Морис Леблан - Арсен Люпен против Херлока Шолмса
— Значит, Херлок, будете продолжать сохранять спокойствие?
— Спокойствие, всегда спокойствие, — ответил Шолмс тоном, в котором так и клокотала страшная ярость. — К чему раздражаться? Ведь я уверен, ЧТО ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО БУДЕТ ЗА МНОЙ!
Глава четвертая
Кое-что начинает проясняться
Каким бы твердокаменным ни казался Херлок Шолмс, а он был из тех, на кого неудачи не оказывают ровно никакого воздействия, все же бывают обстоятельства, когда и самым отважным приходится собираться с силами перед тем, как попытать счастья в новом поединке.
— Сегодня у меня выходной, — объявил он.
— А я?
— Вы, Вильсон, пойдете покупать одежду и белье, чтобы восстановить наш гардероб. А я пока отдохну.
— Отдыхайте, Шолмс. Я буду бдить.
Эти слова были сказаны с особой важностью, как будто Вильсон становился часовым, охраняющим аванпосты, и потому подвергался наистрашнейшей опасности. Он выпятил грудь, напряг мышцы и обвел острым взглядом маленький гостиничный номер, где они обосновались.
— Бдите, Вильсон. А я тем временем постараюсь разработать план кампании, на сей раз с учетом силы и изворотливости врага. Видите ли, Вильсон, мы недооценили Люпена. Придется начать все сначала.
— А лучше еще раньше. Но хватит ли времени?
— Девять дней, мой старый друг! Пять из них лишние.
Всю вторую половину дня англичанин курил и спал. И лишь на следующее утро возобновил военные действия.
— Я готов, Вильсон, сегодня нам придется долго ходить.
— Пошли! — с воинственным пылом воскликнул Вильсон. — Ноги у меня так и чешутся!
Шолмсу предстояло провести три долгие беседы: сначала с мэтром Детинаном, чью квартиру он досконально обследовал, затем с Сюзанной Жербуа, которую он вызвал телеграммой, чтобы расспросить о Белокурой даме, и наконец, с сестрой Августой, после убийства барона д'Отрека удалившейся в монастырь визитандинок.
Каждый раз Вильсон, ожидавший на улице, вопрошал:
— Довольны?
— Очень.
— Я так и знал, мы на правильном пути. Вперед!
Они действительно долго ходили. Отправились на осмотр двух зданий, стоявших по бокам особняка на авеню Анри-Мартен. Затем дошли до Клайперон и, пока изучали фасад дома 25, Шолмс рассуждал вслух:
— Совершенно ясно, что между всеми этими домами существуют секретные переходы… Но непонятно…
Впервые в глубине души Вильсон усомнился во всемогуществе своего гениального собрата. Зачем столько слов и так мало дел?
— Зачем? — вскричал Шолмс, будто отвечая на сокровенные мысли Вильсона, — да потому, что, когда имеешь дело с этим чертовым Люпеном, приходится работать вслепую, наугад и вместо того, чтобы выводить истину из точных фактов, надо вытягивать ее из своих собственных мозгов, а потом проверять, подходят ли твои выводы к событиям, происшедшим в действительности.
— А что же эти тайные переходы?
— Да что от них толку! Даже если и обнаружишь, каким образом Люпен попал в квартиру адвоката и как вышла из дома Белокурая дама после убийства барона д'Отрека, все равно ни на сколько не продвинешься! Даст ли мне это оружие для нападения?
— Нападать, всегда нападать! — возгласил Вильсон, но не успел он договорить, как с криком отпрыгнул. Прямо к их ногам что-то упало, это был мешок, наполовину наполненный песком. Он чуть было серьезно их не ранил.
Шолмс поднял голову: над ними, на уровне шестого этажа на лесах виднелись какие-то рабочие.
— Нам повезло! — воскликнул он, — еще шаг и мешок тех неумех свалился бы как раз нам на голову. Можно даже подумать…
Осекшись, он бросился к дому, проскакал шесть этажей, ворвался в квартиру и, к величайшему ужасу лакея, выбежал на балкон. Никого.
— Где рабочие, которые только что были тут? — набросился он на лакея.
— Ушли.
— Как?
— По черной лестнице, конечно.
Шолмс перегнулся через перила. Из дома с велосипедами выходили двое неизвестных. Вот они вскочили в седло и укатили.
— Давно они работают тут на лесах?
— Эти-то? Только с сегодняшнего дня. Они новенькие.
Шолмс вернулся к Вильсону.
Они понуро поплелись обратно, и этот второй день закончился в мрачном молчании.
На следующее утро — то же самое. Они уселись на ту же скамью на авеню Анри-Мартен и, к великому разочарованию Вильсона, которого все это никак не забавляло, просидели много часов, глядя на три дома на противоположной стороне улицы.
— На что вы надеетесь, Шолмс? Думаете, Люпен вот-вот выйдет из этих домов?
— Нет.
— Рассчитываете, что тут появится Белокурая дама?
— Нет.
— Так что же?
— Просто жду, чтобы что-нибудь произошло, хоть какое-нибудь событие, за которое можно было бы уцепиться.
— А если ничего не произойдет?
— Тогда что-то произойдет во мне самом, появится искра, способная разжечь пламя.
Тишину того утра прервало лишь одно происшествие, да и то самым неприятным образом.
Лошадь какого-то господина, гарцевавшего по специально отведенной для этого дорожке между двумя мостовыми, вдруг резко взяла влево и задела скамью, на которой они сидели, так что круп животного даже коснулся плеча Шолмса.
— Эй-эй, — со смехом воскликнул он, — еще немного, и ваша лошадь сломала бы мне плечо!
Господин никак не мог справиться с поводьями. Англичанин тем временем вытащил револьвер и прицелился. Но Вильсон схватил его за руку.
— Вы с ума сошли, Херлок! Ну что вы! Ведь запросто можете пристрелить этого джентльмена!
— Оставьте меня, Вильсон… да оставьте же меня.
Между ними завязалась борьба, а господин, не дожидаясь, чем все это закончится, наконец справился с лошадью и был таков.
— Ну вот теперь можете стрелять, — победно воскликнул Вильсон, убедившись, что тот отдалился на довольно большое расстояние.
— Трижды идиот, вы что, не понимаете, что он из банды Арсена Люпена?
Шолмс весь дрожал от ярости. Вильсон забормотал с жалким видом:
— Что такое? Этот джентльмен?
— Сообщник Люпена, как и те рабочие, которые сбросили нам на голову мешок с песком.
— Ну можно ли в это поверить?
— Можно или нет, как раз это мы и могли бы узнать.
— Убив этого джентльмена?
— Да попросту выстрелив в лошадь. Если бы не вы, один из сообщников Люпена был бы уже у меня в руках. Теперь понимаете всю свою глупость?
Вторая половина дня прошла в мрачном молчании. Они не разговаривали друг с другом. В пять часов, все меряя шагами улицу Клайперон, стараясь держаться подальше от домов, они повстречались с тремя рабочими. Они шли, взявшись за руки и, никак не желая разъединяться, буквально наскочили на Шолмса. Тот, поскольку был в дурном настроении, совсем разозлился. Завязалась потасовка. Шолмс встал в боксерскую позицию, одного сбил с ног ударом в грудь, другому расквасил лицо и таким образом вывел из строя двоих из трех молодых людей. Те, поняв, что продолжать драку бесполезно, убежали вместе со своим дружком.
— Ух! — вздохнул Шолмс, — полегчало… А то все никак не мог расслабиться… Отличная работа…
Но вдруг, заметив у стены Вильсона, спросил:
— Что с вами, старый друг, вы очень побледнели.
Старый друг в ответ показал ему безжизненно повисшую руку и пробормотал:
— Не знаю, что со мной… какая-то боль в руке.
— Боль в руке? Сильная боль?
— Да… да… в правой руке…
Несмотря на все усилия, ему никак не удавалось пошевелить рукой. Херлок стал ее ощупывать, сначала потихоньку, затем нажимая все сильнее, чтобы определить, как он сказал, степень боли. Степень боли оказалась настолько высокой, что, обеспокоенный, Шолмс поволок друга в соседнюю аптеку, где тот счел за лучшее хлопнуться в обморок.
К ним подскочил аптекарь с помощниками. Выяснилось, что рука сломана, и сразу же встал вопрос о хирурге, операции, клинике. А пока больного стали раздевать, и он, очнувшись от боли, завопил еще отчаяннее.
— Хорошо… хорошо… отлично, — приговаривал Шолмс, которому поручили держать сломанную руку, — немного терпения, мой старый друг, не пройдет и пяти-шести недель, как все будет в порядке… Они мне за все заплатят, мерзавцы… слышите… особенно он… ведь опять дело рук проклятого Люпена… Ох! Клянусь, если когда-нибудь…
Он вдруг осекся и выпустил руку. Вильсон от боли даже подпрыгнул и снова потерял сознание… А Херлок Шолмс, хлопнув себя по лбу, проговорил:
— Вильсон, есть одна идея… А случайно не…
Он застал с остановившимся взглядом, бормоча какие-то обрывки фраз:
— Ну да… конечно… это все объясняет… Зачем далеко ходить? Ах, черт, я так и знал, что достаточно лишь подумать… О, мой милый Вильсон, мне кажется, теперь-то вы будете довольны.
И, бросив старого товарища на произвол судьбы, он выскочил на улицу и побежал к дому 25.
Слева от двери вверху на одном из камней было выгравировано: «Архитектор Дестанж, 1875 год».
На доме 23 — точно такая же надпись.
Пока что ничего особенного. Надо проверить и на авеню Анри-Мартен.
