Гастон Леру - Тайна желтой комнаты

Я умолял его не сердиться, но он уже вышел из себя и ничего не желал слушать, заявив, что обожает благоразумных и вечно во всем сомневающихся людей (вроде меня, конечно), которые исподволь, с подходцем приступают к рассмотрению простейших проблем, никогда не решаясь твердо сказать «да» или «нет», так что в конечном счете все их рассуждения приводят к довольно плачевному результату, добиться которого было бы несложно и в том случае, если бы природа забыла наделить их черепную коробку хоть малой толикой серого вещества. Я даже несколько обиделся, тогда мой юный друг взял меня под руку и примирительно сказал, что имел в виду вовсе не меня и что не следует забывать о том исключительном уважении, которое он ко мне питает.

— Но согласитесь, — продолжал он, — это же граничит с преступлением — не рассуждать логично, наверняка, когда есть такая возможность!.. Если я в своих рассуждениях не буду опираться на гравий, мне останется уповать на воздушный шар! А наука управляемого воздухоплавания, мой дорогой, еще недостаточно развита, чтобы я включил в игру своего воображения убийцу, который падает с неба! Поэтому не стоит говорить, что та или иная вещь возможна или допустима, когда попросту невозможно, чтобы дело обстояло иначе. Итак, теперь мы знаем, каким образом человек пролез в окно, знаем мы также и то, в какой именно момент он вошел. Вошел он во время прогулки г-на Станжерсона с дочерью, между пятью и шестью часами. Факт присутствия в лаборатории горничной, только что закончившей уборку Желтой комнаты, в момент возвращения профессора с дочерью в половине второго позволяет нам утверждать, что в половине второго убийцы в комнате под кроватью еще не было, если, конечно, исключить возможность соучастия горничной. Что вы на это скажете, господин Робер Дарзак?

Г-н Дарзак покачал головой, заявив, что он абсолютно уверен в горничной мадемуазель Станжерсон, что это очень честная и очень преданная служанка.

— Да и потом, в пять часов господин Станжерсон входил в комнату за шляпой дочери! — добавил он.

— Да, это немаловажный факт, — подтвердил Рультабий.

— Убийца, следовательно, вошел через окно в тот момент, о котором вы говорите, — заметил я. — Допустим. Почему же в таком случае он закрыл окно, ведь это неизбежно должно было привлечь внимание тех, кто оставил его открытым?

— Вполне возможно, что окно было закрыто не сразу, — ответил юный репортер. — И если убийца действительно закрыл окно, то закрыл он его из-за петли, которую делает тропинка, посыпанная гравием, в двадцати пяти метрах от флигеля, а еще из-за трех дубов, растущих в этом месте.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил г-н Робер Дарзак, не отстававший от нас ни на шаг и внимавший Рультабию с жадным вниманием.

— Я объясню вам это позже, сударь, когда придет время, но, думается, это самое важное из того, что я сказал до сих пор по поводу этого дела, если, конечно, моя гипотеза подтвердится.

— А какова ваша гипотеза?

— Вы никогда о ней не узнаете, если она не подтвердится. Видите ли, дело слишком серьезно, чтобы я мог высказывать свои догадки.

— Но у вас есть хоть какое-то предположение? Кто, по-вашему, мог покушаться на жизнь мадемуазель Станжерсон?

— Нет, сударь, кто убийца, я не знаю, но не сомневайтесь, господин Робер Дарзак, я это непременно узнаю.

Тут я заметил, что г-н Робер Дарзак разволновался, мне даже показалось, что ему не понравилось утверждение Рультабия. Но почему тогда, если он действительно боялся, что убийцу найдут (мысленно спрашивал я самого себя), почему же он все-таки помогал репортеру искать его? У моего юного друга, похоже, сложилось точно такое же впечатление, ибо он вдруг спросил:

— Надеюсь, вы не против того, чтобы я нашел убийцу, господин Робер Дарзак? Это, случаем, не вызовет вашего неудовольствия?

— Ах что вы! Я готов убить его собственными руками! — воскликнул жених мадемуазель Станжерсон с поразившей меня горячностью.

— Я верю вам! — очень серьезно сказал Рультабий. — Но вы не ответили на мой вопрос.

Тут как раз мы подошли к той купе деревьев, о которой репортер только что говорил нам; я заглянул туда и показал ему совершенно очевидные следы пребывания человека, который здесь прятался. Рультабий снова оказался прав.

— Ну конечно же! — воскликнул он. — Ну конечно, мы имеем дело с человеком во плоти, таким же, как и мы с вами, поэтому все образуется!

Сказав это, он попросил у меня бумажный след, который отдал мне на хранение, и приложил его к очень ясному отпечатку ступни под деревьями. Затем распрямился со словами:

— Вот черт!

Я думал, что теперь он отправится изучать следы бегства убийцы, идущие от окна прихожей, но он потащил нас далеко влево, заявив, что нечего понапрасну соваться в такую грязищу, что теперь он и так знает весь путь, проделанный убийцей.

— Он дошел до конца стены в пятидесяти метрах отсюда, а потом перепрыгнул через ограду и ров вон там, напротив маленькой тропинки, ведущей к пруду. Это самая короткая дорога, по которой можно выйти из парка и очутиться на берегу пруда.

— А почему вы думаете, что он пошел именно к пруду?

— Да потому что Фредерик Ларсан так и кружит по берегу с самого утра. Должно быть, он нашел там любопытные следы.

Через несколько минут мы уже подходили к пруду.

Это было небольшое водное пространство, вернее, болотце, заросшее по краям камышом, на поверхности которого еще плавало несколько жалких, безжизненных листьев кувшинок. Возможно, великий Фред и видел, как мы приближаемся, однако, судя по всему, мы его мало занимали, ибо, не обратив на нас ни малейшего внимания, он продолжал шевелить концом своей трости что-то, чего мы не могли разглядеть.

— Смотрите-ка, — молвил Рультабий, — а вот снова следы бегства убийцы; здесь они огибают пруд, потом возвращаются и, наконец, исчезают возле самого пруда, как раз перед тропкой, ведущей к большой дороге на Эпине. Ну а дальше — Париж…

— Почему вы так думаете? — прервал я его. — Ведь следов убийцы нет больше на тропинке.

— Почему я так думаю? А вот взгляните-ка сюда! Это те самые следы, которых я так ждал! — воскликнул он, указывая на вполне отчетливые отпечатки элегантных ботинок.

Затем Рультабий обратился к Фредерику Ларсану:

— Господин Фред, эти «элегантные» следы остались на дороге с тех самых пор, как совершено преступление?

— Да, молодой человек, да, причем их тщательно исследовали, — ответил Фред, не поднимая головы. — Вот видите, тут есть следы, которые ведут сюда, и есть другие, которые идут отсюда…

— Значит, у этого человека был велосипед! — воскликнул репортер.

Тут, рассмотрев след от велосипеда, который шел рядом с отпечатками элегантных ботинок на пути туда и обратно, я счел возможным вмешаться.

— Велосипед объясняет исчезновение следов, оставленных грубыми башмаками убийцы, — заметил я. — Убийца в грубых башмаках сел на велосипед… Его сообщник, человек в элегантных ботинках, поджидал его на берегу пруда с велосипедом. А нельзя предположить, что убийца действовал, следуя указаниям человека в элегантных ботинках?

— Нет! Нет! — возразил Рультабий со странной улыбкой. — С самого начала я ждал этих следов. И вот они, наконец! Это и есть следы убийцы, и я их вам не отдам!

— А как же быть с теми, другими, от грубых башмаков?

— Это тоже следы убийцы.

— Так, значит, их было двое?

— Нет! Был только один человек, и у него не было сообщников…

— Молодец! Молодец! — крикнул со своего места Фредерик Ларсан.

— Смотрите сами, — продолжал юный репортер, показывая на землю, истоптанную грубыми каблуками. — Человек сел здесь и снял башмаки, которые надел, чтобы обмануть правосудие, затем, взяв их, конечно, с собой, он встал уже в своих собственных ботинках и преспокойно добрался пешком до большой дороги, ведя за собой велосипед. Он не мог рискнуть прокатиться на нем по такой скверной тропинке. Впрочем, об этом свидетельствует неглубокий и не очень определенный след от велосипеда, оставленный на тропинке. Если бы на этом велосипеде сидел человек, колеса глубоко бы вошли в мягкую землю… Нет, нет, здесь был только один человек: убийца. И он шел пешком!

— Браво! Браво! — снова крикнул великий Фред.

И вдруг, неожиданно подойдя к нам, он остановился перед г-ном Робером Дарзаком и сказал:

— Если бы у нас был сейчас велосипед… мы могли бы наглядно доказать справедливость рассуждений этого молодого человека, господин Робер Дарзак… Не скажете ли вы, есть ли в замке велосипед.

— Нет, — ответил Дарзак, — велосипеда нет, свой я отвез в Париж четыре дня назад, когда приезжал в замок в последний раз перед покушением.

— Жаль! — проронил Фред весьма холодным тоном.