Эрл Гарднер - Дело любопытной новобрачной
— До этого вы не завтракали?
— Нет. Я проснулся сегодня очень рано. Даже не знаю, в котором часу. Приготовил кофе и выпил две или три чашки сразу. После этого вышел прогуляться и зашел в ресторанчик. Там уже продавались газеты.
— Ваша жена знала, что вы ушли?
— Да. Она проснулась, когда я варил кофе.
— Она вам ничего не сказала?
— Поинтересовалась, хорошо ли я спал.
— И что вы ей ответили?
— Сказал, что крепко спал и даже ни разу не повернулся во сне.
— Она ничего не пыталась рассказать?
— Сказала, что спала плохо, и что ей тоже следовало бы выпить вечером шоколаду. Добавила, что утром все же крепко заснула.
— Скажите, а в действительности она хорошо спала после того, как вернулась домой?
— Нет. Мне думается, что она даже принимала снотворное. Ведь она же медсестра… Я слышал, как она ходила в ванную комнату. Но даже после этого она часто ворочалась и вздыхала.
— Как выглядит сегодня ваша жена?
— Не лучшим образом.
— Но все же она сказала, что спала хорошо?
— Да.
— И вы не стали опровергать ее ложь?
— Нет.
— Вы промолчали?
— Да.
— Вы приготовили себе кофе сразу же, как только встали?
— Послушайте, мистер Мейсон, мне неприятно признаваться в подобных вещах, но что сделано — то сделано. Когда я поднялся, то заметил на туалетном столике сумочку жены. Рода в этот момент уже успокоилась под действием снотворного. Я открыл сумочку и заглянул внутрь.
— Зачем?
— Я надеялся получить какое-то объяснение…
— Объяснение чего?
— Куда она ездила.
— А ее вы не спросили, потому что боялись услышать правду?
— Я находился в ужасном состоянии. Вы не представляете, какие муки я перенес в те ночные часы. Не забывайте, что мне к тому же приходилось притворяться, будто я все еще нахожусь под действием снотворного. Я боялся лишний раз повернуться или вздохнуть. Лежал неподвижно с открытыми глазами. Это была настоящая пытка. Я слышал бой часов каждый раз и…
— Что вы нашли в ее сумочке?
— Телеграмму на имя Р. Монтейн по адресу Ист-Пэйлтон Авеню, сто двадцать восемь. Телеграмма была подписана именем Греггори. В ней было написано: «Жду два часа ночи окончательным решением».
— Вы забрали телеграмму?
— Нет. Я положил ее обратно в сумочку. Но я вам еще не все рассказал.
— Так говорите же! — воскликнул Мейсон. — Почему мне приходится вытягивать из вас каждое слово?
— На телеграмме карандашом было написано имя и адрес: Греггори Мокси, Норвалк Авеню, триста шестнадцать.
— Имя и адрес убитого, — задумчиво сказал Мейсон.
Монтейн утвердительно кивнул головой.
— Вы не видели, находились ли в сумочке ключи?
— Нет, не заметил. Видите ли, мистер Мейсон, в тот момент я вообще почти ничего не замечал. Когда я прочитал телеграмму, то мне показалось, что я все понял и догадался о причине ее ночной поездки.
— То есть, что она ездила вовсе не на свидание к доктору Миллсэйпу?
— Нет, я как раз подумал, что это был доктор Миллсэйп.
— Почему вы заподозрили Миллсэйпа?
— Я доберусь и до этого.
— Да не тяните же резину!
— После того, как Рода уехала, я был просто в шоке. И все же я решился пойти к доктору Миллсэйпу и сказать ему, что мне известно об их дружбе. Правда, немного поразмыслив, я решил сначала позвонить.
— И что бы это дало?
— Не знаю.
— Вы позвонили ему?
— Да.
— Когда?
— Около двух часов ночи.
— И что?
— Я услышал длинные гудки. Через некоторое время мне заспанным голосом ответил японец-слуга. Я сказал ему, что мне срочно нужно переговорить с доктором Миллсэйпом, что у меня острейший приступ болезни.
— Вы назвали свое имя?
— Нет.
— Что вам ответили?
— Что Миллсэйп уехал по вызову.
— Вы не попросили передать ему, чтобы он позвонил вам после возвращения?
— Нет, я положил трубку. Я не хотел, чтобы он знал, кто звонил.
— Будьте добры, — вздохнул Мейсон, — объясните мне, почему вы не захотели выяснить все у жены? Почему не приперли ее к стене фактами, когда она среди ночи возвратилась домой? Почему не выяснили, какого дьявола она подсыпала вам снотворное в шоколад?
— Потому что я — Монтейн! — гордо вскинул голову сын миллионера. — Мне не пристало заниматься такими делами.
— Какими «такими»?
— Монтейны не спорят и не торгуются, как базарные бабы. Существуют куда более пристойные способы разрешать конфликты.
— Ну, хорошо, — устало сказал Мейсон. — Утром вы увидели газету. Что же было после этого?
— Тогда я понял, как могла поступить Рода…
— Как же?
— Она, должно быть, ездила на свидание к Мокси. Выходит, моя жена причастна ко всей этой истории. Во время убийства или после него, но она была на месте преступления, поскольку там найдены ее ключи. Полиция с их помощью выйдет на нее. И она постарается выгородить этого Миллсэйпа.
— Почему вы в этом так уверены?
— Я в этом не сомневаюсь.
— Вы ничего не говорили жене об открытой двери гаража?
— Сказал. Из дверей кухни виден гараж. Когда варил кофе, я обратил ее внимание на дверь.
— И что она вам ответила?
— Что ей ничего об этом не известно, а потом якобы вспомнила, что вечером оставила в машине свою сумочку и бегала за ней.
— Каким образом она могла бы попасть в гараж, если у нее не было ключа?
— Я тоже задал ей этот вопрос. Понимаете, в отношении своей сумочки она на удивление рассеяна. Она уже не раз оставляла ее в разных местах. Однажды она таким образом потеряла больше сотни долларов. Ключи она всегда держит в сумочке. Вот я и спросил ее, как же она ухитрилась открыть дверь гаража, если сумочка оказалась запертой в машине.
— И что?
— Она заявила, что воспользовалась запасным ключом из ящика письменного стола.
— По ее лицу было заметно, что она лжет?
— Нет. Она смотрела мне в глаза и говорила весьма убедительно.
Какое время Мейсон задумчиво барабанил пальцами по столу. Наконец он спросил:
— Что же вы от меня хотите?
— Чтобы вы представляли мою жену. Чтобы вы убедили ее не губить себя, выгораживая Клода Миллсэйпа. И еще. Я хочу, чтобы вы защитили моего отца.
— Вашего отца?
— Да.
— Ну, а он-то какое отношение имеет к данному делу?
— Он не переживет, если наше имя будет фигурировать в уголовном процессе. Я хочу, чтобы вы, насколько это возможно, исключили имя Монтейнов из этого дела. Пусть оно… как бы это выразиться… останется на заднем плане.
— Вы ставите передо мной невероятно сложную задачу.
— Я хочу, чтобы вы помогли изобличить Миллсэйпа, если выяснится, что он виновен.
— А если ваша жена все же будет привлечена к ответственности и признана виновной?
— В таком случае, вам придется позаботиться, чтобы имя Миллсэйпа не всплыло на процессе в связи с моей женой.
Мейсон внимательно посмотрел на посетителя.
— Возможно, — сказал адвокат, — что полиции ничего конкретного о ключах не известно. Они, естественно, проверят список лиц, владеющих машинами «шевроле» и «плимут». Доберутся и до вашего имени. Осмотрят гараж и замок. Если к этому времени у вас на дверях будет висеть замок совсем другой системы, они могут и успокоиться на этом, не правда ли?
— Полиция будет знать о всех подробностях, — сказал Монтейн с гордым видом.
— Почему вы так уверены в этом?
— Потому, что я не намерен что-либо скрывать. Я обязан рассказать правду. Даже в том случае, если речь идет о моей жене. Монтейны никогда не совершали ничего противозаконного. Ради нее я не намерен что-либо скрывать от властей.
— А если она невиновна?
— Я в этом не сомневаюсь. Именно с этого я и начал наш разговор. Виновен мужчина. Я считаю, что это Миллсэйп. Судите сами: она уезжала, он тоже, и Мокси убит. Она будет пытаться его выгородить. Он предаст ее. Полицию необходимо предупредить, и…
— Послушайте, мистер Монтейн, — холодно сказал Мейсон. — В вас говорит ревность. Она делает вас близоруким. Советую вам забыть о Миллсэйпе. Возвращайтесь к жене и выслушайте ее объяснения. Не говорите полиции ничего до тех пор, пока…
Монтейн решительно встал с кресла. Его гордый вид несколько портила прядь волос, упрямо не желавшая лежать на предназначенном ей месте.
— Именно об этом и мечтает Миллсэйп! — сердито заявил сын миллионера. — Он наговорил Роде всяких глупостей! Она станет уговаривать меня не заявлять в полицию. Ну, а если полиция все же узнает о ключах, как я тогда буду выглядеть? Нет, я уже решил. Я обязан быть твердым и не поддаваться чувству жалости. Что касается Миллсэйпа, то я не скрываю своей ненависти к нему.
— Господи! — взорвался Мейсон. — Да расстаньтесь вы со своей благородной позой и спуститесь с небес на землю. Вы так любите себя, что явно поглупели. Изображаете какого-то средневекового рыцаря…
