Виктор Лагздиньш - Ночь на хуторе Межажи. Смерть под зонтом. Тень
– Простим ее, коллеги, – проскрипел он. – Будем великодушны, попробуем войти в ее положение. В такие минуты люди не ведают, что говорят…
И засеменил прочь по коридору, постукивая тросточкой.
– Так вы говорите, Ранне еще работает? – переспросил старик. Скрипнуло плетеное кресло. – Когда–то она бабочкой порхала, вверх–вниз по лестнице, вверх–вниз. С утра до вечера. Теперь уж не смогла бы, а впрочем, кто знает…
– Еще очень даже бодрая, – заверил Виктор. – …А та девушка… – напомнил он, боясь, что разговор уйдет в сторону. – По словам Ранне, у вас тогда были большие неприятности… Даже скандал.
– Кто их сосчитает, эти неприятности и скандалы!
– Девушка тогда еще училась.
– Кому же учиться, как не молодым, в старости ничего в голову не лезет. И зачем старому человеку учиться? На что ему все эти премудрости? В могилу с собой не возьмешь.
Молодой человек потоптался у двери с медной дощечкой, на которой было выгравировано «Директор». Закрыто на два замка. Он разыскал учительскую, но и туда не попал. Надо найти кого–нибудь из персонала, они подскажут, когда кончается урок и начинается перемена.
Школьный звонок, далекий и позабытый, застиг его на лестничной площадке, серебристые трели разнеслись по длинным пустым коридорам. Одна за другой хлопали двери, в коридор гурьбой высыпали девчонки–подростки, появились и девчата постарше, с манерами взрослых дам. Он вспомнил, что этот техникум называют «Монастырем», и тут увидел невысокого стройного мужчину с классным журналом под мышкой – мужчина отпирал директорский кабинет, звеня внушительной связкой ключей. Он выждал, пока мужчина скроется за дверью, и постучался.
– Войдите! – раздалось словно издалека. Оказалось, двери двойные, к тому же одна из них обита дерматином.
Молодой человек поздоровался, и директор ответил. В его голосе и взгляде читался немой вопрос.
– Я врач, – сказал вошедший. – Из родильного отделения центральной больницы.
– Ах, это по поводу нашей студентки! Педсовет решил ее исключить. За прогулы без уважительной причины.
– Видимо, если бы директор возражал, педсовет не принял бы такого решения. Ведь, между нами, прогулы – это, в данном случае, только повод, другие прогуливают и больше.
Директор не возражал.
– Чем могу быть полезен?
– У вас что, другого пути нет, кроме исключения?
– Нет.
– Послушайте, товарищ директор! Хочу, чтоб вы знали: я пришел сюда не по долгу службы. Как врача, меня совершенно не волнует, что она родит. Молодая здоровая женщина… Если уж на то пошло, рожать – ее долг! Если бы она сделала аборт, вы бы ее не исключили, не так ли? Парадокс! Смешно, хотя и не до смеха!
– Мне тоже. Курите? – Директор предложил сигарету. Они закурили. – Да вы присядьте…
В коридоре прозвенел звонок к следующему уроку. Отсюда звук казался мягким и неназойливым.
– У меня их тут без малого полтысячи. И почти все молодые и, как вы говорите, способные рожать. Плохо, что одни девчата, плохо. Привыкают к мысли, что на свете мало парней, не упустить бы случая. А парни с гитарами околачиваются у общежития – мы на всякий случай запираем уж в девять. Но все равно не удержать. Я вот удивляюсь, почему большинство все–таки остается учиться. Думал, может, потому, что держу в ежовых рукавицах? Оказывается, не поэтому. Педагоги, кому девочки доверяют, говорят, все очень просто. Одни приехали в Ригу получить профессию, а другие – развлекаться. Первым наша строгость помогает держать себя в узде, вторым ничто не поможет. Поэтому я не имею права давать им ни малейшей поблажки. Для вас она – молодая здоровая женщина, призвание которой рожать, а для меня – студентка, которой надо дать профессию.
– Она хочет отказаться от ребенка.
– Вот это новость! – Директор встал из–за стола и забегал по кабинету. Пальцы, державшие сигарету, дрожали, и пепел осыпался на пол. – Ну и ну! И теперь мною, как букой, будут пугать детей! Выбросил на улицу! И вы пришли, чтобы я оставил ее в общежитии?
– Почти угадали.
– Нет, в общежитии моего техникума младенцев не будет! – Директор умолк, будто на миг заколебался, и продолжал: – Ладно, пусть напишет заявление об академическом отпуске. Девушка способная, успеваемость у нее хорошая, потом наверстает упущенное. Пусть несет заявление, я подпишу!
– Ей необходимо жилье! Ваш авторитет не пострадает, если вы разочек отступите от своих принципов.
– Вы законы знаете? Не знаете! Я уже не смогу выдворить ее из общежития! Только если взамен будет комната. Конечно, исполком мне такую комнату даст! Может, не сразу, но даст. А за счет чего, спрашивается? За счет жилплощади, которую должны получить наши педагоги. Хорошо, если нам выделяют хоть что–то один раз в два года. Преподавательница химии работает в техникуме с первого дня и, заметьте, терпеливо ждет своей очереди. Шесть человек на шестнадцати квадратных метрах! Пойдите и скажите ей, что надо подождать еще пару лет, потому что одна сопливая девчонка играла в папу–маму, пока не доигралась! У меня духу не хватит!
Директор нервно закурил новую сигарету.
– Вы ей передайте, что самое разумное – написать заявление об академическом отпуске. По состоянию здоровья, и точка. Я ведь не заинтересован, чтобы это чепе бросило тень на весь техникум. Девчонки и так по углам шепчутся, а толком никто ничего не знает. Ее подружка, которая подменила нашу красотку на медосмотре, пробкой у меня вылетела из техникума. А эту мамашу кто–нибудь в больнице навещает?
– Кажется, нет.
– Хорошо! Это очень хорошо! Заглохнут толки!
– Вы напрасно волнуетесь насчет техникума. Его репутация какой была, такой и останется. Ни замалчивание, ни разглашение ничего не изменят. Давайте лучше поговорим конкретно, чем мы сообща можем ей помочь. Я как врач и вы как педагог.
– Любопытно, как же мы можем ей помочь? Лично я умываю руки! Пусть думают родители!
– У нее нет родителей, одна бабушка.
– Она сама вам это сказала?
– Да. Мы разговаривали.
– Минуточку. – Директор выскользнул за дверь. Вернулся он не сразу. В руках у него была тонкая папка салатного цвета. – Ее личное дело. – Он подал папку врачу. – Мать работает в сельсовете, отец – в колхозной строительной бригаде. Есть, конечно, и бабушка, сестры и есть брат на два года моложе.
– Извините, я вас задержал! – заторопился врач.
– Ничего, ничего… Полезный обмен мнениями. Но заявление пусть подаст, я подмахну. – Он вдруг стал по–отечески заботливым, как и подобает победителю. – Я, конечно, понимаю: была ей охота возвращаться домой с дитем и без мужа, но…
– До свидания!
Врач дал себе зарок никогда не пытаться что–то втолковывать администраторам. Он был зол на себя за свою наивность и доверчивость.
Старший коллега – без пяти минут пенсионер, – выслушав его рассказ об этом визите, посмеялся в свое удовольствие:
– Вот и не суй нос в чужие дела! Ишь, заступник! Работай на совесть, потом выходи на пенсию. Вот и вся премудрость.
Не понравилось Виктору лицо старика. Вроде бы сама любезность, а во взгляде какое–то затаенное коварство.
– Ранне сказала, что родилась двойня. У той женщины. Она только не знает, двое мальчиков или мальчик и девочка.
– А я вот не помню, меня в это дело не впутывайте. – Старик тяжело задышал и уставился в окно, хотя в саду все было по–прежнему. – Мне восемьдесят два. Так сказать, на краю могилы… А вот милой Ранне, коли доведется встретить, низко кланяйтесь от меня…
Вцепившись в подлокотники, он стал подниматься с кресла. У него были тонкие, высохшие ноги, штанины висели мешком. Мелкими шажками он проковылял к дивану и прилег, положив голову на валик.
– Говорите, что ничего не знаете, а сами просите, чтобы не впутывали.
– Ничего не знаю. Честное слово, можете мне поверить! – Это прозвучало почти плаксиво.
Я не хотел. Я бы ни за что и не впутался, но они не могли без меня обойтись, на документах нужна была и моя подпись. И они принялись меня уламывать. Я сопротивлялся. Да, да… Я долго не соглашался! Даже предостерегал: «Как бы это не выплыло наружу!» А они снова за свое. Они боялись той женщины, у которой умер ребенок.
– Придет моряк, потребует расследования, – заведующий отделением не решался взять ответственность на себя.
– Нашей вины тут нет, любая экспертиза подтвердит, – возразил молодой коллега. – Этот чокнутый идеалист бегал к директору техникума. Сам мне потом рассказывал.
– Ну и получите нового завотделением, – в сердцах сказал заведующий.
– Неужели ты думаешь, что мы могли ребенка спасти?
– Не об этом речь. Во время войны немцы мобилизовали моего брата в латышский легион, теперь это наверняка откроется.
– Какое все это имеет значение! – не понял младший коллега. – Я уже говорил, чокнутый идеалист.
