Гастон Леру - Тайна желтой комнаты
А я все не унимался:
— Что за странная рука! Нет, вы только посмотрите на эту руку!
— Вполне нормальная рука, — возразил Рультабий, — просто ее рисунок деформирован скольжением по стене. Человек пытался вытереть свою раненую руку о стену! Рост этого человека примерно метр восемьдесят.
— Почему вы так думаете?
— Вижу высоту руки на стене…
Затем мой друг занялся отметиной пули на стене, которая оказалась круглой.
— Пуля была выпущена прямо, — заявил Рультабий, — не сверху и не снизу, а прямо.
И еще он обратил наше внимание на то, что дыра эта была на несколько сантиметров ниже, чем след, оставленный на стене рукой.
Затем Рультабий вернулся к двери и стал изучать замок с задвижкой. Он отметил, что дверь и в самом деле взломали снаружи, ибо и замок и задвижка так и остались запертыми на этой выбитой двери, а две скобы на стене практически были вырваны и болтались на уцелевших винтах.
Юный репортер «Эпок» внимательно исследовал их, потом принялся за дверь, оглядел ее с обеих сторон, удостоверился, что нет никакой возможности закрыть или открыть задвижку снаружи, а также проверил ключ, который остался в замочной скважине изнутри. От него не укрылась и такая особенность замка: когда ключ вставлялся в замочную скважину изнутри, открыть замок снаружи другим ключом было невозможно. Наконец, убедившись в том, что на этой двери не было никакого автоматического замка, то есть, иными словами, дверь эта была самая что ни на есть обыкновенная, как все двери, с крепким замком и задвижкой, оставшимися запертыми, он произнес такие слова:
— Это уже лучше!
Затем, усевшись на пол, поспешно разулся и в одних носках вошел в комнату. Первое, что он сделал, — это, склонившись над опрокинутой мебелью, внимательнейшим образом изучил ее. Мы молча смотрели на него. Папаша Жак уже не скрывал своей иронии:
— Ах, малыш, малыш! Зря стараетесь!..
Рультабий поднял голову:
— Вы сказали чистую правду, папаша Жак, ваша хозяйка не меняла в тот вечер прически, это я, старый осел, придумал такое!.. — И проворно, словно змея, скользнул под кровать.
А папаша Жак продолжал:
— Подумать только, сударь, ведь убийца прятался там! Нет, вы только подумайте, ведь он уже был здесь, когда я приходил сюда в десять часов, чтобы закрыть ставни и зажечь ночник, потому что ни господин Станжерсон, ни мадемуазель Матильда, ни я не покидали больше лабораторию до самого момента преступления.
Из-под кровати послышался голос Рультабия:
— Папаша Жак, в котором часу господин Станжерсон и его дочь вернулись в лабораторию и не выходили больше?
— В шесть часов!
— Да, конечно, он прятался здесь… — снова донесся голос Рультабия. — Тут и сомневаться нечего… В общем-то, ему негде было больше спрятаться… Когда вы вошли сюда все четверо, вы посмотрели под кровать?
— Еще бы, сразу же… Мы даже совсем отодвинули кровать, а потом снова поставили ее на место.
— А между матрасами?
— На кровати был всего один матрас, на него мы и положили мадемуазель Станжерсон. И сторож с господином Станжерсоном тотчас же отнесли матрас в лабораторию. Под этим матрасом был только металлический матрас с пружинами, там ничего и никого не спрячешь. Сами посудите, сударь, нас было четверо, мы ничего не могли упустить, ведь комната такая маленькая, и мебели в ней почти нет, да и за нашей спиной во флигеле все было заперто.
Я осмелился высказать одно предположение:
— Возможно, ему удалось выйти вместе с матрасом! Может, в самом матрасе… Тут всякое можно думать — такая загадка! Господин Станжерсон и сторож были так взволнованы, что могли не заметить двойного веса, который несли… А представьте себе, если сторож сообщник!.. Понимаю, что это не бог весть какая гипотеза, но она многое объяснила бы… В частности, и тот факт, что ни в лаборатории, ни в прихожей не было следов, которые остались в комнате. Когда мадемуазель переносили из лаборатории в замок, матрас на минутку могли оставить у окна, это и позволило ему бежать…
— Ну а больше-то ничего не придумали? Неужели ничего? Совсем ничего? — заливался под кроватью смехом Рультабий.
Я немного обиделся:
— В самом деле, я просто не знаю… Тут всякое можно предположить…
— Судебный следователь тоже так думал, сударь, — заметил папаша Жак, — и велел основательно исследовать матрас. Ему самому пришлось посмеяться над своей идеей, вот как сейчас смеется ваш друг, потому что ведь в матрасе-то никакого двойного дна нет!.. Да что говорить, если бы в матрасе был человек, мы бы его увидели!..
Тут я тоже решил над собой посмеяться, хотя только потом уже понял, какую нелепую вещь я сказал. Но где начало и где конец нелепости в таком деле?
Пожалуй, один только мой друг способен был ответить на этот вопрос, да и то!..
— Послушайте! — воскликнул репортер, все еще ползая под кроватью. — Этот коврик хорошо потрясли?
— Мы сами его отворачивали, сударь, — объяснил папаша Жак. — Когда мы не нашли убийцу, мы подумали, а нет ли дыры в полу…
— Дыры нет, — ответил Рультабий. — А погреба?
— Нет, погреба тоже нет… Но это не остановило нас, мы все равно продолжали искать, а судебный следователь и, в особенности, его секретарь исследовали пол доску за доской, словно искали под ними подвал…
Тут репортер вылез из-под кровати. Глаза его блестели, ноздри вздрагивали, он был похож на молодого зверя, вернувшегося с удачной охоты… И что самое смешное — он так и остался стоять на четвереньках. Поистине я не мог найти для него лучшего сравнения: великолепный хищник, который идет по следу необыкновенной дичи… А он и в самом деле как будто принюхивался к следам человека, того самого человека, которого поклялся заполучить для своего хозяина, г-на директора «Эпок», ибо не следует забывать, что наш Жозеф Рультабий был журналистом!
И так, на четвереньках, он рыскал по всем четырем углам комнаты, все обнюхивая, разглядывая, исследуя все, что мы видели, а это была такая малость… Ведь то, что недоступно было нашему взору, похоже, и имело первостепенное значение.
Туалетный столик был самым обыкновенным столом на четырех ножках, и трудно было вообразить, будто он мог послужить тайником даже на краткое время… И никакого шкафа… Мадемуазель Станжерсон хранила свою одежду в замке.
Рультабий водил руками и носом вдоль стен, сложенных из толстого кирпича. Покончив со стенами, он стал ощупывать ловкими пальцами поверхность желтых обоев, потом добрался и до потолка — чтобы достать до него, ему пришлось взобраться на стул, поставленный на туалетный столик; так, на этой хитроумной лесенке, он облазил всю комнату; покончив с потолком, на котором он внимательно изучил след от другой пули, Рультабий подошел к окну и так же внимательно оглядел прутья решетки и ставни, удостоверившись, что они были крепкими и никто к ним не прикасался. Наконец он с удовлетворением сказал «уф» и добавил, что «теперь он спокоен».
— Вы только представьте себе: нашу бедную, дорогую мадемуазель убивали, а она была заперта! И звала нас на помощь! — простонал папаша Жак.
— Да, — молвил юный репортер, вытирая лоб, — это верно: Желтая комната, ей-богу, была заперта, словно сейф.
— Вот именно, — подхватил я, — эта тайна самая удивительная из всех, какие я знаю даже в области воображения. В «Убийстве на улице Морг», например, Эдгар По не смог придумать ничего подобного. Правда, место преступления тоже было достаточно замкнуто, и человек не мог убежать оттуда, но зато было окно, в которое могла проскользнуть обезьяна, повинная в этом двойном убийстве[6]… Однако здесь-то ведь и речи нет ни о каком отверстии. При закрытой двери и закрытых ставнях, в чем мы убедились, да еще при закрытом окне, в чем мы тоже не преминули удостовериться, и муха не могла пролететь ни туда, ни обратно!
— Правда, правда! — соглашался Рультабий, все еще вытирая лоб, не просыхавший от пота, который катился, видимо, не столько от недавних физических усилий, сколько от сильного умственного напряжения. — Правда! Это великая, и прекрасная, и очень любопытная тайна!..
— Божья тварь, — проворчал папаша Жак, — да, да, Божья тварь и та, соверши она преступление, не смогла бы ускользнуть отсюда… Да вот она! Слышите?.. Тише!..
Папаша Жак подавал нам знаки, чтобы мы молчали, а сам, протянув руку к стене в направлении ближайшего леса, прислушивался к чему-то.
— Ушла, — сказал он в конце концов. — Придется ее убить… Очень уж она зловещая, эта тварь… хотя ничего не скажешь — Божья тварь и есть, она приходит по ночам на могилу святой Женевьевы, и никто не осмеливается трогать ее, все боятся, как бы матушка Молитва не рассердилась и не накликала беды…
— А большая она, эта Божья тварь?
