Виктор Лагздиньш - Ночь на хуторе Межажи. Смерть под зонтом. Тень
Наивно было ждать от Виктора изъявления восторгов по поводу работы в лесу, пусть хорошо оплачиваемой, но неквалифицированной. Хватай, поднимай, тащи. С подъемниками, моторными пилами и прочими механизмами работали те, кто кончил соответствующие курсы, да вряд ли и эти профессии могли дать Виктору чувство удовлетворения своим трудом. И заработки не прельщали его, как прочих, – дома он видывал суммы намного крупнее, домашнее воспитание настроило его на достижение куда более значительных целей. Возможно, даже таких, для штурма которых и способностей не хватит; родители ведь в их оценке редко бывают объективными. Честолюбивым замыслам матери как неизменное приложение сопутствовали материальные блага, причем весьма значительные. И вот теперь они казались Виктору совершенно необходимыми для нормальной жизни: квартира, автомобиль, дача, путешествия. Их не могли обеспечить никакие отменные заработки на лесоповале, предстояло искать другие пути. Кратчайшие. Двадцать пять лет уже прожито, сколько там еще осталось? Лет десять, пятнадцать нормальной жизни. Важно, чтобы ты их прожил с шиком. Квартирные кражи, конечно, ребячество, из этого возраста он уже вышел. Прекрасно было поработать в лесу, дать отдых нервам и укрепить здоровье при помощи столь рекомендуемой врачами физической нагрузки, доказать себе и другим, какой ты сильный. Теперь надо найти деловых людей. С некоторыми из этой братии у него в колонии сложились неплохие отношения, может, и примут как своего. Недотепа! Сколько времени потерял, с тех пор как вышел на свободу! Белла ему была нужна! Нет чтобы устраивать свою жизнь – он, видите ли, стал возчиком дров! Афера с шифером не в счет, то была случайность, импровизация. Все равно что нашел тугой кошелек, который жалко отдавать в стол находок. И не более. Начнет жить на широкую ногу, Белла сама прибежит, разок он ее пустит на порог, а в другой раз оставит за дверью.
Отцу он написал несколько длинных писем, но ответа не было. Он писал о неудаче на вступительных экзаменах, о своей решимости следующей осенью опять попытать счастья, о здоровой работе в лесу ради заработка. Старика надо было и разжалобить, и разозлить. Чтобы, читая его письма, он воскликнул: «Ни один Вазов–Войский никогда еще не работал простым грузчиком!» И позвонил кому–нибудь из своих влиятельных друзей.
– Пристроиться в Риге есть где? – озабоченно спросил Рудис.
– Найдется.
– Тогда порядок… В конце концов, и на сотню прожить можно.
«Ты бы точно смог, у тебя потребностей никаких», – подумал Виктор, но сказать ничего не сказал. Он гордился, что к плебеям не принадлежит, что у него потребности есть.
Междугородный автобус медленно разворачивался на узких улочках старинного городка, пока не вынырнул на рыночную площадь. И вдруг Виктору показалось, что и не было вовсе этих месяцев, проведенных в лесу, что это вчера стоял он в тенечке под крытым навесом и потягивал теплое выдохшееся пиво. Бочка на том же месте, мужики с глубокомысленными взглядами тут как тут. По утрамбованной земле ветер гнал песчаную пыль и обрывки газет.
За это время он почти что не тратил денег, лесорубы обычно работали от зари до зари, да и магазина поблизости не было, поэтому в кармане Виктора была приличная сумма. И привычными радостями не успел себя порадовать. Правда, однажды он подбил ребят перекинуться в картишки, но вмешался Рудис, который потребовал прекратить игру. Когда же он понял, что на его речи никто не обращает внимания, выказал–таки мужицкое упрямство: сгреб часть колоды и бросил в огонь. Виктор попытался было что–то возразить, но Рудис, раскрасневшийся, заорал что есть мочи:
– Здесь ворованное не в ходу… Здесь все честно зарабатывают свои деньги!
Физическая сила Рудиса пользовалась достаточным авторитетом.
Хмуро ворча – все игроки без исключения были высокого мнения о своем искусстве и верили в удачу, – они разбрелись по углам и больше подобным образом развлекаться не пытались.
«Икарус» выкатил на новую широкую автостраду, проложенную в обход городка, и мотор загудел на полную мощность. Люди подремывали в комфортабельных креслах, их было немного, автобус, набирая пассажиров, завернет еще в три или четыре таких городка и только тогда возьмет курс на Ригу. За окном тянулись ухоженные холмистые поля, пастбища, рощицы, изредка мелькнет одинокий домишко, прячущийся в купе деревьев. Проплывали мимо огромные животноводческие фермы, над которыми, как задранные к небу «цеппелины», вздымались серебристые силосные башни.
Автобус прибудет в Ригу под вечер, сегодня ничего путного уже не предпримешь. Что скажет Нина, увидев его после долгой разлуки? Успеть бы купить цветы. Темно–красные розы с бархатистыми лепестками, сколько бы ни стоили. Нине для настроения нужны цветы. Как ей объяснить, почему так долго не был, почему не писал, ничего не хотел знать о ней?
Он не допускал и мысли, что ночь ему придется провести «у цыган», с женщиной, к которой он был равнодушен, а в общем добрейшей души человеком, сделавшей свой дом пристанищем голодных и бездомных. Фантазия рисовала в ярких красках предстоящую встречу с Ниной, она умела окружать себя атмосферой тысячи и одной ночи, рядом с ней женщина из «цыганского» дома казалась особенно серенькой и неприметной.
Но Нина Черня категорически и без всяких объяснений отказалась его впустить. Они разговаривали через закрытую дверь. Разозлившись, он начал кричать и молотить кулаками, на лестничную площадку выглянули соседи и предложили ему немедленно убираться восвояси. Букет роз он растоптал и расшвырял у ее порога, наговорив соседям глупостей, и чуть было не попал в милицию. Благо у самой машины сержант сжалился над ним: парень вроде трезвый и у него такой убитый вид.
Наутро он стал донимать Марию расспросами: искал ли его кто–нибудь и когда?
– Никто не искал.
– Как же так?
– Не искал.
– Из милиции ведь приходили?
– Нет, не приходили.
– Не может быть!
– Честное слово!
– Но участковый–то заходил, как бы между прочим, узнать, как живешь, что поделываешь и все такое?
– Никто не приходил.
– Тогда они наверняка расспросили соседей, не ночует ли у тебя кто.
– В нашем–то доме! Не ходят сюда спрашивать, знают, что бесполезно.
– В самом деле никто меня не разыскивал?
Женщина помотала головой. У нее были жидкие, свалявшиеся волосы.
– Мне сегодня надо пораньше на работу, – сказала она, вставая. – Если пойдешь куда, ключ положи на старое место.
– Никуда я не пойду, только на почтамт, отцу звякну.
На ней все висело, а эта фиолетовая комбинация… Жуткая безвкусица.
Женщина рылась в шкафу, выбирая, что надеть.
– Я дам тебе денег на продукты, – сказал Виктор. – Подай мне куртку.
– Купи чего–нибудь сам, если увидишь. Вчера давали болгарские помидоры.
Что–то у них там пошло кувырком. Почему они меня не ищут? Если бы искали, ясно, что начали бы отсюда, где застукали в прошлый раз.
Далекая Мурманская область отозвалась тут же, слышимость была на удивление хорошей. Отец поднял трубку сразу, после первого гудка, наверно, сидел за письменным столом.
– Привет, па! Жив–здоров? Сколько ни смотрю по телевизору прогноз погоды, у вас в Мурманске сплошные климатические капризы. Сразу вспоминаю твои сердечно–сосудистые. Мои письма получил? Пожалей себя, не гори на работе.
– Ты откуда звонишь? – Вопрос о письмах отец проглотил со стоическим спокойствием.
– Из Риги. Только приехал. Все лето вкалывал в лесу на ветровалах. Полезно для здоровья, но я не затем туда подался Заколачиваю мощную деньгу. Я тебе уже писал. На вступительных провалился. Ну, не с треском, но двух баллов не хватило. Трудно тягаться с мальчишками со школьной скамьи. В жизни ничего не смыслят, но назубрились зверски…
Хотя речь его не была продумана до мельчайших деталей, она журчала, как ручеек. Сейчас он скажет, что категорически отказывается от денежных переводов, если отцу вздумается их посылать, он ведь сам в состоянии заработать на жизнь, а вот если отец выразит желание помочь устроиться на работу, тогда другое дело. Учиться он будет на вечернем или заочном, для дневного отделения уже, пожалуй, староват. Да, документы подал, все решено окончательно. На экономический. Не мешало бы, конечно, найти работенку, естественно, чтобы не с утра до вечера. Оклад можно и небольшой, из лесу привез кучу денег, но если бы ты созвонился кое с кем и попросил, к примеру…
– Послушай, а может быть, в том, что с тобой происходит, виноват не столько ты, сколько наследственность?
– Впервые слышу, что среди твоей или маминой родни были ущербные.
– Значит, ты мне не поверил.
– В ту чепуху, что ты нагородил в прошлый раз? Конечно, не поверил. Просто мама придумала эту версию, тебя жалеючи! Она не надеялась, что я стану порядочным человеком, и хотела избавить тебя от лишних переживаний. Бедная ма, все–таки у нее было доброе сердце! И как она нас с тобой любила! Почему я этого не ценил!
