Клод Изнер - Три невероятных детектива (сборник)

— Пресвятая дева, да куда же запропастился этот Базиль? — ворчал Грегуар Мерсье, глядя на миску, предназначенную для молока Пульхерии. — Эй, Дурло, а ну, сиди смирно, негодный пес! Совсем разбаловался, так и норовит удрать, вместо того чтобы коз сторожить. — Мсье! Эй, мсье! — закричал он, подбегая к решетке Ботанического сада, за которой показался садовник. Я Базиля Попеша ищу, вы его часом не видали?

— Попеша? Это того, что из зверинца? Так на него вчера ночью лев набросился, сильно помял беднягу, его в Питье увезли.

— О боже… Бедный Базиль, какой ужас! Как вы думаете, он поправится?

— Вот уж чего не знаю, того не знаю, — проговорил садовник и пошел дальше.

— Что же мне теперь делать? Ведь кроме меня у него нет родни…

Грегуар Мерсье сунул миску в мешок и свистнул собаку. Неугомонный Дурло стал носиться по кругу, высунув язык.

— Ах ты, старый непоседа! Сядешь ты, в конце концов, спокойно или нет? Тебе бы все играть, хуже маленькой Перванш, право слово. А ведь по возрасту тебе скорей с Мемер надо пример брать, она хотя бы ведет себя солидно. Идем, и чтобы у меня без глупостей!

Никогда еще стадо коз не преодолевало улицу Бюффона за столь краткое время. Оттуда Грегуар и его подопечные свернули на улицу Жоффруа-Сент-Илера и шли в сторону Питье вплоть до улицы Ласепед, на которую выходила одна из дверей больницы.

— Смотри у меня, Дурло, будь умницей. Доверяю тебе наших девочек, гляди за ними в оба. Я скоро вернусь и, если будешь хорошо сторожить, получишь что-нибудь вкусненькое.

Снедаемый беспокойством, Грегуар Мерсье некоторое время топтался перед входом в больницу, прежде чем набрался смелости войти внутрь. Какой-то студент-медик подсказал ему, где искать Базиля Попеша. Поплутав некоторое время среди помещений, в которых резко пахло карболкой, старик наконец попал в палату с видом на Ботанический сад, где на одной из коек, весь в бинтах, лежал его родственник. Врач только что закончил его осматривать и собирался уходить.

— Только недолго, — сказал он шепотом Мерсье, — его жизнь все еще на волоске.

Грегуар снял шляпу и, теребя ее в руках, робко приблизился.

— Базиль, как ты?

— Чьи же это стихи? Кто автор? Я точно где-то читал это…

С утра в лавку заглянуло лишь несколько покупателей. Виктор быстро спровадил их и теперь задумчиво ходил из угла в угол. Он был настолько погружен в свои мысли, что совершенно позабыл о присутствии Жозефа. Виктор всю ночь промучился, пытаясь вспомнить автора таинственных строк. Вчера они еще представляли из себя какой-то козырь, но сегодня в продажу поступил свежий номер «Пасс-парту», и теперь ни о каком преимуществе не могло быть и речи. Виктора злило, что он не сумел разгадать загадку.

— «И разделась моя госпожа догола…»

Жозеф, который пролистывал десятитомник «Мемуаров» Казановы, шумно высморкался.

— Я уже книг пятьдесят просмотрел! До зари сидел. Дождался, пока матушка уснет, а потом встал и всю ночь рылся на книжных полках — а они у меня от пола до потолка. Ничего не нашел, только насморк подхватил.

— Да тихо вы! Не мешайте сосредоточиться. «И разделась моя госпожа догола, все сняла, не сняла лишь своих украшений…»

— «Одалиской на вид мавританской была, и не мог избежать я таких искушений», — раздалось сверху.

— Кэндзи! Вы знаете, кто это написал?

— Это что, новая викторина? И каков приз? — спросил Кэндзи, спускаясь с невозмутимым видом.

Он уселся за стол и принялся как ни в чем не бывало раскладывать карточки. Жозеф не сводил с него восхищенного взгляда.

— Ну и голова у вас, мсье Мори!

— Ну же, кто автор? — не выдержал Виктор.

— Бодлер, «Цветы зла». Не понимаю, как вы сами до этого не додумались. Стихотворение называется «Украшенья» и вошло не во все сборники. Оно попало в список произведений, осужденных в 1857 году цензурой, и появилось только в полулегальном издании «Обломки» 1866 года.

— А вот это откуда: «Моя милая царица в Приюте, как самое презренное из всех созданий»? — прочитал Жозеф текст первого послания.

— Увы, всего я знать не могу, — сказал Кэндзи и поспешил навстречу старику-посыльному, который вытаскивал из своей бездонной сумки книги в сафьяновых переплетах.

Жозеф отвел Виктора в сторонку, к бюсту Мольера.

— Мсье Легри, ну а вы, вы знаете, что значит «Моя милая царица в Приюте»?

— Нет, — с раздражением ответил Виктор.

— Мсье Легри, ведь преступник не хочет, чтобы его поймали, почему же он тогда оставляет на месте преступления записки с двумя строками из Бодлера и непонятным текстом, подписанные, по всей видимости, вымышленным именем?

— Не знаю. Но по всему видно, что мы имеем дело с человеком образованным…

— Может, это женщина?

— …и он явно выбрал эти строки неспроста. Во-первых, стихотворение называется «Украшенья». Во-вторых: «Все сняла, не сняла лишь своих украшений»… Минуточку! — Виктор достал подобранную в гримерке певицы карточку и прочел:

Шлю эти рубиновые розы золотой девочке, баронессе де Сен-Меслен в память о Лионе и былых моментах счастья.

— Скажите, Жозеф, вам тут ничего не кажется странным?

— Золотая девочка, рубиновые розы. Явная связь с украшениями. Горячо, мсье Виктор, горячо!

— Между убийством на винном рынке и гибелью Ноэми Жерфлер есть еще кое-что общее. Подумайте.

— У меня уже мозг вскипает. Сдаюсь, мсье Виктор.

— Прочитайте еще раз повнимательней: «Золотой девочке. На память о…».

— Лионе! Ноэми Жерфлер дебютировала в кафешантанах Лиона. Ага, теперь я понял. В статье мсье Гувье… — Жозеф принялся лихорадочно листать свой блокнот. — А ведь тип, которого нашли мертвым на винном рынке, ну, этот Гастон Молина, сидел в тюрьме именно в Лионе.

— Правильно! Получается, что город Лион связывает эти два убийства.

— Три… Три убийства! — горячо поправил Жозеф. — Вы забываете об Элизе, дочери Ноэми Жерфлер, а ведь сами говорили, что Гастон Молина был ее ухажером! Лично у меня больше нет сомнений: именно ее нашли мертвой на перекрестке Экразе. Дочь убили возле дома матери. Итак, что мы имеем: была какая-то афера с драгоценностями… в Лионе. Когда? Откуда нам узнать подробности? Поехать в Лион и навести там справки? Но у нас никакой зацепки…

— Не стоит горячиться, возможно, все гораздо проще, чем нам кажется. Итак, Ноэми Жерфлер родилась в 1856 году. Значит, история с драгоценностями могла случиться между… скажем, 1875-м годом — именно тогда она начала выступать в кафешантанах, — и 1886-м, когда она перебралась на другую сторону Ла-Манша.

— Вот так штука! Одиннадцать лет! Придется перерыть кучу газет, чтобы откопать подробности неприглядной истории с украшениями в Лионе. А если это была какая-нибудь мрачная семейная драма или речь шла о наследстве, мы вообще ничего не найдем. Какие-нибудь другие зацепки у вас есть?

— Нет. Хотя… я об этом уже и не думал, мне казалось, что тут вообще нет никакого смысла, но кто знает…

Виктор порылся в бумажнике, достал оттуда записку, найденную в шкафчике Гастона Молина, и протянул ее Жозефу.

— Вот, дружище, смотрите, что за тарабарщина.

Шарманса у маей тетки.

Абирто, на лево, во дваре манон, зал петриер.

Ул. Л., прв. 1211

— Я уже и так, и этак крутил этот ребус. Кроме того, что у автора послания нелады с орфографией, мне удалось понять только, что Шарманса и Абирто — это, скорее всего, какие-то фамилии, «зал петриер» означает богадельню Сальпетриер, а «ул. Л., прв. 1211» — это адрес. Осталось только понять, имеет ли все это хоть какое-то отношение к нашему расследованию. Молина должен был встретиться с неким Шарманса у своей тетки?

Жозеф окинул его насмешливым взглядом.

— Ну, вы скажете тоже, мсье Легри! Сразу видно, что вы никогда не знавали нужды. Когда я был маленький, матушка частенько ходила закладывать постельное белье к «моей тетушке» — так в народе называют ломбарды. Предположим, у Молина была назначена встреча с неким Шарманса с улицы Фран-Буржуа… [82]Или что Шарманса работает в «казино» — это еще одно название ломбарда. Надо все хорошенько проверить, но, похоже, мы и вправду напали на верный след. Да еще как напали! Что же до нашего господина Абирто, то я сильно подозреваю, что этот типчик просто квартирует в Сальпетриер, где-нибудь слева рядом с двором, где обитает некая дама по имени Манон… его любовница?

Виктор ничего не ответил.

— Мсье!

— Я вот подумал… А если мы идем по ложному следу? Если это туманное послание, которое случайно попало ко мне в руки, не имеет ничего общего с нашими убийствами?

— А как же «зал петриер», а? «Моя милая царица в Приюте, как самое презренное из всех созданий…».Хотя… Сальпетриер вполне можно назвать приютом, там и по сей день лечат психов, так что… Интересно, что по этому поводу думает инспектор Лекашер? Нам повезло, мы теперь знаем подробности, которые ему неизвестны.