Дороти Сэйерс - Найти мертвеца

— Невыносимый человек! — прошептала Гарриэт, внезапно оставшись одна в сине-плюшевом холле. Затем она резко сбежала по ступенькам и запрыгнула на подножку «Даймлера».

— Портвейн или шерри? — спросила она.

— Что? — переспросил Уимси, подавая машину назад.

— Платье — цвета портвейна или шерри?

— Кларет, — ответил Уимси, — «Шато-Марго 1893» или примерно около этого. Для меня год или два не играют роли.

Он поднял шляпу и плавно нажал на сцепление. Когда Гарриэт направилась назад, слабый знакомый голос обратился к ней:

— Мисс… э… мисс Вэйн. Могу я минутку поговорить с вами? Это была «хищная ведьма», которую Гарриэт видела предыдущим вечером в танцевальном холле «Респлендента».

Глава 5

Свидетельствует невеста

Пятница, 19 июня

Гарриэт почти забыла о существовании этой женщины, но сейчас этот маленький эпизод снова возник в ее памяти, и она удивилась, как могла та быть столь нелепой. Нервозное ожидание, рассеянный, какой-то восторженный взгляд, постепенно сменяющийся капризным нетерпением; вопрос о мистере Алексисе, а затем разочарование и поспешный уход. Сейчас, бросив взгляд на ее лицо, Гарриэт увидела, что оно настолько старое, настолько опустошенное и разрушенное горем и страхом, что некоего рода неумелая деликатность заставила Гарриэт отвести глаза и довольно резко ответить:

— Да, разумеется. Пойдемте в мою комнату.

— Это так любезно с вашей стороны, — проговорила женщина. Она на мгновение замолчала, затем, когда они подходили к лифту, добавила: — Меня зовут Велдон, миссис Велдон. Я на некоторое время остановилась здесь. Мистер Грили — хозяин — знает меня очень хорошо.

— Это прекрасно, — сказала Гарриэт. Она понимала, что миссис Велдон пыталась объяснить, что она не мошенница, не гостиничная аферистка и не агент по продаже белого живого товара, и Гарриэт дала понять, что она и не предполагает, что миссис Велдон является кем-нибудь из подобных штучек. Гарриэт почувствовала нерешительность, и поэтому говорила несколько грубовато. Она уже видела «сцену», неясно вырисовывающуюся впереди, а она не была той женщиной, которая получает удовольствие от «сцен». Гарриэт в мрачном молчании держала путь к двадцать третьему номеру, и, пригласив свою гостью, предложила ей сесть.

— Это по поводу… — сказала миссис Велдон, опускаясь в кресло и обнимая свою драгоценную сумочку, — …это по поводу мистера Алексиса. Горничная рассказала мне ужасную историю… я отправилась к хозяину… он ничего мне не сообщил… и я увидела вас с полицейскими… и говорила со всеми этими репортерами… они указали на вас… о, мисс Вэйн, ПОЖАЛУЙСТА расскажите мне, что случилось.

Гарриэт прочистила горло и машинально начала искать в кармане сигареты.

— Мне чрезвычайно жаль, — начала она. — Боюсь, что произошедшее слишком ужасно. Видите ли, я случайно оказалась вчера после полудня внизу на берегу и там обнаружила мертвого мужчину. И, судя по тому, что они говорят, боюсь, это мистер Алексис.

Нет смысла ходить вокруг да около. Это измученное создание с крашеными волосами и размалеванным лицом должно узнать правду. Гарриэт чиркнула спичкой и следила за огнем.

— Это я слышала. Как вы думаете, это был сердечный приступ?

— Боюсь, что нет. Они… похоже, они думают, что он… (как найти слова помягче?)… сделал это сам. (Во всяком случае, ей удалось избежать слова «самоубийство».)

— О, он не мог так поступить! Не мог! В самом деле, мисс Вэйн, это, наверное, ошибка. Должно быть, это — несчастный случай.

Гарриэт покачала головой.

— Но вы не знаете — да и откуда вы можете знать? — что все это невозможно. Люди не стали бы говорить такие ужасные вещи. Он был абсолютно счастлив, и не мог сделать с собой что-нибудь подобное. Зачем ему… — миссис Велдон замолчала, изучая лицо Гарриэт своими голодными глазами. — Я слышала, как они говорили что-то о бритве… мисс Вэйн! Как его убили?

Этому не было подобающего названия — даже длинного латинского.

— У него было перерезано горло, миссис Велдон. (Ужасное саксонское односложное слово.)

— О! — миссис Велдон вся как-то сморщилась, и сейчас казалась не чем иным, как набором из глаз и костей. — Да… они говорили… они говорили… я не расслышала как следует… я не хотела расспрашивать… казалось, им все это доставляло огромное удовольствие.

— Понятно, — сказала Гарриэт. — Видите ли, это — газетчики, и они живут этим. Им все безразлично. Это же для них хлеб с маслом. И они не могут помочь. Они, вероятно, не знают, что это означало для вас.

— Однако это так. Но вы… ВЫ же не хотите увидеть происшедшее хуже, чем оно есть. Я могу доверять ВАМ?

— Вы можете доверять мне, — медленно проговорила Гарриэт, — но, действительно, это не могло быть несчастным случаем. Мне не хочется посвящать вас в подробности, но поверьте, здесь даже нет вероятности несчастного случая.

— Тогда это не может быть мистер Алексис. Где он? Я могу увидеть его?

Гарриэт объяснила, что тело пока не найдено.

— В таком случае, это может быть кто-нибудь еще. Откуда им известно, что это Поль?

Гарриэт неохотно упомянула про фотографии, зная, какой окажется следующая просьба.

— Покажите мне фотографию.

— Это не очень приятное зрелище.

— Покажите мне фотографию. Я не смогу оставаться в неведении насчет этого.

Наверное, лучше отмести все сомнения. Гарриэт медленно вытащила снимок. Миссис Велдон выхватила его у нее из руки.

— О Боже!! Боже!

Гарриэт позвонила в колокольчик и, выйдя ненадолго в коридор, дождалась официанта и попросила его принести виски с содовой покрепче. Когда она вернулась, она выпила сама и заставила выпить миссис Велдон. Затем достала чистый носовой платок и подождала, когда буря утихнет. Она сидела на подлокотнике кресла и с довольно беспомощным видом поглаживала миссис Велдон по плечу. К счастью, кризис принял форму просто неистовых рыданий, а не истерики. Гарриэт чувствовала возрастающее уважение к миссис Велдон. Как только рыдания немного утихли и ищущие пальцы начали ощупывать сумочку в поисках носового платка, Гарриэт протянула свой.

— Благодарю вас, моя дорогая, — проговорила миссис Велдон. Она стала вытирать глаза, пачкая ткань красными и черными разводами от косметики. Затем она шмыгнула носом и выпрямилась. — Простите меня, — несчастным голосом начала она.

— Все хорошо, — успокоила ее Гарриэт. — Боюсь, что у вас довольно сильное потрясение. Может быть, вам лучше немного вымыть глаза? Вы почувствовали себя лучше, не так ли?

Она протянула губку и полотенце. Миссис Велдон стерла нелепые следы своего горя, и из складок полотенца появилось ее лицо — лицо женщины между пятидесятые и шестидесятью годами, болезненно желтое, но весьма достойное в своем естественном виде. Она сделала машинальное движение к своей сумочке, но затем передумала.

— Я выгляжу ужасно, — сказала она с коротким тоскливым смешком, — но какое сейчас это имеет значение?

— Я бы так не сказала, — заметила Гарриэт. — Вы выглядите вполне приятно. В самом деле, это правда. Идите и сядьте. Возьмите сигарету. Наверное, у вас немного болит голова?

— Благодарю вас. Вы очень любезны. Я не буду снова такой бестолковой. Я доставила вам массу беспокойства.

— Ни капельки… Надеюсь, что смогу помочь вам.

— Сможете. Если только захотите. Я уверена, что вы — умная. Вы выглядите умной. А я — глупая. Но надеюсь, что это в прошлом. Наверное, это очень приятно — заниматься делом. Если бы я умела писать картины, ездить на мотоцикле или еще что-нибудь, то больше бы узнала о жизни.

Гарриэт с серьезным видом согласилась, что это, вероятно, хорошо — иметь какое-нибудь занятие.

— Но, разумеется, я никогда не могла заставить себя сделать это. Жила ради своих эмоций. Ничего не могу поделать. Наверное, я сама избрала этот путь. Конечно, моя жизнь в замужестве была трагедией. Но сейчас повсюду так. И мой сын, вы, наверное, не считаете, что я настолько стара, чтобы иметь взрослого сына, моя дорогая… но я вышла замуж в скандально молодом возрасте, и мой сын имел несчастье разочароваться во мне. У него нет сердца — и это кажется странным, так как в действительности я — сама любовь. Я предана моему сыну, дорогая мисс Вэйн, но молодые люди такие черствые. Если бы только он был добрее ко мне, я смогла бы жить с НИМ и ДЛЯ НЕГО. Все всегда говорили, что я — замечательная мать. Но это — ужасное одиночество, когда твое собственное дитя уходит, и тебя нельзя винить за то, что ты цепляешься за крошечное счастье, не так ли?

— Думаю, да, — отозвалась Гарриэт. — Я тоже пыталась уцепиться. Тем не менее это не сработало.

— Не сработало?

— Да. Мы поссорились, а потом… ну, он умер, и подумали, что я убила его. Хотя я этого не делала. Это сделал кто-то еще, но все это было крайне неприятно.