Джон Карр - Отравление в шутку
— Минуточку… — перебил его я. — Насколько я помню слова Мери, ты к тому времени уже был на кухне и взял поднос с едой для миссис Куэйл…
Мэтт щелкнул пальцами. Его румяное лицо побагровело, и он смущенно засмеялся:
— Верно, черт побери. Я и не подозревал, что свидетель может так запутаться в своих показаниях. Так вот, я и правда спустился вниз до гонга. Поднос был уже приготовлен, и я взял его и пошел наверх.
— Ты кого-нибудь встретил?
— Только отца. Он как раз спускался. Он приподнял салфетку, поглядел, что я несу, сказал, что это как раз то, что надо, и двинулся в столовую.
— Значит, ты был единственным, кто…
Внезапно смысл того, к чему я клонил, дошел до Мэтта, его голубые глаза еще больше выпучились, и он стал делать руками такие движения, словно неистово тряс кого-то невидимого за шею.
— Нет-нет… Честное слово. Ты хочешь сказать, что я отравил родную мать?..
В его голосе послышались истерические нотки. Я сказал:
— Ничего подобного, Мэтт. Пожалуйста, продолжай. Ты отнес ей поднос, так? И пока она ела, ты был с ней?
— Нет-нет. Я открыл дверь, увидел, что она дремлет в кресле. Она так мало спит, что мне стало жалко ее будить. Я просто поставил поднос на стол и вышел. Я понимал, что она скоро проснется…
— Что же ты наделал, Мэтт! — жалобно воскликнула Мери. — Ты позволил остыть горячим гренкам на молоке? Ну почему в этом доме все делается шиворот-навыворот? — проговорила она, заламывая руки.
Мэтт обернулся к ней, опустил голову и сказал:
— Послушай, милая сестрица. Послушай внимательно. Кто-то попытался отравить мышьяком маму, кто-то вошел в ее комнату, пока она спала, и подсыпал яд. И я не могу понять, какое значение имеет тот факт, что гренки могли остыть. Будь немножко поблагоразумнее. А ты, Джефф, продолжай.
— Следовательно, после твоего ухода в комнату мог войти кто угодно. Пока твоя мать спала…
— Угу. Мы начали ужинать только минут десять седьмого, потому что в столовой были только мы с отцом. Джинни вообще в доме не было. А ты где была, Мери?
— Я пошла узнать у мамы насчет… ой, я уже не помню, насчет чего именно. В общем, я пошла вскоре после того, как Мэтт отнес ей поднос. Мама как раз проснулась. Я посмотрела, как она начала есть, а потом спустилась в столовую. Там уже были Джинни и Кларисса, и мы начали ужинать.
— Я тоже там был, — вставил доктор Твиллс.
Мери вздрогнула и виновато посмотрела на него.
— Ну разумеется, Уолтер. Я это и хотела сказать. Только ты немного опоздал.
— Я был у себя в комнате, я работал весь день. Тогда-то я и обнаружил… Впрочем, это не важно, — оборвал он сам себя. — А что остальные?
— Я уже вам рассказывала, что ездила за продуктами, — напомнила Кларисса. — После этого, когда я уже вернулась, Джинни одолжила у меня машину — она собиралась в город. А я пошла к себе и прилегла. Я не выходила из комнаты до самого ужина. Вот и все, что я могу сообщить.
— Я ездила в городскую библиотеку за книгой, — сказала Джинни. — Это и объясняет мое отсутствие…
Доктор Твиллс вышел из-за кресла жены и сказал:
— Позвольте, я расскажу, что было дальше. После обеда судья удалился в библиотеку, где и оставался. И гиоскин, и мышьяк были подложены до этого времени, а потому, полагаю, наши дальнейшие передвижения уже не имеют значения. Миссис Куэйл почувствовала себя плохо в половине восьмого.
— Мышьяк действует так быстро? — спросил я.
— В таких больших дозах — да. Она бы скончалась, если бы я не заподозрил неладное и стал вводить средства против неврита, а не мышьякового отравления. Доза была огромной, ведь вообще-то мышьяк — медленный яд…
— Ты знал об этом? — спросила меня Джинни.
— Да, знал. Теперь вот что. Учитывая, что судья пошел в библиотеку сразу после ужина, то есть примерно в шесть сорок пять, делаем вывод: гиоскин попал в сифон в промежутке между половиной шестого и шестью сорока пятью. То есть в течение часа с небольшим. Необходимо знать следующее: когда в этом промежутке судьи не было в библиотеке и, стало быть, когда злоумышленник мог туда пойти незамеченным. Мери слышала, как отец спускался в погреб в половине шестого. Мэтт видел, как он спускался в столовую вскоре после шести. Кто-нибудь видел его в этом промежутке?
Я окинул взглядом родственников судьи, но на их лицах не выразилось желания поделиться со мной этими сведениями.
— Придется подождать и спросить его самого, что он делал в эти полчаса, — сказал я.
— Дело в том, — пробормотал Твиллс, — что до обеда в библиотеку мог зайти любой…
— Кроме меня, — напомнила Джинни. — Я была в городе.
— Кроме тебя, — уступил Твиллс. — Теперь поднос. За те десять минут, что Мэтт принес поднос и оставил его в комнате миссис Куэйл, там мог побывать кто угодно. Любой из нас.
Мэтт испустил тяжкий вздох. Снова его рука заходила по лацкану.
— Ты забываешь, Уолтер, что я спустился сразу после того, как оставил поднос в маминой комнате. Папа может подтвердить, что я был в столовой еще до того, как мы начали есть…
Настала очередная пауза. Джинни соскользнула со стола и встала, уперев руки в бока. Она глядела на брата с явным любопытством.
— Какой отличный из тебя адвокат! Просто чудо! Ты отнес поднос наверх. У тебя была прекрасная возможность положить мышьяк. И вот теперь ты говоришь: «Я ни в чем не виноват. У меня прекрасное алиби. После того как дело было сделано».
Мэтт не рассердился. Он пришел в такой ужас, что сделался совершенно беспомощным.
— Боже правый! — выдавил он из себя. — Неужели, по-твоему, я могу отравить свою родную мать?
— А что, по-твоему, все мы в отличие от тебя на такое способны?
Небольшая фигурка доктора Твиллса словно увеличилась в размерах. Напоминая обезьяну, он подошел к остальным, уже сгрудившимся вокруг Мэтта. Перекрывая их крики, он рявкнул:
— Погодите, черт побери! Успокойтесь!
Шум утих, под его суровым взглядом все снова заняли свои места. Несмотря на свой малый рост, Твиллс производил внушительное впечатление. Решительно помотав головой, он сказал:
— Криками делу не поможешь. Эта задача для нас с мистером Марлом, и мы найдем ее решение. Если, разумеется, вы не хотите пригласить полицию. Лично мне все равно. Это лишь сняло бы с меня лишнее бремя.
Мне показалось, что Джинни вот-вот расплачется.
— Извини меня, Мэтт, — пробормотала она. — Я не хотела. Ты же знаешь… Но, Уолтер, — она махнула рукой, — все это кажется каким-то жутким сном. Просто не верится, что мы собрались в комнате, чтобы… Это напоминает игру. Джефф — прокурор, он задает вопросы, и рано или поздно он кого-то спросит: «Ты виноват?» И тот ответит: «Да», — и игра кончится. Но когда знаешь, что это никакая не игра, то становится совсем невмоготу.
Она была близка к истерике. Твиллс почувствовал себя очень неуютно. Он явно сожалел о своей тираде.
— Видишь ли, Джинни, это в каком-то смысле и впрямь игра. С твоими родителями не случилось ничего плохого. С матерью дежурит опытная медсестра, отец спит в запертом кабинете. Они вне опасности. Но для общего успокоения с этим надо разобраться. — Он снова сделался жестким и продолжал без вызова: — Теперь слушайте меня все — отправляйтесь спать. Мы с мистером Марлом во всем разберемся. А вы все отправляйтесь спать.
Мне так и не удалось понять, как это Твиллс сумел подчинить их своей воле. Разумеется, он оставался совершенно спокоен: драматические события мало взволновали его, и все прочие обитатели дома Куэйлов были так растеряны, что готовы были подчиниться любому, кто мог проявить твердость. Впрочем, были попытки протеста, Кларисса, например, была охвачена гордым негодованием. Она то и дело поднимала свои бусы и отпускала их, отчего они со стуком падали ей на грудь. Наконец она сказала с иронией в голосе:
— Что-то ты, Уолтер, очень уж раскомандовался.
Но он лишь свирепо посмотрел на нее, и она испуганно замолчала. Мэтт бубнил, что он юрист и не позволит, чтобы разбирательство шло без его участия.
Так или иначе, библиотека в конце концов опустела.
Было решено, что я проведу ночь в доме Куэйлов. Я попросил диванчик в библиотеке, хотя было ясно, что особенно поспать в эту ночь не удастся.
Когда я прощался с ними на ночь, они стояли в нерешительности в холле. Мери боялась идти наверх одна. Мэтт пошел ее проводить. Обняв ее за плечи, он громким уханьем отпугивал потенциальных привидений. Кларисса, не сказав мужу ни слова, величественной походкой двинулась за братом и сестрой. Все разговаривали громко, участливо и с каким-то вызовом. Только Джинни была бледна и молчалива.
Огни в доме погасли, и темнота вступила в свои права. Я стоял в холле, испытывая озноб. Почему, я сам не мог понять — ведь вокруг все было знакомое. Или мне это лишь казалось знакомым? Когда сознание начинает разлагаться, возможно, происходит выделение продуктов распада, каковые в сочетании с прахом образуют плесень на окружающих оболочках. Так разлагающиеся тела усопших создают специфическую атмосферу в склепах. В голове каждого из обитателей дома Куэйлов бешено стучали молоточки ненависти, ярости, разочарованности — передо мной снова всплыли их лица, — и у кого-то одного этот молоточек пробил трещину. Они продолжали жить обыденной жизнью, но продукты распада невысказанных желаний и надежд отравляли атмосферу дома, обволакивали находящихся в нем липкой сыростью. Тайно стиснутый кулак, исподволь брошенный взгляд за чашкой кофе были всего-навсего внешними знаками — но то были знаки, подаваемые убийцей. Убийцей, который избрал самый кровавый путь — путь улыбающегося, но не знающего снисхождения отравителя. В холле было темно, и лишь на площадке второго этажа тускло горела желтая лампа, отбрасывая на нижнюю стену силуэт лестничных перил, зловеще высвечивая очертания шляп и пальто на вешалке внизу. Ступени лестницы заскрипели, но шагов не последовало. Желтый блик осветил портрет в золотой раме. Порыв ночного ветра заставил портрет шелохнуться. Холл снова наполнился скрипом. Я стоял спиной к входной двери и оглядывал холл. В библиотеке Твиллс ворочал что-то тяжелое, а потом, похоже, свалил его в камин. Наверное, он разводил огонь. За окном завывал ветер.
