Александр Бородыня - Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером
— Не желаете запечатлеть себя в компании дрессированной обезьянки?
Он не обернулся, фотограф с обезьяной подкрались сзади.
— Нет, не испытываю желания!
— Точно не желаете?
На фотографе была огромная белая панама. Смятое морщинами личико было хорошо спрятано в ее тени. Весь он был, как бедуин, закутан в белое — широкая, никак не приталенная неряшливая куртка на завязках, такие же безразмерные штаны. Фотоаппараты болтались со всех сторон. Кажется, их было три или четыре. Обезьянка, маленькая, черно-рыжая, в красной кепке с длинным козырьком, прыгала вокруг его босых ног, на шее у мартышки был металлический, по виду жесткий ошейник. Длинный поводок крутился змеей почти у лица.
— Вы уверены?
Отряхивая с себя воду, Ли вышла из моря. Она сорвала с головы шапочку. На матери был белый плотный купальник. Губы не смыло, они остались ярко-красными. Ли мотнула головой, разбрасывая спрессовавшиеся под резинкой волосы.
— А ваша дама не хочет?
— И дама моя не хочет…
Ник приподнялся, протягивая руку навстречу Ли. Она оперлась холодной ладошкой о его ладонь, улыбнулась и прилегла под солнцем на живот.
— Хорошо! — сказала она. — Ник, достань мне книжку из сумки!
Ли расслабилась, зарылась подбородком в подстилку. Кожа на ее спине была совсем белая, если только чуть кремовая, кожа была влажной и на глазах при каждом следующем вздохе просыхала.
Фотограф с обезьянкой уже обслуживали небольшую группу пляжных волейболистов. Мартышка прыгала на катящемся мяче.
— Момент! — Желтые пальцы сняли круглую черную крышечку с объектива.
— Ма, ты не взяла никакой книжки… Здесь только полотенце и Писание, бутылка пива есть… Хочешь пива?
Не поднимая головы, Ли протянула руку.
— Дай мне Писание. — Рука была уже сухой.
Для того чтобы сфотографироваться, одна из девиц паковала в красный купальный бюстгальтер свой огромный, облезающий от неправильного загара бюст. Застежка никак не хотела сходиться на ее сдавленных лопатках, и девица морщилась, кривила губки. Ли уже перевернула страничку и замерла, наклонив над книгой голову. Волосы посыпались на глаза. Ник осторожным движением поправил эти волосы, убрал ей за уши.
— Спасибо! — она не посмотрела.
Забравшись в море, Ник долго стоял, глядя на открытое сине-зеленое пространство. Вода плескалась от плеча до подбородка и, соленая, попадала в ноздри. Не желая удаляться от берега, но не желая и выходить, он прилег на спину и раскинул руки. Перед глазами осталось только голубое, зеленое пропало.
Волейболисты сфотографировались и всей компанией направились купаться. Сквозь брызги Ник увидел их приближающиеся фигуры. Ночью, запертый на замок в ожидании смерти, он не боялся, хотя для страха было достаточно оснований, а здесь вдруг без всякой причины перетрусил. Ему показалось, что эти длинноногие, мускулистые парни с глупыми лицами сейчас войдут в воду, окружат его и в четыре руки притянут на дно. Красный бюстгальтер, расстегнутый, отлетел в сторону. Девица с визгом кинулась в воду. Под бешеными молотящими в пену пятками взлетела туча брызг.
Фотограф наводил свой объектив на Ли. Мать сидела, опираясь на руки. Черная крышечка покачивалась на шнурке. Ник быстро выходил из моря, но он не успел. Поводок изогнулся кусающей змеей, красная кепочка мелькнула по их подстилке. Ник отчетливо за всем этим визгом и хохотом услышал, как щелкнул затвор аппарата. Он опознал фотографа. Он видел его ночью. В свете фар лицо его казалось много моложе.
— Уйди ты! — крикнула Ли. — Уйди… Не трогай!
Схватив развернутый томик Писания, обезьянка перевернула книжечку в своих коричневых кривых лапках. Ли завизжала. Головы загорающих и купающихся людей лениво поворачивались. Ник находился всего-то в каком-то шаге от матери и обезьянки, когда это произошло. Мохнатая мордочка ткнулась в угол книжки. Щелкнули маленькие челюсти, и уголок Писания оказался отрезан.
— Где мы сможем получить фото? — спросил Ник.
— В городе. А если хотите, завтра сюда, на пляж, принесу… Оплата по изготовлении! — Огромная белая панама теперь совсем скрыла его лицо. Тонкие желтые пальцы надели черную крышечку на объектив. — Фирма работает с гарантией!
— А мою пленку вы можете проявить?
— Только в городе, в мастерской!
Он уходил по пляжу, и проклятая обезьянка на поводке, пританцовывая, скакала за ним. Глаза Ли были полны слез. Пальцем она трогала откушенный угол. Часть текста потерялась. Подхваченные ветерком белые треугольнички рассыпались по песку и по воде.
3
Танцплощадка была устроена в пределе монастырской стены, слева от храма. Для проживающих на турбазе бесплатно, для прочих вход один доллар. (Там, где кончалась Россия, все цены были только в долларах). На отполированных до блеска танцующими подошвами древних каменных плитах лежали грудой разноцветные огромные кегли. От огромных квадратных колонок к уже подключенным усилителям молодой человек протягивал провода. Сильные лампы в плоских колпаках были уже направлены вниз, но не горели. Еще двое служащих турбазы восстанавливали канатное заграждение, попорченное накануне во время потасовки. Солнце зашло, было уже прохладно.
— Потанцуем, ма? — спросил Ник.
— Мне кажется, танцы начнутся нескоро. Сколько времени?
Ник посмотрел на свои часы. В выпуклом циферблате еще не отражались звезды, звезды еще не появились.
— Мало!
— Пойдем погуляем, — Ли куталась в шерстяную кофточку, она прихрамывала. — Пройдемся немного? — она с нарочитой наивностью посмотрела на сына и, взяв его за руку, потянула. — Пойдем, а?
— Ма, ты романтична, как маленькая девочка.
— Тебе это не нравится?
— Мне? Почему? Нравится!
— Но с девочкой, конечно, тебе было бы проще…
— Естественно. С девочкой проще!
Они спустились с холма и, выбравшись на набережную, медленно двинулись вдоль моря. С моря налетало порывами соленое тепло, поднимающееся над водой. В чернеющей глубине то ли корабли на рейде, то ли просто отблескивает пена, не понять. Ник нарочно не всматривался. Он взглянул на часы, в них отражались звезды.
— Ты чувствуешь, какой воздух?
Ник не ответил. Она шла рядом, совсем близко покачивались ее узкие, затянутые в шерстяную кофточку плечи (очень хотелось обнять эти плечи, но он не хотел еще раз наскочить на ее взгляд, полный холода и отторжения).
— Если бы ты был сейчас не со мной?
— Не с тобой? — искренне удивился он.
Они шли, взявшись за руки, и он боялся упустить на неосторожном слове ее ладонь, потерять.
— Например, с этой девушкой, с Мирой? Она же старше тебя?
— Старше.
— Ты бы, наверное, захотел ее обнять… — тут же Ли, никак не увязывая собственные фразы, сказала: — Мое Евангелие обезьяна погрызла. Знаешь, я никогда не думала, что у такой маленькой обезьянки могут быть такие острые челюсти.
Музыку принесло поворотом воздуха. Он поймал этот звуковой плеск и впитал с неожиданной жадностью. Отметил: танцы начались. Можно возвращаться в монастырь.
— Не пойду с тобой танцевать, — сказала Ли.
— Почему?
— Так…
— Нога болит?
— Что, очень заметно, как я хромаю?
— Не очень, но заметно.
— С девочкой тебе было бы лучше.
— Девочки тоже хромают.
— Нет, сын, по-настоящему хромают только романтичные старухи вроде меня.
— Ты не старуха. Я же не извращенец. Я бы не додумался фотографировать обнаженных старух… А ты не хочешь… Хотя, что здесь такого…
— Не хочу… Посмотри, — она показывала на воду, — все-таки, есть там корабли или это иллюзия?
— Это иллюзия!
Какое-то время шли молча. Навстречу попадались другие парочки. Потом Ли сказала:
— Если ты очень хочешь, я тебе попозирую. Но это должно быть очень красиво.
«Фотограф всегда на пляже, это его работа, — вглядываясь в темное пространство под набережной, подумал Ник. — Маловероятно, что он пришел туда ради нас. Так же невероятно, что он натаскал обезьяну кусать книги, хотя узнать-то он меня узнал… — стараясь не думать об этом движении, Ник положил руку на плечо Ли. — Фотограф следил за мной, может быть, он хотел мне что-то сказать?.. — Резким движением Ник притянул Ли к себе, прижал так, что сквозь шерсть кофточки ясно ощутил быстрые удары ее сердца. — Днем на пляже мне показалось, что меня хотят утопить. Нужно как-то отделять свои страхи и фантазии от действительно происходящего…»
— Пусти!
Она вырвалась, остановилась и заставила остановиться его.
— Что ты, ма?
— Ты знаешь, я боюсь.
— Чего?
— Не знаю.
— Давно ты боишься?
Музыку с танцплощадки больше не приносило, внизу под набережной волны перекатывали с шорохом гальку.
