Превращения Арсена Люпена - Морис Леблан
– Это твое бедное сердце, не правда ли, моя дорогая… твое бедное сердце?.. Ну да ничего, я вижу, тебе уже полегчало… Вот и щеки чуть порозовели… Все хорошо, уверяю тебя… Не правда ли, милая?
Приступ длился несколько минут. Когда мадам де Буа-Верне пришла в себя и увидела Руксваля, ее первыми словами была мольба, обращенная к мужу:
– Увези меня… Уедем… Я не хочу здесь оставаться…
– Но послушай, моя дорогая, это неразумно… тебе нужно оправиться…
– Нет… уедем… я не хочу здесь оставаться, – твердила она.
Началась суматоха. По просьбе графа Максим Лерьо взял графиню на руки и унес из комнаты. Потрясенный до глубины души граф де Буа-Верне шел за ним, с помощью Эркюля Петигри надевая на ходу пальто.
Руксваль не двинулся с места. Ему чудилось, что вся эта сцена происходит где-то вдали от него. Люди, способные на такой гнусный подлог, внушали ему только отвращение; он даже не подумал оказать помощь графине или хотя бы проявить к ней сочувствие. Стоя у окна, он, упершись лбом в стекло, пытался овладеть собой и найти линию поведения, сообразную с обстоятельствами. Нужно ли переговорить с президентом? Или лучше покончить с этим делом, перепоручив его судебным органам?
«Спокойствие! – сказал он себе. – Иначе я наделаю глупостей. Что бы ни случилось, прежде всего – спокойствие!»
И он решил пройти пешком до резиденции главы государства. Свежий воздух и ходьба успокоят его. Достав шляпу из стенного шкафа, он направился к двери.
Но тут, к великому своему изумлению, он опять столкнулся с этим Петигри, сидевшим на стуле у двери. Бывший полицейский так и не покинул комнату.
– Как, это вы? – раздраженно сказал Руксваль. – Вы еще здесь?
– Да, мсье минисс… надеюсь, вы не рассердитесь, если я попрошу вас составить мне компанию?
Руксваль покривился и уже было решил дать должный отпор этой бесцеремонной фамильярности, как вдруг содрогнулся от гадливости: он заметил тот самый зуб, торчавший слева, над отвисшей губой Петигри. Ничто другое не могло шокировать его сильнее, чем это отвратительное зрелище. Вид ощеренного острого клыка, белоснежного и длинного, как у дикого зверя, ясно свидетельствовал об иронии и наглости этого субъекта.
«Черт побери, я ведь, кажется, нигде не дал промашки», – подумал Руксваль, прибегнув к выражению из лексикона Петигри.
И он приосанился. Министр, привыкший, подобно ему, вершить людскими судьбами и делами, никогда не дает промашки. Он привык трезво и точно оценивать факты. Дорога, которую он выбирал, неизменно вела прямо к цели, минуя всякие мелкие ловушки. И все-таки вид этого зуба смущал его. Зачем он – этот зуб? Что означает эта ухмылка?
И министр, стараясь сохранить свое достоинство, подумал: «Если кто-то из нас двоих и дал промашку, то наверняка этот прощелыга. Ситуация достаточно ясна – тут даже школьник не ошибется».
Однако, как ни ясна была ситуация, он решил продолжить разговор и сердито сказал:
– Я тороплюсь. Ну, что там у вас? Говорите.
– Говорить? Но мне нечего вам сказать, мсье минисс…
– Как это «нечего сказать»?! Я надеюсь, вы не собираетесь ночевать тут?
– О, конечно нет, мсье минисс…
– Тогда в чем дело?
– Да вот – жду.
– Ждете? Чего же?
– Кое-чего, что должно случиться.
– Кое-чего?..
– Потерпите, мсье минисс… Для вас это «кое-что» будет даже поинтересней, чем для меня. Да вы не беспокойтесь, ждать уже недолго. Всего несколько минут. Самое большее десять. Да, только десять, всего-то…
– Но что такого может еще случиться?! – вскричал Руксваль. – Признания этих людей вполне недвусмысленны.
– Какие признания? – спросил бывший агент.
– Что значит «какие»? Признания Лерьо, графа и его супруги.
– Супруги… может быть. Но граф-то ни в чем не признался, и Лерьо тоже.
– Что вы болтаете?
– Это не болтовня, мсье минисс, это факт. Ни тот ни другой слова не сказали. Вообще-то, больше всех говорили вы сами, мсье минисс…
И Петигри, словно не замечая грозного взгляда Руксваля, продолжал:
– Ох, какую распрекрасную речь вы произнесли, я прямо заслушался. Вот это красноречие! Произнеси вы ее с трибуны палаты, успех был бы что надо! Овация, статьи в газетах и все прочее. Да только это совсем не то, что требовалось! Когда речь идет о закулисных делах, перед обвиняемым речей не произносят, – совсем наоборот! Его допрашивают, голубчика. Из него выбивают показания. Их внимательно выслушивают. Вот что такое настоящее следствие. А вы, небось, думали, что мсье Петигри сидел да подремывал в своем уголке? Нет, черт возьми! Мсье Петигри глаз не спускал с обоих господ, особенно с этого Буа-Верне. Вот почему, мсье минисс, я вас и предупреждаю: скоро кое-кто вернется сюда и здесь кое-что произойдет – теперь уже через восемь минут… Хотя нет – уже через семь с половиной…
Руксваль был побежден. Он и не думал верить предсказаниям этого субъекта о том, будто что-то должно произойти. Однако упорство Петигри укротило его. А главное, этот зуб, этот свирепый клык, страшный, беспощадный, загадочный… И он смирился.
Вернувшись к своему креслу, он сел и начал раздраженно постукивать по столу деревянной вставочкой, то и дело поглядывая на стенные часы или косясь на этого Петигри.
Тот пошевелился всего один раз, когда вырвал из блокнота листок и торопливо набросал на нем несколько строк той самой ручкой, которую держал Руксваль и которую он нахально взял у него, не спросив разрешения. Этот листок он сложил вчетверо и сунул в конверт, а конверт затем спрятал под телефонным справочником, лежавшим на краю стола. После чего снова уселся. Что всё это означало? И по какой непонятной причине отвратительный клык упорно высовывался из насмешливо ощеренного рта?
Три минуты… Две минуты…
Внезапно Руксваль пришел в ярость и, вскочив с кресла, начал метаться по кабинету, наталкиваясь на стулья и опрокидывая безделушки на мебели. Боже, какая гнусная история! И вдобавок этот отвратительный Петигри со своим чертовым зубом, который выводил его из себя…
– Тише, мсье минисс, – прошептал экс-полицейский, подняв руку. – Слушайте!
– Слушать… что?
– Шаги. Ну вот, уже стучатся в дверь…
В дверь и в самом деле постучали. Руксваль узнал этот осторожный звук – так стучал его секретарь.
– Он там не один, – шепнул Петигри.
– Откуда вы знаете?
– Он не может быть один, поскольку то, что я предсказал, сейчас произойдет, но это должно произойти только в присутствии третьего
