Жорж Сименон - Мегрэ
Затем шум приблизился, и голубой автомобиль пересек бульвар в какой-нибудь сотне метров от обоих мужчин.
Оставаться на месте им было нельзя. Эжен и марселец все равно не посмеют уехать, покуда не узнают, к чему привели их старания. Они сделали еще один большой круг по своему кварталу, хотя в ночной тишине работающий мотор легко было обнаружить. На этот раз они промчались вдоль бульвара в нескольких метрах от Одна. Мегрэ затаил дыхание — он ждал выстрелов.
«Они вернутся, — подумал он. — И уж тогда…»
Он поднял товарища по несчастью, перенес через бульвар и уложил в тени газона, за деревом. Машина действительно проехала снова. Не найдя беглецов, Эжен остановился в ста метрах от них. Они с марсельцем коротко посовещались, и результатом этого явился отказ от дальнейшего преследования.
Одна стонал, метался, и газовый рожок освещал большое кровавое пятно на том месте, где он рухнул.
Оставалось только ждать. Мегрэ не осмеливался оставить пострадавшего и отправиться на поиски такси.
Не хотел он и звонить в дома по соседству — это вызвало бы скопление зевак. Но прождал он всего минут десять. Мимо проходил полупьяный алжирец, которому комиссар не без труда втолковал, что тот просто обязан пригнать машину.
Стояли холода. У неба был тот же ледяной цвет, что и в день отъезда из Мена. Порой со стороны Северного вокзала доносился свисток товарного состава.
— Больно, — жалобно простонал Одна и впился в Мегрэ взглядом, словно ожидая от комиссара лекарства от своих страданий.
К счастью, алжирец выполнил поручение, и вскоре появилось такси, но водитель проявил осторожность:
— Вы уверены, что это всего лишь несчастный случай?
Он долго не решался заглушить мотор и помочь Мегрэ.
— Если у вас есть сомнения, везите нас в полицию, — отрезал комиссар.
Водитель внял доводу, и через четверть часа машина затормозила перед гостиницей «Набережная», где остановился Мегрэ.
Одна, ни на минуту не закрывавший глаз, наблюдал за людьми и предметами с такой неизбывной кротостью, что это не могло не вызвать улыбки. Ошибся на его счет и гостиничный дежурный.
— Похоже, ваш приятель малость не в себе.
— Вполне возможно. Его сбила машина.
Пострадавшего отвели в номер Мегрэ. Комиссар заказал рому и велел принести салфеток. Ни в какой иной помощи он не нуждался. Чтобы не разбудить постояльцев в соседних комнатах, он разулся, снял пиджак, отцепил воротничок, закатал рукава рубашки.
Полчаса спустя он все еще трудился над распростертым на кровати обнаженным и тощим телом Одна, на икрах которого до сих пор оставались следы подвязок от носков. Больше всего пострадало колено. Мегрэ продезинфицировал и забинтовал рану. Залепил пластырем несколько незначительных царапин и наконец влил в глотку раненому целый стакан спиртного.
Радиатор отопления был раскален. Занавеси остались не задернуты, и в окне виднелась луна и кусочек неба.
— Ну до чего сволочные у тебя приятели! — неожиданно вздохнул комиссар.
Одна, указав рукой на свой пиджак, знаком попросил сигарету.
— Меня сразу насторожило, что у тебя самого встревоженный вид. Ты предчувствовал, что они тебя подловят.
Глазами, ставшими уже не такими бегающими, официант из кафе недоверчиво следил за Мегрэ. Раскрыв наконец рот, он первым делом осведомился:
— Вам-то что до всего этого?
— Не дергайся — голова у тебя еще не совсем в порядке. А что мне до этого — скажу. Какой-то мерзавец, которого ты знаешь, завалил Пепито, боясь, что тот расколется насчет Барнабе. Около двух часов ночи этот мерзавец разыскал тебя в «Табаке улицы Фонтен».
Одна хмуро уставился на стену.
— Вспомни-ка! Кажо вызвал тебя на улицу. Попросил толкнуть типа, который с минуты на минуту выйдет из «Флории». Из-за твоих показаний последнего и засадили. Допустим теперь, что он из моей родни…
Прильнув щекой к подушке, Одиа пробормотал:
— На меня не рассчитывайте.
Было примерно четыре утра. Мегрэ сел рядом с кроватью, щедро плеснул себе рому и набил трубку.
— Время поговорить у нас есть, — заверил он. — Я посмотрел твои бумаги. У тебя пока что всего четыре судимости, и те несерьезные: карманная кража, мошенничество, участие в налете на виллу…
Собеседник комиссара притворился спящим.
— Но вот беда: еще одна судимость означает, если не ошибаюсь, пожизненную ссылку в колонии. Что скажешь?
— Отстаньте. Я спать хочу.
— А я тебе не мешаю. Но и ты мне не помешаешь говорить. Я знаю, твои приятели еще не засветились.
Сейчас они все устраивают так, чтобы завтра, если я назову номер машины, владелец гаража заявил, что их автомобиль всю ночь безвыездно простоял у него.
Распухшие губы Одиа растянулись в блаженной улыбке.
— Но одно я тебе все-таки скажу: я накрою Кажо.
Всякий раз, когда я хотел кого-нибудь накрыть, я добивался своего. Так вот, когда Кажо влипнет, влипнешь и ты, а уж тогда не обижайся…
К пяти утра Мегрэ допил вторую порцию рома, а воздух в комнате посинел от трубочного дыма. Одиа столько раз перевернулся в постели с боку на бок, что в конце концов сел, на скулах у него проступили красные пятна, а глаза заблестели.
— Не Кажо ли подстроил то, что произошло нынче ночью? Похоже, верно? Эжен в одиночку до этого бы не додумался. А если так, ты должен понимать, что твой хозяин не прочь от тебя избавиться.
Кто-то из постояльцев, разбуженный нескончаемым монологом Мегрэ, постучал об пол ногой. Комиссар снял жилет — ему было жарко.
— Дайте и мне рому.
В номере был всего один стакан, и оба пили поочередно, не слишком обращая внимания на количество поглощенного спиртного. Мегрэ непрерывно возвращался к своей мысли:
— Я прошу немногого. Признай только, что сразу после смерти Пепито Кажо зашел за тобой в «Табак».
— Я не знал, что Пепито мертв.
— Вот видишь! Значит, ты, как и сегодня, был в «Табаке» с Эженом и, конечно, с глухим коротышкой, содержателем борделя. Кажо заходил в кафе?
— Нет.
— Значит, постучал в окно. У вас должен быть условный сигнал.
— Ничего я не скажу.
В шесть небо посветлело. По набережной пошли трамваи, и буксир огласил реку пронзительной сиреной, словно собирая растерянные им ночью баржи.
Цвет лица у Мегрэ стал почти таким же ярким, как у Одиа, взгляд — таким же оживленным.
— Хочешь, я по-дружески расскажу тебе, что будет теперь, когда ваши знают, что ты был здесь и мы поговорили? При первой же возможности они опять возьмутся за свое и уж на этот раз тебя кончат. А чем ты рискуешь, заговорив? Тебя ведь нужно только прикрыть, продержав несколько дней в тюрьме. Когда всю банду возьмут, тебя выпустят, и дело с концом.
Одиа внимательно слушал. И словно давая понять, что не отвергает категорически замысел собеседника, процедил как бы себе под нос:
— В таком состоянии, как сейчас, я вправе требовать помещения в тюремную больницу.
— Безусловно. А ты же знаешь, какая санчасть во Френе. Получше любого госпиталя будет.
— Посмотрите, не распухло ли у меня колено.
Мегрэ послушно снял повязку. Колено действительно распухло, и Одна, трясшийся над своим здоровьем, с тревогой ощупал опухоль.
— Как по-вашему, не отрежут мне ногу?
— Ручаюсь, что через две недели ты будешь здоров.
У тебя небольшое воспаление суставной сумки.
— А!
Одна уставился в потолок и пролежал так несколько минут. В одном из номеров зазвонил будильник. По коридорам зашуршали шаги персонала, приступающего к своим обязанностям, затем с лестничной площадки донеслось нескончаемое шарканье сапожных щеток.
— Ну, решил?
— Не знаю.
— Предпочитаешь пойти под суд вместе с Кажо?
— Мне бы водички.
Одна нарочно тянул время. Он не улыбался, но ему — это чувствовалось — нравилось, что за ним ухаживают.
Мегрэ помалкивал. Со спущенными подтяжками он расхаживал по номеру, делая все, чего требовал раненый. Горизонт порозовел. Солнечный луч лизнул окно.
— Кто ведет следствие?
— Комиссар Амадье и следователь Гастамбид.
— Хорошие ребята?
— Куда уж лучше.
— Признайтесь, я чудом уцелел. Чем меня зацепило?
— Левым крылом машины.
— Вел Эжен?
— Он самый. Марселец сидел рядом. Кто он такой?
— Молодой парень, всего три месяца, как здесь. Раньше работал в Барселоне, но, похоже, ему нечего там больше делать.
— Слушай, Одиа. Играть и дальше в прятки нет смысла. Я вызываю такси, и мы едем вдвоем на набережную Орфевр. В восемь появится Амадье, и ты вывалишь свой товар.
Мегрэ зевнул. Он вымотался до того, что с трудом выговаривал слова.
— Почему молчишь?
— Ладно, едем.
Через несколько минут Мегрэ умылся, привел себя в порядок и распорядился, чтобы им принесли завтрак.
— Понимаешь, в твоем положении тюрьма — единственное место, где ты можешь быть спокоен.
— Амадье, это такой высокий, всегда бледный, с длинными усами, верно?
