Дороти Ли Сэйерс - Престолы, Господства
— Меня это также волнует, Лоуренс. Это заставляет меня чувствовать, как будто наша любовь куда-то уходит. Я хочу, чтобы ты любил меня просто ради меня самой, а не ради… ради…
— Ну конечно, я люблю тебя ради тебя самой, дорогая, — отчаянно сказал он, приближаясь к ней. — Как ты могла в этом усомниться? О, чёртов телефон! Розамунда, послушай…
— Уверен? — Она улыбнулась поверх его головы, когда он стал на колени в полной капитуляции около кровати, в то время как звонок продолжал надрываться.
— Конечно. Разве ты этого на знаешь? Разве ты этому не веришь? Что большего я могу сделать? Конечно, я уже всё это доказал.
Её лицо ожесточилось. Она сказала холодно:
— Не лучше ли тебе подойти к телефону?
В это утро в Лондоне царило странное настроение. Было какое-то траурное возбуждение: люди шли целеустремлённо, но всё же абстрагированно, как если бы в конце пути их ожидало что-то тайное и важное. Харриет Уимзи, медленно прогуливаясь вдоль Оксфорд-стрит, обратила весь свой ум писательницы на решение вопроса, что же заставило сегодняшнюю толпу выглядеть так непохоже на себя обычную. Почти все ещё носили цветные платья, и всё же атмосфера была траурной — как на деревенских похоронах. Вот и ответ. Лондон быстро превратился в большую деревню, где каждый житель знает всё о делах других и может читать мысли других. Например, все эти покупатели на Оксфорд-стрит: они покупают чёрное, думают о покупке чёрного, задаются вопросом, сколько чёрного они могут себе позволить, или каков минимум чёрного, чтобы выглядеть прилично. Позади блестящих барьеров из зеркального стекла сновали продавцы, оформители витрин, покупатели, управляющие, демонстрируя чёрное, проверяя запас чёрного, отправляя новые заказы на поставки чёрного изготовителям, с тревогой прикидывая, в какой мере спрос на чёрное компенсирует неизбежные убытки, связанные с весенними цветными товарами, уже заказанными. Харриет провела ревизию собственного гардероба и быстро подавила мечту о вечернем платье цвета пламени. Она так ждала этого платья, но, если вы носите траур, то действительно его носите, и с этой точки зрения чем более некрасивое, тем более траурное. Нужно, однако, обозначить и некоторые границы чёрного: то, что естественно смотрится на простом человеке из толпы с землистой кожей, на ней смотрелось бы просто нарочитым. Кроме того, Питер уже и так принял случившееся слишком близко к сердцу, и не было необходимости ещё больше ранить его чувства, оскорбляя глаз. Чёрный костюм, который она носила, вполне подойдёт, хотя добавление белой блузки и галстука дало ей ощущение, как если бы она вернулась в Оксфорд и готовится к экзаменам, — осталось найти что-то простое и подходящее для второй половины дня и для вечера.
Привычка и родство душ, которые заставляют человека смешиваться с толпой, привели её на Оксфорд-стрит. Здесь, однако, она повернула на юг и пошла искать совета Алкивиада. Сей джентльмен, в салон которого она была введена матерью Питера, снабдил её многими платьями для приданого. Если не обращать внимания на имя, внешность и бархатный жакет цвета сливы, это был абсолютно нормальный англичанин с художественным вкусом, чувством юмора, женой и тремя детьми в Баттерси, а прославился он необычайным умением подгонять свои создания к фигуре, которую видел перед собой, а не к идеальной фигуре, существующей только в болезненном воображении модельеров. Он приветствовал Харриет с чувством искреннего облегчения и, покинув нескольких других клиентов, пригласил её в свой кабинет.
— Сигарету? — предложил Алкивиад. Он заглянул в три прозрачные коробки одну за другой, и нажал кнопку звонка. — Так, мисс Даблдей, заберите этот вонючий ужас и принесите мне упаковку «Плейерс».
Секретарша убрала ароматизированные сигареты, и Харриет предложила молодому человеку свои.
— Спасибо. Намного лучше. Как-нибудь я взорвусь и попрошусь на работу к полковнику Блимпу [68] или вступлю в Северо-западную конную полицию. Так приятно с кем-нибудь для разнообразия побыть самим собой. Ну, что, полагаю, нужен чёрный?
— Да, пожалуйста. Боюсь, я не очень хороший объект.
Алкивиад наклонил голову набок.
— Не очень, — откровенно признал он. — Но всё будет в порядке, если мы сможем отделить фигуру от лица. У меня есть модель, которую вы сможете носить. Со своего рода елизаветинским воротником — довольно интересная. Не феминистская, даю слово чести, но с другой стороны, вполне женственная. А, спасибо, Дорис. Взгляните, несомненно это платье для вас, и более того, я готов поставить любые деньги, что вы можете идти в нём прямо сейчас. Я думал о вас, когда его создавал. Это, конечно, неправда, хотя вы удивитесь, узнав, сколько тщеславных клиентов этому верит. На самом деле я думал о бретонской поварихе, которая была у нас в последний летний отпуск. Воротник плиссирован бретонским способом — с помощью соломы.
— Мне очень нравится, — сказала Харриет, — только…
— Только что? Оно не вычурное. Мне бы и в голову не пришло, предложить вам что-то вычурное.
— Нет, но смогут ли эти складки…?
Она собиралась сказать: «…выдержать много стирок и сохранить форму?» Годы тяжёлой работы при ограниченном доходе внушили ей недоверие к «небольшому белому воротничку» и «накрахмаленному жабо». Она резко поправилась:
— Моя горничная с ними справится? — Когда слова были произнесены, она поняла, что Манго сочтёт эти вещи посланным небесами вызовом в стремлении к совершенству.
— Пришлите её к нам, — сказал мистер Хикс (поскольку фактически это и было его настоящим именем), — или позвольте нам держать воротники у себя, и мы будем следить за ними. В такую погоду каждый день нужен чистый. Дюжина? Я посмотрю, как быстро мы сможем их изготовить. И есть фасон, который только что вышел их студии и который просто в вашем стиле, — мы можем изготовить его сразу, если вам понравится. Ну да, мы немного зашиваемся в эти дни, но пусть слащавые куколки и дурнушки подождут. Даже не знаю, — добавил он задумчиво, — какой из этих двух типов мне не нравится больше. Наверное, вы хотели бы проскользнуть в это чудо?
Харриет сказала, что да, и спросила, думал ли мистер Хикс о ней, создавая какие-нибудь чёрные вечерние наряды.
— Вы постоянно царили в моих мыслях, — сказал он, ничуть не смущаясь. Папка с эскизами лежала около него, и он вывалил содержимое на стол.
Материальная сторона жизни становится слишком лёгкой, подумала Харриет. Рискуешь совсем забыть плохие прежние времена, но в таком случае, о каких будущих книгах может вообще идти речь?
Лорд Питер уселся на край стола своего шурина в Скотланд-Ярде.
— У меня появилось любопытное ощущение, — сказал он, — что внезапно я стал очень старым.
— Старым? — отозвался старший инспектор Паркер. — Да оглянуться не успеешь, мы тут все поседеем. — Он сидел, окружённый отчётами о появлении и недавнем поведении нежелательных иностранных лиц, каждое из которых нужно было проверить, установить его местоположение, установить наблюдение, предупредить, а в крайних случаях выдворить при подготовке к похоронам короля, неизбежным атрибутом которых теперь становятся бомбы от иностранцев. Любой юбилей означает много тяжёлой работы и привлечение дополнительных полицейских сил, но это — внутреннее дело. Никто кроме явных душевнобольных, не помышляет о том, чтобы швырнуть что-нибудь в английского конституционного монарха. Но в тот момент, когда вы открываете дверь на непростой европейский континент, оттуда тут же наползает тень «прискорбного инцидента». А допустить инцидент на похоронах — дело неслыханное. Помимо международных осложнений такое дело противно британскому уму, который относится к похоронам с должным уважением.
— Старик мне нравился, — небрежно заметил Питер. — У него были принципы.
— Тут ты прав, — согласился мистер Паркер.
— Проклятье, — внезапно воскликнул Питер. — Ну надо ж такому случиться!
— Когда-нибудь это должно было произойти.
— Да, конечно. Ладно, не буду мешать. Передай мою любовь Мэри. Когда вы оба приедете нас повидать?
Старший инспектор хмуро воззрился на заваленный стол.
— Если бы у меня была хотя бы минутка, чтобы заехать к своим… но Мэри заедет с удовольствием. Вы уже обосновались?
— Да, спасибо.
— Всё нормально?
— Да. — Произнесено это было решительно, и мистер Паркер кивнул. — Думаю, — продолжал Питер торопливо, как если бы он некоторым образом позволил себе выразить неподходящую эмоцию, — брак начинает на меня плохо действовать. Чувствую, что развивается артрит мозга. Наверное я заброшу весёленькие расследования убийств и целиком отдамся заботам о земельной собственности и домашнему хозяйству.
— Презренный подкаблучник, — строго сказал его шурин, но, противореча сам себе, мгновение спустя заметил: — Значит, ты действительно стареешь. Совсем не чувствуешь тяги к миленькому гнёздышку агитаторов в Блумсбери? К огнестрельному оружию без лицензии, брошюрам, подстрекающим к мятежу и призывающим к насилию?
