Джон Карр - Клетка для простака
– Да, дорогой. Есть еще кое-что. Вернулся офицер полиции.
Волосы Ника были взъерошены, он выглядел совсем больным, поэтому Мария, поддерживая его, повторила свое сообщение.
– Офицер полиции? Какой еще офицер полиции?
– Суперинтендент Как-его-там, который уже был здесь.
– Э-э?
– Хедли, вроде бы так его зовут.
– Но каким образом он оказался здесь так быстро?
– Он пришел по другому делу, – сказала Мария, вновь принимаясь рыдать. – Он пришел повидать тебя еще раз: говорил, что это очень важно. Я сказала, что ты сдерешь с меня шкуру, если я разбужу тебя между чаем и обедом. Это было до половины восьмого, как раз перед тем, как я пошла туда, к другим. Я сказала суперинтенденту, что если он подождет, то я разбужу тебя в половине восьмого. Я отвела его в библиотеку и совсем о нем позабыла. Как есть позабыла. – И Мария добавила с какой-то дикой радостью – Он все еще там и совсем обезумел от злости. Но ведь ты не хочешь его видеть, дорогой? И не надо, если не хочешь.
– Да неужто же я не хочу его видеть? Напротив, моя дорогая мегера. Именно этого я и хочу больше всего на свете.
– Но разве ты не хочешь лечь?
– Лечь! Дай мне костыль. – Он кивнул на телефон. – Позвони в отделение полиции; нет, подожди, я сам позвоню. Ступай вниз и немедленно пришли сюда суперинтендента Хедли. И не смей называть меня «Ники» и «дорогой», чтобы я этого больше не слышал, во всяком случае, при людях. Понятно?
Он с трудом поднялся, опираясь на костыль; хромая, пересек комнату, оперся о подоконник одного из западных окон и устремил взгляд в направлении теннисного корта.
***
Хорошо, что он ничего не смог там разглядеть. Те двое, что стояли возле корта, с каждой минутой все сильнее ощущали угрозу, исходившую от мертвого тела, и переживали крушение своих планов. Хью Роуленд все еще сжимал в руках садовые грабли, а Бренда так замерзла, что едва держалась на ногах.
– Теперь это бесполезно, – заметила она. – Мария видела следы и расскажет об этом. Мы не можем их уничтожить. Хью, о чем мы думали? Должно быть, мы просто обезумели.
– Нет. Это был единственно возможный выход, но он не сработал. – Он сжал зубы. – Что ж, ничего не поделаешь. Если нельзя так, то надо сделать иначе.
– Хью, мы не можем. Нельзя начинать все сначала.
– Я не имею в виду очередную подтасовку фактов. Боюсь, – он горько улыбнулся, – боюсь, нам придется опуститься до того, чтобы сказать правду. Нам надо найти такую интерпретацию случившегося, которой они поверят. Именно интерпретацию.
Он откинул грабли и принялся мерить шагами широкую травяную полосу.
– Проклятье, ума не приложу, как парня могли задушить в самом центре песчаной площадки и не оставить никаких следов. Я не умею объяснять чудеса. Я знаю только одного человека, который это умеет. Его зовут Гидеон Фелл, и сейчас до него не добраться. Ах, если бы только ты не наделала этих следов! Если бы кто-то другой прошел туда в твоих туфлях, чтобы убить его и свалить вину на тебя! – Хью резко прервался и уставился на новые теннисные туфли на ее ногах. – Кстати, где те другие, грязные, которые ты сняла?
– В корзине для пикников.
– В корзине для пикников?
– Да. Когда я увидела Марию, то чуть не провалилась сквозь землю. Я стояла на крыльце павильона и держала корзину за спиной, боялась, что она увидит туфли. Поэтому, пока она смотрела на Фрэнка, я засунула туфли в корзину. Там было мало места, ведь корзина набита посудой; но я все-таки закрыла ее и поставила туда, где она стояла.
– Хм. Какого размера у тебя туфли?
– Четвертого. Но…
– Довольно маленькие, не так ли?
– Да, пожалуй. Средний размер пятый. Что ты надумал?
Хью пришла в голову какая-то мысль, но, немного подумав, он отбросил ее.
– Нет! – сказал он с отчаянной решимостью. – Это не годится даже для фальсифицированной защиты. Женщина может надеть такие туфли, но никак не мужчина. И, несмотря на то, что ты говорила про удушение, это сделал именно мужчина. Удушение – способ, которым женщины никогда не пользовались и пользоваться не будут. Кроме того, скрывая правду, мы сыграем на руку убийце: он же над нами и посмеется. Нет уж, черт побери. Мы будем искренни до конца, и все же мы их побьем.
– Наверное, ты прав, – проговорила Бренда бесцветным голосом. Она запустила пальцы в темно-золотистые пряди, упавшие на лоб, и отбросила их назад. Даже глаза ее потускнели. – Хью, я пойду в дом. Я больше не могу оставаться здесь. Когда… когда прибудет полиция?
– Через пятнадцать – двадцать минут. Почему ты спрашиваешь?
– Потому что сейчас я не могу никого видеть. – Она сжала руки. – Я хочу принять горячую ванну. Хочу смыть с себя эту грязь. Если я сейчас встречусь с кем-нибудь – сама не знаю, каких небылиц наговорю. Ах!
– Да, это самое лучшее. Поднимись в свою комнату, запри дверь и ляг. Я хочу еще немного побыть здесь…
Она заговорила с легким беспокойством:
– Почему ты хочешь остаться? Что ты собираешься делать?
– Ничего. Совсем ничего! Просто хочу рассмотреть кое-какие мелочи.
Бренда забеспокоилась сильнее. Она подошла ближе к нему:
– Хью, ты что-то задумал. Я вижу. Что ты прячешь в рукаве?
– Коль речь зашла о рукавах, – возразил он, – то ты замерзла, ты вся дрожишь. Вот, накинь мой пиджак. Бери, бери. Он немного замаслен, оттого что я возился с колесом, но зато теплый. – Не обращая внимания на ее протесты, он закутал Бренду в пиджак. – Бренда, клянусь честью, я не собираюсь делать никаких глупостей. Отныне нас спасет только правда, и ничего, кроме правды. Не стану уверять тебя, будто не собираюсь отыскать ноготь, который ты обломала о воротник Фрэнка, и избавиться от него, поскольку именно это я и намерен сделать. На этот счет не беспокойся. Но что касается остального – только правда. Может, найдется какая-нибудь улика, какое-нибудь указание, которое объяснит чудо; именно это я и поищу. А теперь иди. Выше голову.
– Хорошо, – сказала Бренда и, прежде чем убежать, крепко сжала руку Хью.
Некоторое время Хью стоял, внимательно оглядывая теннисный корт. Повеяло вечерней прохладой; еще час – и станет совсем темно. В кармане брюк он нашел бензиновую зажигалку и смятую сигарету. Он закурил, глубоко, блаженно вдыхая табачный дым, а голова его тем временем звенела от роящихся в ней планов.
Это убийство было явной ловушкой. Но туда не должна была угодить Бренда, поскольку никто не знал, что ей вдруг придет в голову спуститься в павильон за корзиной для пикников. И тем не менее Бренда попала в хорошо смазанный капкан. Больше всего его бесило, что настоящему убийце так редкостно повезло, а они сваляли дурака; настоящий убийца ускользнул так же незаметно, как и перелетел над теннисной сеткой, не оставив следов.
Хью не имел ни малейшего представления о том, кто был этот убийца. За исключением того, что касалось Бренды, он ничего не знал про дела Фрэнка. Сейчас он не хотел думать об этом; без того было немало дел. Он сделал несколько затяжек и бросил сигарету в траву. Открыв проволочную дверь, Хью пошел через теннисный корт.
Странное это было чувство – словно идешь по канату, натянутому над широкой улицей.
Корт уже начал подсыхать и твердеть. Туфли Хью оставляли четкие, но не очень глубокие следы. Он старался не наступать на другие отпечатки и поэтому, прежде чем подойти к трупу Фрэнка, сделал довольно широкий круг. Затем он внимательно изучил детали.
Следы Фрэнка шли по косой линии от проволочной двери к середине корта и обрывались примерно в десяти футах от сетки. Здесь Фрэнк упал. Завязалась борьба, либо кто-то нарочно попытался взрыхлить почву вокруг тела.
Поверхность корта в этом месте была буквально перепахана по широкому кругу, следы старательно затерты каблуками; настолько, что было почти невозможно определить, где Бренда несколько позже поставила тяжелую корзину для пикников.
Фрэнк лежал головой к сетке: одна рука вытянута, плечо поджато, ноги переплетены. Однако, как он стоял, когда на него напали, определить было невозможно, поскольку он перевернулся (или его перевернули) по крайней мере раз. Его голова и плечи оставили вмятины на мягкой поверхности корта. Один конец шелкового шарфа, которым его задушили, был порван его собственными ногтями, когда Фрэнк пытался отвести руки убийцы от своего горла.
Ногти.
При этой мысли Хью похолодел.
Он зажег бензиновую зажигалку, поднес ее к Фрэнку (дело не из приятных) и после тщательных поисков нашел в ворсистом твидовом воротнике кусочек покрытого лаком ногтя Бренды.
Неужели это сделала все-таки она?
Хью не верил, что это она; и все же… Безумная, предательская мысль; мысль, заслуживающая всяческого осуждения. Но она все-таки мелькнула в голове у Хью, что было тем более неприятно в отсутствие Бренды. Если бы она была здесь, если бы он мог ее видеть, он ни за что бы так не подумал. Однако назойливая мысль не покидала его; ведь пока он не увидел труп Фрэнка собственными глазами, он не осознавал всю безнадежность попыток разумно объяснить это «чудо».
