Превращения Арсена Люпена - Морис Леблан
Барнетт вернул Вермиссону пальто и шляпу, и коммивояжер удалился, жалобно причитая:
– Вы мне обещаете, что мадам Вермиссон ничего не узнает? Если она что-то проведает, это будет ужасно… Умоляю, не выдавайте меня!..
Барнетт проводил его до двери и вернулся, довольно улыбаясь и потирая руки:
– Прекрасно разыграно, а главное, быстро – я даже горжусь собой. Теперь ты видишь, Бешу, как это делается? Опять мой старый проверенный метод, к которому я прибегал и прежде, когда мы работали вместе. Нельзя начинать расследование с допроса подозреваемого. Нельзя требовать от него каких-либо объяснений. Нельзя даже заниматься им. А вот когда он утратит бдительность и расслабится, нужно восстановить в его присутствии всю картину преступления. И тут он видит роль, которую сыграл. И следит, все сильнее и сильнее напуганный, за разоблачением всего, что он надеялся похоронить раз и навсегда. Теперь он чувствует себя загнанным, связанным, бессильным, запутавшимся… понимает, что против него собраны все необходимые улики, и его нервы не выдерживают этого испытания, так что он уже не думает оправдываться или протестовать. Не правда ли, господин барон? Вы со мной согласны? Мне уже не нужно вдаваться в подробности? Вам достаточно моих доказательств?
Похоже, барон де Гравьер испытывал именно то, что описал Барнетт; он даже не пытался опровергать его доводы, скрывать отчаяние. И держался именно так, как вел бы себя грабитель, схваченный на месте преступления.
Джим Барнетт подошел к нему и заверил с презрительной усмешкой:
– Однако же вам нечего бояться, месье. Аббат Дессоль больше всего опасается громкого скандала и просит вас только об одном – вернуть ему похищенные ценности. В этом случае мы замнем дело.
Де Гравьер поднял голову, вгляделся в своего безжалостного, торжествующего противника и, понурившись, прошептал:
– И оно будет прекращено?.. Никто о нем не узнает?.. Святой отец, вы можете мне в этом поручиться?..
– Никто не узнает, обещаю вам, – ответил Дессоль. – Я все забуду, как только сокровище вернется на свое место. Но… возможно ли, господин барон?! Как вы решились на это злодейство?! Вы, кому я так безгранично доверял! Один из самых преданных моих прихожан!..
Де Гравьер пробормотал – пристыженно, точно ребенок, который сознаётся в своем проступке и чувствует облегчение:
– Это было сильнее меня, святой отец. Я неотступно думал о сокровище, которое было так близко – протяни руку и возьми… Я долго боролся с искушением… не хотел… а потом что-то во мне произошло…
– Возможно ли это?! – горестно твердил аббат. – Возможно ли…
– Да… я разорился на биржевых спекуляциях. Как жить дальше? И вот, месье кюре, два месяца назад я отправил в свой гараж часть старинной мебели, ценные стенные часы, гобелены. Я хотел их продать… И тогда был бы спасен. Но у меня просто сердце разрывалось… а четвертого марта было уже близко. И тогда меня одолело искушение… я поддался ему, задумал и разработал этот план. И привел его в исполнение… Простите меня!
– Я вас прощаю, – сказал аббат Дессоль, – и буду молить Бога не карать вас слишком жестоко.
Барон встал и решительно сказал:
– Пойдемте. Следуйте за мной.
И они зашагали по широкой дороге, неспешно, как на прогулке.
Аббат Дессоль все еще утирал пот, струившийся по лицу. Барон шел тяжелой поступью, ссутулившись. Бешу терзался сомнениями: он ни секунды не сомневался в том, что Барнетт, так легко распутавший это дело, так же легко прикарманит драгоценные реликвии. А Джим Барнетт, шагавший рядом, беззаботно разглагольствовал:
– Как же это ты, черт возьми, не распознал подлинного виновника? Да ты просто слепец, Бешу! Я-то сразу заподозрил, что Вермиссон не способен на такую сложную махинацию, – ведь он наезжает сюда всего лишь раз в год, и ему, конечно, понадобился бы соучастник – желательно, кто-то из местных, живущих поблизости. А кто, как не барон, живет в доме с видом на церковь и домик священника?! Разумеется, барон отлично знал, какие предосторожности принимает кюре. И к тому же он помнил о регулярных ежегодных посещениях кладбища господина Вермиссона. Так вот…
Но Бешу не слушал; его все еще терзали подозрения, связанные с Барнеттом, и чем дальше, тем сильнее. А тот весело продолжал:
– Я был настолько убежден в своей версии, что смело выдвинул обвинение против барона. Хотя у меня не было ни намека на доказательства. Зато я видел, как этот молодчик бледнел и не находил себе места по мере того, как вырисовывалась истина. Ах, Бешу, я не знаю большего удовольствия, чем разоблачение преступника! И вот теперь ты видишь результат!
– Да, вижу… вернее, надеюсь увидеть, – ответил инспектор, ожидая эффектного завершения следствия.
Де Гравьер обогнул рвы вокруг своего имения и зашагал по узкой заросшей тропинке. Пройдя около трехсот метров, он пересек дубовую рощицу и остановился.
– Вот здесь, – сказал он дрожащим голосом, – посреди этого поля… в стоге.
Бешу горько усмехнулся. Тем не менее он кинулся вперед вместе с остальными, спеша покончить с этим делом.
Стог был небольшой; инспектор разворошил его в одну минуту, расшвыряв вокруг себя охапки сена. И внезапно издал торжествующий крик:
– Вот они! Дарохранительница… канделябр… шесть предметов… нет, семь…
– Но их должно быть девять! – вскричал аббат.
– …восемь… девять… – все тут! Ну, браво, Барнетт! Это потрясающе. Ай да Барнетт!
Аббат был вне себя от счастья; он прижимал к груди найденные сокровища, бормоча:
– Сын мой, как я вам благодарен! Господь вознаградит вас…
Инспектор Бешу, предвидевший эффектный финал следствия, не ошибся, однако финал этот разыгрался чуть позже. На обратном пути, когда де Гравьер и его спутники опять проходили мимо усадьбы, они услышали крики, доносившиеся со стороны сада. Де Гравьер кинулся к гаражу, возле которого метались, размахивая руками, трое слуг и работники.
Он тотчас понял, что случилась беда, притом непоправимая. Дверь пристройки рядом с гаражом была взломана, и старинная мебель, прекрасные стенные часы, гобелены – словом, все последнее достояние барона! – бесследно исчезли.
– Господи, какой ужас! – пробормотал он, пошатнувшись. – Когда это украли?
– Видать, прошлым вечером… – ответил один из слуг. – Часов около одиннадцати я слыхал, как лаяли собаки…
– Но как… каким образом все это увезли?
– В автомобиле господина барона.
– В моем автомобиле? Значит, и его тоже украли?!
Потрясенный барон рухнул в объятия аббата Дессоля, который начал его утешать с чисто отеческой заботой:
– Вот видите, сын мой, Божья кара не заставила себя ждать. Примите же ее с должным смирением!
Бешу, сжав кулаки,
