Найо Марш - Смерть и танцующий лакей
— Нет-нет. Идея этой вечеринки полностью принадлежит Джонатану.
— Бьюсь об заклад, что это так. Джонатан в жизни решил устроить то, что он проделывал в мыслях. Если бы вы стали писать о нем пьесу, каким бы вы его показали?
— Я, право, не знаю, — поспешно ответил Мандрэг.
— Не знаете? Если бы я стал рисовать его портрет, я бы сделал его яйцеобразным, с веселой улыбкой и скорпионом вокруг головы. А вместо глаз у него были бы окна, вы знаете, такие, с матовыми стеклами, через которые ничего не видно.
Среди знакомых Мандрэга такие разговоры были более или менее обычны.
— Оказывается, вы сюрреалист? — предположил он.
— А вы разве никогда не замечали, что у Джонатана совершенно непроницаемые глаза. Просто непроглядные, — добавил Уильям, и от этого слова из «Алисы в Зазеркалье» Мандрэгу сразу стало понятно, что он хочет выразить.
— Это из-за его очков с толстыми стеклами, — сказал Мандрэг.
— Вы думаете поэтому? — произнес Уильям и продолжил: — А он рассказывал о нас? О Николасе, Клорис, обо мне? Ну и конечно о мадам Лисс? — К огромному облегчению Мандрэга Уильям не дал ему времени ответить. — Я думаю, что все же рассказал. Он любитель посплетничать о других, и, конечно, ему нужна публика. Я рад познакомиться с мадам Лисс и должен сказать, меня ничуть не удивляет эта их история с Николасом. Мне бы хотелось написать ее портрет. Подождите минутку. Я только принесу еще коктейль. Третий, — добавил Уильям с таким видом, как будто вел счет.
Мандрэг выпил один бокал, и ему показалось, что в коктейлях Джонатана шампанское слишком сильно смешано с коньяком.
— Вы, конечно, помните, что ни Клорис, ни я не видели Николаса со времени нашей помолвки. Я отправился на фронт на следующий же день, а Николас с тех пор воюет в Большом Чиппинге. Но если Джонатан рассчитывает, что его вечеринка может что-нибудь изменить… — он замолчал и отпил из бокала. — На чем это я остановился? — спросил он.
— Может что-нибудь изменить, — подсказал ему Мандрэг.
— Да, совершенно верно. Если только Джонатан или, коли на то пошло, Николас, думают, что я сорвусь, то они очень ошибаются.
— Уверен, что если у Джонатана и были какие-то скрытые мотивы, — осторожно начал Мандрэг, — то они вполне невинны. Примирение…
— Нет, нет, — перебил его Уильям, — ведь это было бы совсем неинтересно. — Он искоса взглянул на Мандрэга. — Кроме того, Джонатан, знаете ли, меня недолюбливает.
Это было настолько созвучно высказанному накануне мнению самого Мандрэга, что тот, изумленно взглянув на Уильяма смог лишь беспомощно произнести:
— Что вы?
— Да. Он хотел, чтобы я женился на его племяннице. Это была бедная родственница, которую он очень любил. Состоялось даже что-то вроде помолвки, но я понял, что у меня к ней не было никаких серьезных чувств, поэтому я вроде как удрал. А он ничего не забывает. — Уильям нерешительно улыбнулся. — Она умерла, — добавил он. — По-моему, у нее началось что-то странное с головой. Конечно, это очень печально. — Мандрэг не нашел, что на это сказать, и Уильям вернулся к своей прежней мысли: — Мне нет никакого дела до Николаса, пусть охладит свой пыл в бассейне. Ведь кое-что я у него уже выиграл. Так?
«А он под мухой», — подумал Мандрэг и по-глупому подбодрил его:
— Надеюсь, что так.
Уильям допил свой коктейль.
— Я тоже надеюсь, — задумчиво произнес он, глядя в другой конец комнаты, где Николас, стоя за стулом мадам Лисс, дерзко смотрел на Клорис Уинн. — Но он всегда будет пытаться играть с огнем.
3
Мадам Лисс прикрепила три орхидеи Джонатана у выреза своего темно-красного платья и внимательно посмотрела на себя в зеркало. Блестящие, броские пятна черного, матово-белого и багряного напоминали картины эпохи Возрождения. И за этим почти живописным великолепием в глубине зеркала была видна дверь, которая тихонько открылась.
— В чем дело, Фрэнсис? — спросила мадам Лисс, не поворачивая головы и не отрываясь от пристального созерцания своего отражения.
Доктор Харт прикрыл за собой дверь, и на мгновение его фигура мелькнула в зеркале.
— Весьма неразумно приходить сюда, — тихо проговорила она. — Комната этой женщины рядом с твоей, а миссис Комплайн в следующей. Почему ты не переоделся? Опоздаешь к обеду.
— Мне надо поговорить с тобой. Я не могу здесь оставаться, Элиза. Надо найти какой-нибудь предлог, чтобы немедленно уехать.
Она повернулась и в упор посмотрела на него.
— В чем дело, Фрэнсис? У тебя нет ни малейших причин беспокоиться из-за Николаса Комплайна. Уверяю тебя…
— Дело не только в этом. Хотя и…
— Ну, а что еще?
— Его мать!
— Его мать? — повторила она озадаченно. — Эта бедняга? Ты когда-нибудь видел такое лицо? Это же просто несчастье. Что ты думаешь? Мне пришла мысль, уж не пригласил ли мистер Ройял ее специально, чтобы ты чем-нибудь ей помог.
— Помог! — повторил доктор Харт. — Помог. Боже мой!
— А разве нельзя ничего сделать?
— То, что ты увидела, — произнес доктор Харт, — я и сделал.
— Ты! Фрэнсис, но разве она была…
— Это было в самом начале моей практики, в Вене. Лечение по методу Шмидта-Липмана. Твердый парафин. Мы уже давно от него отказались, но тогда он широко использовался. И вот, в этом случае — сама видишь…
— Но имя! Ты наверняка запомнил бы ее имя.
— Она не дала своего настоящего имени. Обычное дело. Назвалась миссис Николас, полагаю, в честь своего проклятого сына. Потом, конечно, был большой скандал. Я пытался что-то исправить, но в те времена и у меня не было опыта, и пластическая хирургия была в зачаточном состоянии. Я ничего не смог сделать. С тех пор как я поселился в Англии, меня все время преследовал страх, я боялся, что когда-нибудь встречусь с миссис Николас, — доктор Харт натянуто рассмеялся. — Думаю, мои первые подозрения об этом молодом человеке возникли из-за его имени.
— Ясно, что она не узнала тебя.
— Откуда ты знаешь?
— Она вела себя совершенно спокойно. Когда это случилось?
— Лет двадцать пять назад.
— И тогда ты был молодым доктором Францем Хартцем из Вены. У тебя не было усов и бороды. Верно? И в те времена ты был худой. Ну конечно, она не могла тебя узнать.
— Франц Хартц и Фрэнсис Харт. Не вижу большой разницы. Всем известно, что я по происхождению австриец, что я хирург, делаю пластические операции. Нет, я просто не смогу этого вынести. Немедленно поговорю с Ройялом. Скажу, что срочно нужно вернуться к больному…
— И именно этим вызовешь ее подозрения. Ты останешься и будешь так любезен с миссис Комплайн, что если она даже что-то и почувствовала, то скажет себе: «Я ошиблась. Тот человек не мог бы глядеть мне в глаза…» — мадам Лисс притянула к себе его голову. — Возьми себя в руки, Фрэнсис, и, может быть, завтра, после того как ты великолепно сыграешь свою роль, мы поменяемся местами.
— Что ты имеешь в виду?
Мадам Лисс тихонько засмеялась.
— Может, тогда я начну ревновать тебя к миссис Комплайн, — проговорила она. — Не надо, Фрэнсис, ты помнешь мне прическу. Ступай переоденься и ни о чем не тревожься.
Доктор Харт шагнул было к двери, но остановился.
— Элиза, — произнес он, — а если это все специально подстроено?
— Что именно?
— Предположим, Джонатан Ройял все знал и намеренно устроил эту встречу.
— Ну, что еще ты придумаешь? С какой стати ему это делать?
— Есть в нем какая-то зловредность.
— Чепуха, — сказала она. — Иди и переоденься.
4
— Херси, мне надо поговорить с вами…
Голос Херси донесся из пышных складок платья, которое она натягивала на себя:
— Сандра, милая, входите. Я просто жажду поболтать. Я сейчас. Садитесь.
Последние усилия, и на свет появилась ее голова в плотной сетке для волос. Херси постояла, внимательно вглядываясь в приятельницу: лицо, на которое было больно смотреть — так напоминало оно искаженное отражение в кривом зеркале, — было сейчас пергаментного цвета, губы мучительно пытались улыбнуться, а глаза были полны слез.
— Сандра, милая, что случилось? — воскликнула Херси.
— Я не могу здесь оставаться. Помогите мне. Я должна отсюда уехать.
— Но почему, Сандра? — Херси опустилась перед ней на колени. — Неужели из-за сплетен о Нике и этой Пиратке, черт бы ее подрал?
— Какие сплетни? Я не понимаю, о чем вы. Что такое с Николасом?
— Неважно. Ничего страшного. Скажите лучше, что стряслось? — Херси взяла руки миссис Комплайн и, почувствовав, как судорожно они сжаты, подумала, что страдание, которое не способно передать ее лицо, ясно ощущается в подрагивающих руках.
— Что же стряслось? — повторила она.