.
– Именно так. В обществе “Огни рампы” он настоящая звезда. Тщедушный вертлявый человечек, Ватсон, но в его чертах, цвете кожи и оттенке волос есть нечто неописуемо стандартное, вот почему он, вероятно, может играть множество различных ролей. Пожалуй, он чересчур актерствует, но здесь имеется несколько тонких и довольно любопытных нюансов.
– Касающихся его личности или его выступлений на сцене?
Холмс усмехнулся:
– Ваши прагматические замечания всегда бьют в самую точку. Об этом и речь: где кончается актер и начинается человек? Я посмотрел репетицию и упросил председателя общества, моего знакомого, представить меня нашей звезде. Я превознес до небес актерское мастерство мистера Эбернетти и, похоже, вполне очаровал его. Вероятно, в нем взыграло тщеславие вкупе с потребностью все время поддерживать уверенность в себе. Мы достигли с ним столь полного взаимопонимания, что он пригласил меня в один из ближайших вечеров отправиться с ним в театр Друри-Лейн, где выступает артист, которым он восхищается. Почему-то речь у нас зашла о висте. Когда я сообщил, что играю, он тут же пригласил меня на партию завтра днем. “У вас есть друг-картежник?” – поинтересовался он. “Есть”, – ответил я. Ну а его сестра, мисс Сабина Эбернетти, сядет с нами четвертой.
– Итак, вам удалось проторить для нас дорогу к ним в дом. Отлично проделано, Холмс.
Мой спутник пожал своими узкими плечами.
– Не знаю, насколько отлично я это проделал. – Он вдруг переменил тему: – А как ваши успехи с доктором Ройсом Майлзом?
– Я опасался, что он не захочет особенно распространяться о своей бывшей пациентке, но он оказался довольно разговорчив, когда речь зашла о леди Эбернетти. Он был только рад сбыть ее с рук и пожелал мне всевозможных удач. Видимо, она принадлежит к числу тех раздражительных пациентов, которых боятся лечить все доктора на свете.
– А что насчет ее заболевания?
– Легочная конгестия, дающая чрезмерную нагрузку на сердце. Затруднена работа левого желудочка. К счастью для ее детей, долго она не протянет. По словам Майлза, это холодная женщина, которая обращается и всегда обращалась с сыном и дочерью как со слугами, а не как с любимыми отпрысками. Майлз с большой похвалой отзывался о заботе и внимании, которыми они ее окружают.
