Старик в углу - Эмма Орци
— Можете себе вообразить, — сказал Старик, — сколь суровому перекрёстному допросу пришлось подвергнуться благородному полковнику, когда сторона обвинения пыталась обратить его показания в свою пользу; он с военной точностью и неизменным хладнокровием повторил свои показания, а в зале стояла такая тишина, что можно было бы расслышать, как упала булавка.
Итак, полковник услышал угрожающий голос за оградой, когда сидел с лордом Артуром Скелмертоном; потом донёсся крик и стон, а затем — шаги лорда Артура по ступенькам. Он решил пойти за ним и посмотреть, что случилось, но было очень темно, и вдобавок полковник плохо знал сад. Пытаясь отыскать лестницу, он услышал крики о помощи, цокот копыт и весь разговор между лордом Артуром, Хиггинсом и полицейскими. Когда он наконец добрался до лестницы, лорд Артур уже возвращался, чтобы отправить в помощь констеблям конюха.
Свидетель отстаивал свои позиции не хуже, чем за год до того при Бэкфонтейне, — ничто не могло его поколебать, и сэр Мармадьюк торжествующе взглянул на противную сторону.
После показаний полковника обвинение, разумеется, пошатнулось. Судите сами: никто не видел, чтобы обвиняемый встречался и разговаривал с убитым после того, как последний навестил «Вязы». Лорд Артур сказал Чиппсу, что не хочет видеть Лавендера, дворецкий вышел в прихожую и выпроводил его. Никакой встречи не состоялось, Лавендер даже не намекнул лорду Артуру, что он пойдёт к чёрному ходу и будет ждать там.
Двое других гостей лорда Артура под присягой заявили, что, после того как Чиппс объявил о приходе Лавендера, хозяин оставался за карточным столиком до без четверти одиннадцать, а потом присоединился к полковнику Макинтошу, который вышел в сад. Речь сэра Мармадьюка была построена в высшей степени искусно. Шаг за шагом он разрушал воздвигнутое против лорда Артура обвинение, основывая свою защиту исключительно на показаниях гостей. До без четверти одиннадцать лорд Артур играл в карты; ещё четверть часа спустя было совершено убийство и полиция прибыла на место преступления. Показания полковника Макинтоша со всей очевидностью говорят о том, что обвиняемый в это время находился в его обществе и курил сигару. «Ясно как день, — завершил великий адвокат, — что мой клиент должен быть немедленно освобождён из-под стражи; и более того, я думаю, что полиции следовало быть осторожней и не оскорблять общественное мнение, арестовывая джентльмена на основании столь зыбких улик, как те, что были ею выдвинуты».
Конечно, по-прежнему оставался нож, но сэр Мармадьюк искусно обошёл этот вопрос, поместив его в разряд тех странных и необъяснимых совпадений, которые приводят в замешательство даже самых опытных детективов и заставляют их совершать непростительные ошибки наподобие той, которая была сделана. В конце концов, и дворецкий мог ошибиться. Таких ножей много, и сэр Мармадьюк, в интересах своего подзащитного, решительно отрицал, что этот нож принадлежит лорду Артуру.
— Что ж, — продолжал Старик, издавая смешок, столь характерный для него в минуты возбуждения, — благородный узник был освобождён. Трудно сказать, что он покинул зал суда с незапятнанной репутацией, поскольку, смею вам напомнить, преступление, известное как «таинственное убийство в Йорке», так и осталось нераскрытым. Многие с сомнением качали головами, когда вспоминали впоследствии, что Чарльз Лавендер был заколот ножом, принадлежавшим, по словам одного из свидетелей, лорду Артуру; другие, напротив, склонялись к мысли о том, что убийцей был Джордж Хиггинс, что он и Джеймс Терри просто придумали историю о шантаже, а убийство было совершено единственно с целью ограбления.
Как бы то ни было, полиция оказалась не способна собрать сколько-нибудь убедительные улики против Хиггинса и Терри, так что газеты и публика равно отнесли это преступление к разряду так называемых «неразрешимых загадок».
ГЛАВА IX.
ЖЕНЩИНА С РАЗБИТЫМ СЕРДЦЕМ
Старик попросил ещё один стакан молока и медленно осушил его, а потом сказал:
— Сейчас лорд Артур живёт по большей части за границей. Его бедная измученная жена умерла на следующий день после суда. Она так и не пришла в сознание и не получила радостного известия о том, что человек, которого она любила больше всего на свете, признан невиновным. Тайна?! — воскликнул он, как бы отвечая мыслям Полли. — Убийство этого человека для меня никогда не было тайной. И отчего полиция оказалась так слепа, когда буквально все свидетели, равно со стороны обвинения и защиты, указывали на преступника. Что вы об этом думаете?
— Я думаю, всё это дело настолько запутанное, — ответила Полли, — что в нем абсолютно ничего не ясно.
— Вот как? — живо отозвался Старик, перебирая костлявыми пальцами неизменный шнурок. — Вы не видите здесь того, что для меня стало ключом к разгадке. Лавендер был убит, не так ли? Но лорд Артур не убивал его. Есть по крайней мере один несомненный свидетель — полковник Макинтош, — который подтвердил, что лорд не имеет отношения к убийству. Но, — добавил Старик и заговорил медленно и с выражением, отмечая каждую свою фразу узелком, — но он сознательно пытался переложить вину на человека, который также был невиновен. Зачем?
— Может быть, он считал, что Хиггинс убийца.
— Или хотел защитить настоящего преступника и дать ему время скрыться.
— Не понимаю.
— Подумайте, — возбуждённо сказал Старик, — подумайте о том, кто не меньше лорда Артура хотел замять скандал, готовый разгореться вокруг имени этого джентльмена. О том, кто (возможно, без ведома лорда Артура) подслушал разговор, пересказанный в суде Джорджем Хиггинсом. Только у одного человека было несколько минут на то, чтобы увидеться с букмекером и, возможно, пообещать ему денег в обмен на компрометирующие бумаги, пока Чиппс относил хозяину карточку Лавендера.
— Вы, конечно, не имеете в виду… — прошептала Полли.
— Первый пункт, — негромко прервал Старик, — который полиция абсолютно упустила из виду. Джордж Хиггинс, давая показания, утверждал, что когда разговор Лавендера и лорда Артура достиг наивысшего накала, когда букмекер заговорил громко и угрожающе, их беседу прервал голос, донёсшийся с лестницы и произнёсший: «Чай стынет».
— Да, но… — возразила Полли.
— Подождите. Пункт второй. Это был женский голос. Я сделал
