Джун Томсон - Тайные хроники Холмса
Лишь удивительное присутствие духа Холмса помешало Вигору проскочить мимо нас в темную пустоту зрительного зала. Холмс успел схватить боковую тюлевую часть занавеса и резко дернул ее вниз: она, как сеть, упала сверху на летящую в прыжке фигуру.
Я воздержусь от изложения потока ругани и проклятий, которые изрыгало «Чудо из Хаммерсмита», пока констебли не надели на него наручники и не увели прочь. Достаточно будет заметить, что репутации «французского соловья» был нанесен окончательный и непоправимый удар, не оставивший присутствующим никаких сомнений относительно ее нравственности. Даже Лестрейд, несмотря на свое тесное знакомство с преступным миром, был шокирован таким потоком площадной брани.
— Это просто возмутительно, — сказал он, когда мы сошли со сцены. — Певица, конечно, не была дамой безукоризненного поведения, но это не повод для того, чтобы поливать ее такой бранью.
— Тем не менее вы арестовали преступника, за которым пришли, — резонно заметил ему Холмс.
— Благодаря вам, мистер Холмс. Но, простите, я так и не понял, где же, черт возьми, он мог спрятаться в уборной певицы. Если верить Баджеру и мисс Бадд, они там все обыскали, даже под стол заглянуть не забыли.
— А под стул — забыли, — возразил Холмс. — Этот Вигор — «человек-змея», он мог складываться самым неестественным образом. Когда мисс Бадд отправилась в «Краун» исполнять поручение своей хозяйки, он бесшумно вышел из-за ширмы, где спрятался загодя, и, подняв с пола чулок, напал на мадемуазель Россиньоль сзади. Поскольку в тот момент мадемуазель Россиньоль была занята вторым чулком, она не заметила его приближения.
Вспомните, Лестрейд, мое замечание о том, что даже мне, холостяку, не надо обладать чересчур богатым воображением, чтобы представить себе картину преступления. Что делает женщина, когда снимает чулки? Ответ очевиден — она поднимает юбки, чтобы облегчить себе задачу. Однако юбки мадемуазель Россиньоль были в полном порядке. Мало того, они были очень тщательно расправлены вокруг стула.
Вопрос о том, почему так случилось, напрашивался сам собой, и ответ на него только один. Это сделано для того, чтобы убийца мог обезопасить себе второе убежище, такое, которое не было бы обнаружено даже при поверхностном обыске уборной. Ни один человек, даже самый что ни на есть усердный, не осмелился бы прикоснуться к телу мадемуазель Россиньоль, а тем более заглядывать ей под юбки.
Второй вопрос является логическим следствием первого. Кто мог спрятаться на таком незначительном пространстве? И на него можно было дать лишь один ответ — Вигор, «Чудо из Хаммерсмита», единственный «человек-змея», фигурирующий в программке сегодняшнего концерта. Вигор прятался под стулом до тех пор, пока Баджер с мисс Бадд не побежали за управляющим. Как только они вышли, убийца незамеченным выскользнул из своего укрытия.
Что касается мотива преступления, думаю, вам его называть не нужно. Брань в адрес мадемуазель Россиньоль со всей очевидностью свидетельствует о том, что совсем недавно чувства, которые она испытывала к Вигору, были отданы Майро — дрессировщику тюленей.
Пораженный и немного пристыженный Лестрейд тепло пожал знаменитому детективу руку.
— Благодарю вас, мистер Холмс. Должен признаться, что иногда у меня возникали сомнения в том, что вы правильно разгадали эту загадку. Теперь вы с доктором Ватсоном, как я понимаю, собираетесь нас покинуть? Ну, что ж, хочу вам пожелать всего самого наилучшего. Мне еще предстоит здесь задержаться, чтобы проследить за всем и предъявить Вигору обвинение в убийстве.
Мы вышли из театра, и Холмс нанял кеб. Кучер натянул поводья, и мой друг с веселым блеском в глазах сказал:
— Я уверен, Ватсон, что это дело вы опишете во всех деталях. Ваших читателей ждет занимательнейшая история, которую вы подадите им должным образом.
— Да, Холмс, наверное, — ответил я с наигранным безразличием. — В этом деле, несомненно, много необычного. Однако то же самое можно сказать и о многих других ваших расследованиях, поэтому трудно решить, какие из них больше заслуживают публикации.
На самом деле я уже тогда принял окончательное и бесповоротное решение: отчет об этом деле никогда не должен будет появиться в печати[22].
Мне не хотелось лишать моих читателей, особенно тех, кто восхищался несомненным талантом мадемуазель Россиньоль, которую я все еще даже про себя не могу назвать мисс Лизи Биггс, тех иллюзий, которые и я в свое время испытывал в отношении «французского соловья». Мне кажется, что для них самих будет лучше оставаться в блаженном неведении относительно истинного положения дел.
Поэтому я решил написать конфиденциальный отчет исключительно для собственного удовлетворения и с единственной целью: сохранить в памяти все детали этого дела, которое напоминает мне одну добрую старую поговорку: «Не все то золото, что блестит».
Сорока из Мэйплстеда
В 1895 году Шерлок Холмс был очень занят расследованиями трагедии в Вудменс-Ли[23] и делом знаменитого канареечника Уилсона, которые потребовали от него самого пристального внимания. Тем не менее Холмс провел еще одно, особое расследование, которое, однако, не было доведено до логического завершения.
В конце лета — начале осени это дело отняло у моего старого друга много времени и сил. Оно было связано с несколькими дерзкими ограблениями сельских усадеб. Исключительно хитрый вор похищал бесценные семейные реликвии. Он называл себя Вандербильт, а его сообщник — профессиональный взломщик сейфов — был известен в преступном мире под кличкой Медвежатник[24].
Холмс выследил этих двух негодяев, и в доме одной из потенциальных жертв при попытке совершить очередной грабеж организовал их арест, который был проведен инспектором Гоу из полиции графства Кент. Тем не менее мой друг не позволил мне опубликовать записки об этой истории, поскольку не хотел, чтобы она стала известна наводчику и заказчику этих краж.
Имя этого человека Вандербильт назвать отказался. Из-за страсти неизвестного типа к коллекционированию редких произведений искусства Холмс дал ему прозвище Сорока. Итак, Сорока пообещал, что в случае ареста Вандербильта после освобождения из тюрьмы будет ждать крупная сумма денег при условии, что тот не выдаст имени заказчика.
Не погрешу против истины, заметив, что на протяжении нескольких месяцев, последовавших за арестом Вандербильта в июне 1895 года, Холмса одолевало навязчивое желание выяснить истинное имя Сороки. Еще когда мой друг выслеживал Вандербильта и Медвежатника, он создал себе образ этого человека. По мнению Холмса, тот был чрезвычайно богат и эксцентричен; с именем коллекционера была связана какая-то позорная тайна, окутывающая либо его рождение, либо имеющая отношение к его предкам. Эта тайна и заставляла Сороку охотиться за свидетельствующими о добродетели и доблести предметами старины, некогда принадлежавшими выдающимся личностям, дабы в какой-то степени компенсировать отсутствие собственной, достойной уважения аристократической родословной.
И действительно, этот таинственный Сорока вскоре стал для моего старого друга настолько реальным персонажем, что Холмс, обычно не склонный витать и облаках и предпочитавший твердый фундамент строгих фактов беспочвенным фантазиям, продолжал рисовать образ этого человека. Например, вот он в уединении тайно пожирает взглядом свои сокровища, воображая, что все это перешло к нему по наследству.
Поначалу шаги, предпринятые Холмсом для выяснения личности Сороки, носили самый общий характер. Мой друг расспрашивал своих состоятельных знакомых, многие из которых были его бывшими клиентами, не знали ли они такого человека. Этот путь, однако, никуда его не привел. Тогда Холмс стал искать в газетах заметки о богатых коллекционерах произведений искусства, аккуратно вырезал их и вклеивал в специально заведенную для этой цели тетрадь. Время от времени он просматривал собственную картотеку, где под буквой «М» нисколько страниц было целиком посвящено исключительно миллионерам.
Кроме того, мой друг стал посещать все крупные аукционы, на которых с молотка продавались фамильные драгоценности. Он полагал, что теперь, когда Вандербильт и Медвежатник надежно упрятаны за решетку и грабежи в результате этого прекратились, Сорока будет вынужден перейти к законным средствам приобретения семейных реликвий, которыми хотел пополнить свою коллекцию произведений искусства.
Тем не менее все усилия Холмса оказывались тщетными. Знаменитый сыщик так и не смог установить личность Сороки.
Натуре моего друга всегда было присуще непреклонное упорство. Если Холмс единожды брал быка за рога, расследуя какое-нибудь заковыристое дело, ничто не могло оторвать его от той проблемы, которая цепляла сыщика за живое. Мне было доподлинно известно, что в то лето Холмс отказался от нескольких серьезных и весьма выгодных дел — в числе которых, в частности, фигурировала просьба леди Баттермер о расследовании странных ночных похождений одного из ее лакеев, — поскольку был полностью поглощен поисками Сороки.
