Элизабет Джордж - Прах к праху
Хелен выбрала для них идеальную скорость. Они без малейшего затруднения обогнали не меньше дюжины других бегунов. Держась позади Хелен, Линли регулировал свой шаг, чтобы не слишком быстро выбиться из сил. Она и в самом деле просто чудо, думал он. Бежала она прекрасно, голова откинута, руки согнуты в локтях, волосы развеваются. Линли даже заподозрил, что она тайком занималась фитнессом, чтобы произвести на него впечатление, но в этот момент, когда напротив, на Парк-лейн, показался отель «Дорчестер», Хелен начала сдавать. Догнав ее, он спросил:
— Слишком быстро, милая?
— Нет, нет, — пропыхтела она. Вскинула руки. — Чудесно, правда? Воздух… эта нагрузка.
— Да, но ты что-то раскраснелась.
— Серьезно? — Отдуваясь, она продолжала непреклонно двигаться вперед. — Но… это же… хорошо… правда? Крово… обращение. И всякое такое.
Они преодолели еще ярдов пятьдесят.
— Вот не думала… — Она хватала ртом воздух, как астматик. — Очень полезно… да?
— Действительно, — сказал Линли. — Тренировка сердечно-сосудистой системы, вероятно, лучшее из упражнений в мире. Я рад, что ты это предложила, Хелен. Нам пора позаботиться о своей физической форме. Немножко помедленнее?
— Нет… не… надо. — На лбу Хелен и над верхней губой проступила испарина. — Отлично… вот так… хорошо, правда?
— Согласен. — Они обежали фонтан «Радость жизни», и Линли крикнул: — К Уголку ораторов или в парк?
Хелен махнула рукой в сторону севера.
— К Уголку, — со всхлипом выдавила она.
— Хорошо. Значит, Уголок ораторов. Медленнее? Быстрее? Что?
— Так… нормально. Чудесно. Линли подавил улыбку.
— Не знаю, — проговорил он. — Мне кажется, нужно увеличить нагрузку, если мы собираемся серьезно относиться к регулярным занятиям. Можем надевать утяжелители.
—Что?
— Утяжелители. Ты видела их, дорогая? Можно надеть их на запястья и во время бега работать руками. Понимаешь, беда с бегом заключается в том — если тут вообще уместно слово «беда», потому что, Бог свидетель, бег дарит мне чудесные ощущения… Тебе тоже?
— Да… да…
— Так вот, беда… подожди, давай немного увеличим скорость, мне кажется, мы сбавили темп… в том, что сердце получает нагрузку и нижняя часть тела укрепляется, а вот верхнюю часть можно отправлять прямиком на свалку. А если мы будем надевать на руки утяжелители и во время бега махать руками, мы…
Хелен внезапно остановилась. Она стояла, упираясь руками в колени, грудная клетка раздувается, как мехи, дыхание шумное.
— Что-то не так, Хелен? — Линли продолжал бежать на месте. — Полный круг по парку займет у нас всего… Я не знаю. Сколько он в окружности? Шесть миль?
— Господи, — выдавила Хелен. — Это… мои легкие…
— Возможно, нам следует отдохнуть. Две минуты, хорошо? Остывать же тоже нельзя. Можешь сделать растяжечку, если остынешь, а потом снова вперед. Надо, чтобы все было по правилам.
— Нет. Нет. — Хелен понадобилось две минуты, чтобы посидеть на траве, подняв лицо к небу, и восстановить дыхание. Когда она наконец смогла нормально дышать, то подниматься не стала, а напротив — легла, закрыла глаза и сказала:
— Найди мне такси.
Он прилег рядом, опираясь на локти.
— Чепуха, Хелен. Мы же только начали. Нужно себя преодолеть. Тебе необходимо привыкнуть к нагрузке. Если каждое утро я буду ставить будильник на пять и мы честно будем вставать, я могу обещать, что не пройдет и полугода, как ты сможешь обегать этот парк два раза. Что скажешь?
Она открыла один глаз, устремив его на Линли:
— Такси. А вы — мерзавец, лорд Ашертон. Как давно вы уже бегаете, не сказав мне, а?
Он улыбнулся и намотал на палец прядь ее волос;
— С ноября.
Она в раздражении отвернулась:
— Бессовестная свинья. Ты смеялся надо мной с прошлой недели?
— Нисколько, дорогая. — И резко кашлянул, чтобы скрыть смех.
— И ты встаешь в пять?
— В основном в шесть.
— И бежишь?
—Хм.
— И предлагаешь продолжать?
— Конечно. Ты же сама сказала, что это наилучшее упражнение и нам надо сохранять форму.
—Правильно. — Она взмахнула рукой в сторону Парк-лейн и уронила руку. — Такси, — сказала она. — Я потренируюсь позже.
Дентон перехватил их, когда они поднимались принять душ после утренней пробежки. Сам Дентон собирался уходить — букет цветов в одной руке, бутылка вина в другой, на лбу начертано «сердцеед». Он изменил направление и удалился в гостиную, говоря Линли:
—Минут через десять, как вы ушли, приходил какой-то парень. — Вернулся он с большим коричневым бумажным конвертом под мышкой. Линли принял конверт, Дентон же сказал: — Он принес вот это. Остаться не захотел. Попросил передать инспектору, как только он вернется.
Линли отклеил клапан конверта со словами:
— Едете отдохнуть?
— Пикник в Доркинге. Бокс-хилл, — ответил Дентон.
— А. Встречаетесь с Дженит?
— Простите, милорд?
— Ничего. Только ни во что не ввязывайтесь, договорились?
Дентон ухмыльнулся:
— Как обычно.
Они слышали, как он насвистывает, закрывая за собой парадную дверь.
— Что это, Томми?
Хелен вернулась с лестницы, увидев, как он вынул из конверта содержимое: пачку желтых линованных блокнотов, исписанных неровными карандашными каракулями. Он прочел первые слова в верхнем блокноте — «Крис вывел собак на пробежку» — и у него вырвался глубокий вздох.
— Томми? — сказала Хелен.
— Оливия, — ответил он.
— Значит, она заглотила твою наживку.
— Похоже, что так.
Но Линли обнаружил, что Оливия сама забросила наживку. Пока Хелен принимала душ, мыла голову, одевалась и делала все остальное, что просто необходимо женщинам и что занимает полтора часа, он читал, сидя у окна в гостиной. И он увидел то, что Оливия хотела заставить его увидеть. И почувствовал то, что она хотела заставить его почувствовать. Когда она впервые выдала информацию о ДСЖ — совершенно не нужную Линли для того, чтобы привести расследование смерти Кеннета Флеминга к успешному завершению, — он подумал: «Постой, а что это такое и зачем?» Но потом он понял, что она делает, и понял, что причиной тому гнев и возмущение, вызываемые в ней предательством, которого он от нее ждал.
Он читал последний блокнот, когда к нему спустилась Хелен. Она взяла остальные, тоже начала читать. Она ничего не сказала, когда, закончив свое чтение, Линли бросил блокнот и вышел из комнаты. Она просто продолжала тихонько листать страницы, вытянув на диване босые ноги и подложив под спину подушку.
Линли принял душ и переоделся. Он думал об иронии судьбы: встретить нужного человека в самое неподходящее время, решиться действовать только для того, чтобы этими действиями привести себя к краху, понять, что самые сокровенные мечты оказались иллюзорными, добиться страстно желаемого, чтобы убедиться, что этого совсем не хочется. И разумеется, этот заключительный иронический штрих. Бросить вызов, состоящий из полуправды, откровенной лжи и намеренной дезинформации, чтобы получить в ответ перчатку, брошенную самой правдой.
Решайте, слышал он ее насмешливый голос. Решайте же, инспектор. Вы можете это сделать, Решайте.
Когда он вернулся к Хелен, она дошла уже до середины стопки. Линли подошел к стереосистеме и начал беспокойно перебирать компакт-диски. Он не знал, что ищет, знал только, что сразу поймет, когда найдет.
Хелен все читала. Он рассеянно выбрал Шопена. Опус 53, ля-бемоль мажор. Это было его любимое произведение нерусского композитора. Когда из динамиков полилась музыка, Линли подошел к дивану. Хелен убрала ноги, он сел рядом и поцеловал ее в висок.
Они не разговаривали, пока она не закончила чтение, а тогда зазвучала уже другая музыка.
— Значит, ты был прав, — сказала Хелен. И когда он кивнул, добавила: — Ты все это знал.
— Не все. Я не знал, как она это сделала. И не знал, кого она надеялась подвести под арест, если до этого дойдет.
— Кого? — спросила Хелен.
— Джин Купер.
— Жену? Не понимаю…
— Она взяла синий «кавалье». Оделась так, как ни за что не оделась бы при других обстоятельствах. Если бы ее или машину заметили в ту ночь у коттеджа, описание, данное любым свидетелем, указало бы на Джин Купер.
— Но мальчик… Томми, разве мальчик не сказал, что у женщины, которую он видел, были светлые волосы?
— Светлые, седые. Он был без очков. Автомобиль он узнал, но женщину видел смутно, а остальное додумал. Он решил, что мать приехала повидаться с его отцом. А у нее была причина повидаться с ним и причина убить Габриэллу Пэттен.
Хелен задумчиво кивнула:
— Если бы Флеминг сказал Мириам Уайтлоу, что едет в Кент, чтобы разорвать отношения с Габриэллой…
— Он остался бы жив.
— Но почему он ей не сказал?
— Гордость. Однажды он уже испортил себе жизнь. И ему не хотелось, чтобы она знала, как близко он снова подошел к подобной черте.
