Грант Аллен - Дело врача
— Значит, она сварлива, не так ли? — Треверс изучал этот «случай» со всей тщательностью. — Пожалуй, так оно и есть.
— Эт' вы верно приметили, сэр, такая уж она. А Джо, он мухи не обидит — эт' когда трезвый, ни-ни, Джо ни за что. Да только пошел он, значится, погулять и воротился поздненько, малость навеселе, в общем, посидел с дружками. А доченька моя, понимаете, возьми да сказани усё, чего про него думает. Ох и высыпала же она ему! А Джо наш мужчина смирный, когда не выпивши только; он ей скорее друг, нежели муж, Джо-то. Но тут не стерпел, можно сказать, по причине подпития, вот он ее и отдубасил легонько, да и зубы ей выбил. Тогда мы, эт' самое, ее к вам в больничку и привели.
Раненая женщина приподнялась на постели — я сразу заметил тот же «рыбий» изгиб спины, как и у других пострадавших, — и издала мстительный вопль, тут же сменившийся радостным блеском победы.
— Но мы его в каталажку упекли! — Она неприкрыто наслаждалась своим торжеством. — Лучше того, за мной-то последнее слово осталось, ага! Соседи передавали, получил он шесть месяцев за это. А уж когда выйдет, Боженька свидетель, я ему припомню!
— Судя по всему, вы способны наказать его, — вырвалось у меня. Я содрогнулся, вспомнив, что на лице миссис Ле-Гейт заметил мельком точно такое же выражение, когда муж случайно наступил на шлейф ее платья, выходя из гостиной.
Прекрасная колдунья отправилась дальше в обход, мы последовали за нею.
— Итак, что вы скажете теперь? — спросила она, бесшумно скользя между кроватями, на ходу поправляя подушки и одеяла.
— Да что говорить? — ответил я. — Это просто чудо! Вы вполне убедили меня.
— Вы бы сразу убедились, — заметил Треверс, — если бы наведывались в это отделение так же часто, как я, и наблюдали за их физиономиями. Признак безошибочный. Раньше или позже, но непременно женщины этого типа получают взбучку.
— В низших слоях общества, возможно, — я все еще отказывался верить, — но не в нашем кругу, разумеется. Джентльмены не пинают своих жен ногами и не выбивают им зубы.
— Конечно нет, здесь классовое различие сказывается, — с улыбкой согласилась моя Сивилла. — У них раздражение накапливается дольше, и провоцируют их мучительнее. Они стараются сдерживаться. Но в конце концов, в один несчастный день, когда их подстрекают сильнее, чем они в состоянии выдержать… Обычный ножик, заржавленный древний меч, ножницы — все, что может оказаться под рукой, вроде виденного нами сегодня кинжала. Один яростный удар — почти спонтанный — и готово! Двенадцать добрых и справедливых граждан сочтут это намеренным убийством.
Мне стало по-настоящему страшно.
— Но можем ли мы как-то предупредить беднягу Хьюго?
— Боюсь, что нет, — ответила Хильда. — В конечном счете, столкновение характеров неизбежно. Хьюго взял в жены эту женщину, и ему придется смириться с последствиями. Ведь все мы в жизни поневоле страдаем, обреченные нести бремя нашего собственного темперамента!
— Выходит, что мужчины, нападающие на своих жен, не составляют отдельного типа?
— Как ни удивительно — нет. Добрые и злые, возбудимые и флегматичные — все могут быть доведены до исступления рано или поздно. Те, кто способен на вспышку ярости, бьют ножом или кулаками; флегматики придумывают какой-нибудь тихий способ избавиться от невыносимого ига.
— Но мы должны предупредить Ле-Гейта об опасности!
— Бесполезно. Он нам не поверит. Мы не можем постоянно находиться рядом, чтобы удержать его руку в недобрый час. Когда это случится, никого не будет поблизости, вот в чем беда. Ибо женщины подобного темперамента — прирожденные придиры, коротко говоря, к этому все сводится — никогда не позволят себе придираться в присутствии посторонних, тем паче если они — дамы, изысканные и изящные, как наша. Для публики они — совершенство; все говорят: «Какая очаровательная собеседница!» Они, как в пословице, «ангел на улице, дьявол дома». Однажды вечером, когда они останутся одни, она доведет его до взрыва, и он, не в силах более терпеть… И тогда, — девушка провела рукой по своему нежному горлу, — миг — и все будет кончено.
— Вы так думаете?
— Уверена. Мы, человеческие существа, бредем, подобно овцам, прямиком к назначенной нам природой судьбе.
— Но… это фатализм!
— Ничуть. Это просто понимание сути темперамента. Фаталисты верят, что в нашей жизни все предопределено заранее силами, действующими извне; волей-неволей вы вынуждены поступить так-то и так-то. Я же уверена, что в этом мире, где властвует соперничество, жизнь человека определяется в основном его характером во взаимодействии с характерами окружающих людей. Темперамент срабатывает обязательно. Наша судьба складывается из наших собственных дел и поступков.
На протяжении нескольких месяцев после этой встречи ни Хильда Уайд, ни я не виделись с Ле-Гейтами. В конце сезона они уехали в Шотландию; и когда все куропатки были должным образом умерщвлены и все лососи подцеплены на крючок, они перебрались в графство Лестер, где открывался период охоты на лис. Потому они вернулись в Кэмден-Хилл только после Рождества. Тем временем я переговорил с доктором Себастьяном о мисс Уайд, и по моей рекомендации он нашел для нее вакансию в нашей больнице.
— Очень умная девушка, Камберледж, — заметил он как-то после того, как она проработала несколько недель в клинике Св. Натаниэля. Для него подобное одобрение было редкостью — как правило, профессор был настроен критически. — Я рад, что вы нашли ее. Медсестра с мозгами — это чрезвычайно ценный инструмент, конечно, если только она не вздумает ими думать. Но сестра Уайд не рассуждает. Она исполняет то, что ей велят, и неукоснительно следует указаниям.
— Ей известно, до каких пределов распространяются ее познания, — ответил я, — а это, извините за невольный каламбур, редчайший вид знания.
— Неслыханное смирение для молодого медика! — сардонически хмыкнул профессор. — Они уверены, что постигли устройство человеческого тела от пяток до макушки, а на самом-то деле самое большее, на что они способны, — это вылечить ребенка от кори!
В начале января меня снова пригласили позавтракать у Лe-Гейтов. Хильда Уайд также была приглашена. Как только мы вошли в дом, нам обоим бросилась в глаза перемена к худшему. Правда, Ле-Гейт встретил нас в прихожей радушно, как всегда; но прежнюю бурную радость умеряла некоторая сдержанность, завуалированная робость, которой за ним прежде не замечалось. Большой, добродушный, дружелюбно поглядывающий на мир из-под кустистых бровей, теперь он казался подавленным; мальчишеская живость ушла. Он приветствовал нас тепло, но говорил тише, чем ему было свойственно. Безупречно вышколенная горничная в белоснежном чепчике ввела нас в преобразившуюся гостиную. Миссис Ле-Гейт, в элегантном шерстяном платье, шитом на заказ хорошим портным, поднялась нам навстречу, сияя пресной улыбкой идеальной хозяйки — той равнодушной улыбкой, которая, подобно дождю с небес, равно изливается на добрых и злых.
— Как я рада вновь видеть вас, доктор Камберледж! — возвестила она жизнерадостно — она всегда была жизнерадостна, механически, из чувства долга. — Для меня это такое удовольствие — встретиться со старыми друзьями моего дорогого Хьюго! И вы, мисс Уайд, тоже здесь! Как приятно! Вы прекрасно выглядите, мисс Уайд! Вы оба теперь служите в клинике Св. Натаниэля, не так ли? Теперь вы можете приходить вдвоем. Огромное преимущество для вас, доктор Камберледж, обрести такую умную помощницу — я бы даже сказала, сотрудницу. В вашей жизни, мисс Уайд, должно быть, много возвышенного: ведь вы приносите такую пользу обществу! Самое главное для нас — это чувствовать, что мы творим добро. Что касается меня, я стараюсь принять участие во всех добрых начинаниях в нашей округе. Я надзираю за столовой для бедняков, посещаю работный дом, состою в обществе Доркас[29] и слушаю лекции в кружке по взаимному самоусовершенствованию; я вступила также в Общество по предупреждению жестокости к животным и детям… Право, уж и не вспомню, что еще. Прибавьте ко всему этому заботы о моем дорогом Хьюго и милых детках, — она бросила любящий взгляд на Мэйзи и Этти, которые сидели очень прямо, очень тихо и неподвижно, в своих лучших и жестко накрахмаленных платьицах, на табуретах в углу, — у меня почти не остается времени на светские обязанности…
— О, дорогая миссис Ле-Гейт, — бурно запротестовала гостья в сползающей на глаза шляпке, жена сельского священника из Стаффордшира, — мы все единодушно признаем, что вы прекрасно справляетесь со светскими обязанностями. Вами восхищается весь Кенсингтон. Все поражены, как одна женщина может успевать так много!
Хозяйка выслушала этот панегирик с удовольствием и поглядела на свое платье золотисто-коричневого шелка, скрывая гордую улыбку.
