Дороти Сэйерс - Где будет труп

Полчаса спустя, вырвавшись от Солкома Гарди и его коллег, Гарриет обнаружила, что Уимзи преданно ее дожидается.

— Я отделался от инспектора, — радостно сообщил он. — Надевайте шляпку и пойдем.

Их одновременный выход из «Гранд-отеля» был замечен и запечатлен фотографами, которые только что в полном составе вернулись с моря. Пара спустилась по мраморной лестнице под щелчки затворов и уселась в «даймлер» лорда Питера.

— У меня такое чувство, — ехидно сказала Гарриет, — словно мы только что обвенчались в церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер.

— Нет, не такое, — возразил Уимзи. — Если б обвенчались, вы бы дрожали, как вспугнутая куропатка. Выйти за меня — это колоссальное потрясение, вы себе не представляете. Мы вмиг доберемся до участка, только бы суперинтендант не заупрямился.

Суперинтендант Глейшер очень кстати оказался занят, и демонстрировать бритву было поручено сержанту Сондерсу.

— С нее снимали отпечатки пальцев? — спросил Уимзи.

— Да, милорд.

— Что-нибудь нашли?

— Точно не знаю, сэр, но, кажется, нет.

— Ну, по крайней мере, ее можно взять в руки. — Уимзи вертел бритву в пальцах, тщательно осматривая, сперва невооруженным глазом, а потом сквозь лупу. Кроме тончайшей трещины на рукоятке слоновой кости, бритва не могла похвастаться яркими особенностями.

— Если на ней осталась хоть какая-то кровь, ее надо искать в месте соединения с рукояткой, — заметил он. — Но море, судя по всему, тут хорошо поработало.

— Уж не хотите ли вы сказать, что орудие преступления не является таковым? — спросила Гарриет.

— Как раз это я и хочу сказать. Орудие никогда не является таковым.

— Конечно. А труп — трупом. Тело, очевидно, принадлежит не Питеру Алексису…

— А премьер-министру Руритании…[34]

— Который помер не от перерезанного горла…

— А от редкого яда, известного только бушменам Центральной Австралии…

— А горло было перерезано после смерти…

— Человеком средних лет, вспыльчивым, небрежным, с жесткой щетиной и дорогостоящими привычками…

— Вернувшимся недавно из Китая, — победоносно закончила Гарриет.

Сержант, слушавший этот обмен репликами с разинутым ртом, захохотал.

— Отлично, — снисходительно заметил он. — Писатели эти чего только не понапишут в книжках своих, а? Обхохочешься. Не желает ли ваша светлость взглянуть на другие вещественные доказательства?

Уимзи важно ответил, что очень бы желал, и ему были предъявлены шляпа, портсигар, туфля и носовой платок.

— Хм, — сказал Уимзи. — Шляпа так себе, ничего особенного. Объем черепа маловат. Бриллиантин, обычный вонючий сорт. В очень хорошем состоянии…

— Он был танцором.

— Мы вроде бы договорились, что премьер-министром. Волосы темные, вьющиеся, довольно длинные. Шляпа прошлогодняя, подновлена, и ленту меняли. Форма немного вычурнее, чем следует. Заключаю — не богат, но тщательно следит за внешностью. Делаем ли мы вывод, что шляпа принадлежит покойному?

— Думаю, да. Бриллиантин вполне соответствует.

— Совсем другое дело — портсигар. Пятнадцатикаратное золото[35], простой и вполне новый, с монограммой П. А. Внутри шесть сигарет «Де Решке». Портсигар белого человека. Видимо, подарок состоятельной поклонницы.

— Или, разумеется, портсигар, подобающий премьер-министру.

— Как скажете. Носовой платок. Шелковый, но не из Берлингтонского пассажа[36]. Расцветка — зверская. Метка прачечной…

— С меткой все в порядке, — вставил полицейский. — Уилверкомбская гигиеническая паровая прачечная, вполне подходит для такого малого, как этот Алексис.

— Подозрительно, — покачала головой Гарриет. — У меня в багаже три носовых платка, на которых не то что метки, но и инициалы совершенно посторонних людей.

— Точно премьер-министр, — скорбно кивнул Уимзи. — Премьер-министры, особенно руританские, совершенно не следят за вещами, отданными в стирку. Теперь туфля. Ага. Почти новая, на тонкой подошве. Цвет омерзительный, форма еще хуже. Стачана при этом вручную, значит, ее отвратительный вид — результат злого умысла. Хозяин туфли не слишком много ходил пешком. Сделана, очевидно, в Уилверкомбе.

— С туфлей тоже порядок, сэр, — снова встрял сержант. — Мы говорили с сапожником. Он и в самом деле изготовил эту туфлю для мистера Алексиса. Хорошо его знает.

— И вы действительно сняли ее с ноги трупа? Дело серьезное, Ватсон. Чужой платок еще ничего, но премьер-министр в чужих туфлях…

— Будет вам шутить, милорд! — Сержант снова хохотнул.

— Я никогда не шучу, — ответствовал Уимзи, уткнувшись лупой в подошву туфли. — Здесь видны слабые следы соленой воды, а на верхней части их нет. Вывод: он прошел по очень мокрому песку, но по воде не брел. Пара царапин на мыске, полученных, вероятно, при залезании на скалу. Мы вам страшно благодарны, сержант. Вы вольны поделиться с инспектором Ампелти всеми ценными наблюдениями, которые мы здесь сделали. Вот, выпейте рюмочку.

— Большое спасибо, милорд.

Уимзи не сказал больше ни слова, пока они не сели в машину.

— Сожалею, — объявил он, когда они пробирались переулками, — но придется отказаться от нашего плана осмотра достопримечательностей. Я получил бы истинное наслаждение от этого простого удовольствия, но если я не отправлюсь прямо сейчас, то не смогу съездить в город и вернуться до ночи.

Гарриет, которая готовилась объяснять, что у нее много работы и она не может терять время, шатаясь по Уилверкомбу в компании лорда Питера, нелогично почувствовала себя обманутой.

— В город? — повторила она.

— От вашего внимания не могло ускользнуть, — сказал Уимзи, с ужасающим проворством протиснувшись между батским креслом[37] и фургоном мясника, — что проблема бритвы требует расследования.

— Конечно. Рекомендован визит в руританское посольство.

— Хм — не знаю, понадобится ли забираться дальше Джермин-стрит.

— В поисках небрежного мужчины средних лет?

— В конечном счете — да.

— Так что же, он действительно существует?

— Ну, я не поручусь за его точный возраст.

— Или за его привычки?

— Да, они могут оказаться привычками его камердинера.

— Или за жесткую щетину и вспыльчивость?

— Думаю, в щетине можно быть уверенным.

— Я сдаюсь, — покорно сказала Гарриет. — Пожалуйста, объясните.

Уимзи подвел машину ко входу в «Гранд-отель» и посмотрел на часы.

— Могу уделить вам десять минут, — произнес он официальным тоном. — Давайте сядем в холле и закажем чего-нибудь освежающего. Рановато, конечно, но после пинты пива ехать всегда веселее. Отлично. Теперь о бритве. Как вы могли заметить, это дорогой инструмент исключительного качества, изготовленный первоклассным мастером. Вдобавок к имени изготовителя на обратной стороне выгравировано загадочное слово «Эндикотт».

— Да, что такое Эндикотт?

— Эндикотт — это один из самых престижных парикмахеров в Вест-Энде. Был, по крайней мере. Такой престижный и величественный, что даже не называет себя современным снобским словом «парикмахер», предпочитая старомодное «цирюльник». Вряд ли он снизойдет — то есть снисходил — до бритья персоны, чья фамилия не встречалась в «Дебретте»[38] в течение последних трех столетий. И как бы ты ни был богат и титулован, кресла Эндикотта по несчастной случайности вечно будут заняты, а тазики для бритья — заказаны. В его заведении царит утонченная атмосфера аристократического клуба середины викторианской эпохи. Рассказывают, что однажды к Эндикотту попал некий пэр, нажившийся в войну на спекуляции сапожными шнурками, или пуговицами, или чем-то еще. Его случайно допустил к священному креслу новый помощник, не имевший достаточного опыта работы в Вест-Энде, — в войну не хватало парикмахеров, вот его и наняли на свою голову. Несчастный пэр не провел в этой кошмарной атмосфере и десяти минут, как его волосы встали дыбом, а члены обратились в камень. Его пришлось перевезти в Хрустальный дворец[39] и поместить среди допотопных чудовищ.

— И что?

— А вот что. Прежде всего невероятно, чтобы человек, покупающий бритвы Эндикотта, носил шляпу серийного производства и такие душераздирающие туфли, как те, что были на трупе. Учтите, — добавил Уимзи, — что здесь дело не только в деньгах. Сделанные на заказ туфли доказывают всего лишь, что танцор заботился о своих ногах. Но мог ли человек, которого бреет Эндикотт, заказать — находясь в здравом уме — туфли такого цвета и формы? И вообразить нельзя.

— Боюсь, я так и не смогла усвоить все неписаные законы и правила мужского костюма. Поэтому Роберт Темплтон неряшлив в одежде.