Рекс Стаут - Где Цезарь кровью истекал
— Доктор Сэкетт констатировал смерть от несчастного случая. Причина — рана, нанесённая быком. Фредерик Осгуд, убитый горем отец, подозревает, что дело нечисто. Руководствуется ли он той же логикой, что и вы, не знаю — вы мне ход своих мыслей не поведали. И не дали указаний выяснить у него…
Вульф прополоскал рот и сказал:
— Я просил тебя изложить только факты.
— Всё не так просто. Осгуд не желает верить, что всё случилось так, как ему изложили. Главный его довод в том, что Клайд при его опыте и сметливости ну никак не мог попасть быку на рога. Да и вообще ему нечего было делать ночью на пастбище. Всё это Осгуд выложил доктору и всем присутствующим. Доктор Сэкетт отнёс это на счёт стресса и шокового состояния и отказался подождать с оформлением свидетельства о смерти. Он его и выписал, не сходя с места. Тогда Осгуд, не спросясь разрешения позвонить, вызвал по телефону шерифа и полицию.
— В самом деле? — Вульф повесил полотенце на крючок. — Напомни завтра, что надо послать телеграмму Теодору. Я обнаружил мучнистого червеца на одной орхидее.
Глава 6
Во вторник, в одиннадцать утра, я, стоя, потягивал молоко из бутылки, приобретённой в одном из доброй сотни павильончиков, окружавших огромное круглое здание главного выставочного зала кроуфилдской ярмарки, и наблюдал, как Ниро Вульф обменивается комплиментами с соперниками. Я был немного не в своей тарелке. Блюстители закона нагрянули к Пратту около полуночи и тянули из всех жилы добрых пару часов. Так что лёг я уже в начале третьего, а Вульф поднял меня из постели, когда не было и семи. Завтракали мы вместе с Праттом и Каролиной. Лили Роуэн и Джимми отсутствовали. Пратт, по лицу которого казалось, что он вообще не смыкал глаз, сказал, что Мак-Миллан по собственному настоянию сторожил Цезаря до самого утра и теперь отсыпается наверху. Джимми отправился в Кроуфилд рассылать по списку телеграммы об отмене намеченного приёма. Похоже, что Гикори Цезаря Гриндона уже не удастся изжарить в назначенный день. Впрочем, его судьба оставалась неясной. Одно было ясно — в четверг его не съедят. Шериф и полицейские уже признали быка виновным в убийстве Клайда Осгуда, возле тела которого обнаружили обрывок верёвки — такой же, что оставалась на заборе. Хотя всё это не убедило Фредерика Осгуда, полиция отвергла его подозрения как туманные, неподтверждённые и даже безответственные. Укладывая наверху наши вещи, я осведомился у Вульфа, удовлетворён ли он. В ответ он пробурчал:
— Я же сказал тебе вчера вечером, что Осгуда убил не бык. Если бы не моё чёртово любопытство, никто бы этого не заметил, равно как и орудия убийства. Впрочем, я не хочу забивать себе голову, так что обсуждать детали мы не будем.
— Хотя бы назовите убийцу…
— Оставь, Арчи.
Я вздохнул и снова занялся багажом, благо нам предстояло перебазироваться в кроуфилдский отель. Контракт по охране быка был расторгнут, и, хотя Пратт из вежливости промямлил, чтобы мы оставались, сама обстановка в доме нас выпроваживала. В итоге мне пришлось и паковать багаж, и таскать его в машину, и обрызгивать и грузить орхидеи, и следить, чтобы Каролина не отвлекалась за рулём, и выдержать бой за комнатушку в гостинице, и доставлять Вульфа с его драгоценными корзинами на выставку, искать там подходящее место, аккуратно вытаскивать и расставлять орхидеи и прочая, прочая… Совсем с ног сбился.
И вот теперь, в одиннадцать часов, я пытался компенсировать полный упадок сил бутылкой молока. Орхидеи были обрызганы, расправлены и красовались на выделенных нам стендах. Вышеупомянутый соперник, Чарлз Э. Шенкс, с которым любезничал Вульф, приземистый толстый субъект с двойным подбородком и бегающими карими глазками, был облачён в шерстяной костюм, который давно нуждался в чистке и утюжке. Прихлёбывая из бутылки, я наблюдал довольно любопытную и поучительную сценку. Дело в том, что Шенкс знал причину, по которой Вульф пошёл на беспрецедентное нарушение традиции никогда не отлучаться из дома, и прибыл в Кроуфилд с орхидеями-альбиносами, полученными в результате скрещивания с Paphiopedilum lawrensianum hyeanum. Вульфа обуревали мечты завоевать главный приз и обставить Шенкса, который получил новый гибрид от скрещивания Р. callosum sanderae с новым видом из Бирмы. Знал Шенкс и тайное намерение Ниро Вульфа выставить его на посмешище за отказ от участия в нью-йоркской выставке и за нежелание обменяться с Вульфом новыми альбиносами. Достаточно было посмотреть на конкурирующие экспонаты, чтобы понять, что после решения судей Шенкса ждёт неминуемый позор. Оба они прекрасно это понимали и догадывались о мыслях соперника, но, глядя на их милое воркование, можно было подумать, что цветоводы изливаются друг другу в любви. Именно поэтому да ещё потому, что уж я-то знал, что только жажда мести толкнула Вульфа на неслыханный шаг — поездку в Кроуфилд, — я утверждаю, что наблюдать за этой сценкой было весьма поучительно.
На ночных неприятностях мои злоключения не кончились. Во время битвы за номер в отеле ко мне приблизился юнец с пылким взором, оттопыренными ушами и блокнотом в руках и потребовал, чтобы я ему расписал во всех красках ночную корриду, репортаж о которой он собирался тиснуть в местной газетёнке и передать также в Ассошиэйтед пресс. Пришлось пойти на сделку: я бросил ему кость в виде нескольких живописных подробностей, а в ответ заполучил долгожданный номер. Ещё несколько газетных ищеек, направленных, как я понял, для освещения ярмарки, околачивались вокруг меня, пытаясь выведать неофициальную версию о случившемся. Когда я помогал Вульфу расставлять орхидеи, ко мне привязался долговязый, тощий тип в клетчатом костюме и со слащавой улыбочкой борца за голоса избирателей. Пугливо оглядевшись по сторонам и убедившись, что за нами не подглядывают, он представился помощником прокурора кроуфилдского округа и, стерев с лица уже неуместную улыбку, горестным тоном, каким говорят о смерти избирателя, попросил сообщить ему подробности трагедии, случившейся на земле мистера Пратта.
Мне уже порядком надоели бесконечные приставания, поэтому я коварно повысил голос и провозгласил:
— Помощник прокурора, говорите? Неужели прокурор хочет предъявить быку обвинение в убийстве?
Это его смутило — ведь он должен был показать, что оценил моё остроумие, не уронив при этом собственного достоинства. К тому же моя выходка привлекла внимание нескольких проходивших мимо посетителей, и вокруг нас уже стали собираться зеваки. К его чести, долговязый помощник прокурора выпутался довольно ловко. Он заверил, что никого в убийстве не обвиняют, но желательно просто дополнить рапорты шерифа и полицейских сведениями, полученными из первых рук, чтобы избежать возможных жалоб на небрежность следствия…
Я быстро и без прикрас обрисовал всю картину, а он задал несколько достаточно разумных вопросов. После его ухода я попытался оповестить об этой встрече Ниро Вульфа, но на уме у шефа были только орхидеи и Чарлз Э. Шенкс, так что интереса моё сообщение не вызвало. А вскоре появился и сам Шенкс, и вот тогда я отправился на поиски молока.
Меня мучил один этический вопрос, решить который до часу дня не представлялось возможным. После всего, что случилось у Пратта, я не знал, захочет ли Лили Роуэн пообедать со мной и если нет, то как быть с двумя долларами, уплаченными мне Каролиной? В конце концов я пришёл к выводу, что если и не отработаю гонорар, то вовсе не по своей вине. К счастью, мои намерения хорошо согласовывались с планами Вульфа, который договорился пообедать вместе с Шенксом. Я всё равно не стал бы обедать с ними — я был и так сыт по горло разговорами о хранении пыльцы, питательных растворах и противогрибковых прививках, так что незадолго до часа вышел из главного выставочного павильона и свернул к расположенной под навесом закусочной, обслуживаемой дамами из первой методистской церкви. Я прикинул, что это не самое подходящее место для того, чтобы пасть жертвой коварной блондинки, но та лично заверила меня, что в этой закусочной кормят так, что пальчики оближешь, а Каролина подтвердила это утром по дороге в Кроуфилд.
Стоял ясный день, и толпы народа подымали тучи пыли. Ярмарка бурлила: торговцы флажками и воздушными шариками, игорные павильончики бойко делали своё дело, не говоря уж о разносчиках сосисок, прохладительных напитков и воздушной кукурузы, заклинателях змей, владельцах рулетки и тиров, лоточников с двухцветными авторучками и мадам Шастэ, готовой предсказать ваше будущее за каких-нибудь десять центов. Я прошёл мимо помоста, на котором красовалась улыбающаяся девушка в раззолочённом лифчике и мохнатой юбке длиной дюймов в одиннадцать, а зазывала в чёрном котелке осипшим голосом возвещал, что через восемь минут в их шатре будет показан таинственный и мистический танец Дингарулы. Человек пятьдесят толпились вокруг помоста, глазея на девицу. Лица мужского пола всем своим видом являли, что не прочь приобщиться к мистике, женщины же глядели с презрением и деланным безразличием. Я не спеша потопал дальше. По мере продвижения по главной аллее, ведущей ко входу на трибуны, народу становилось всё больше. Я споткнулся о мальчугана, норовившего проскользнуть у меня между ног и догнать свою мамашу, удостоился свирепого взгляда пышной доярки (довольно, кстати, симпатичной), которой наступил на ногу, увернулся от игрушечного зонтика, который пыталась воткнуть мне в рёбра миленькая девчушка, и наконец, пробившись через весёлую толпу, добрался до палатки, в которой помещалась методистская закусочная. Закусочную баптистов я миновал с высокомерным видом светского льва, знающего толк в еде.
