Лилиан Браун - Кот, который читал справа налево
— Хорошо. Как насчет завтрашнего дня или среды? Его нет в городе, но сегодня он возвращается. Мы договоримся с ним о встрече.
— Назначай на время ленча, и причём здесь. Мы устроимся наверху, там есть скатерти.
Арчи покачал головой:
— Он не придёт в пресс-клуб. Он никогда не появляется в центре города. Возможно, тебе придётся идти к нему домой.
— Ладно, давай так и сделаем, — сказал Квиллер. — Возможно, я последую совету Бруно и возьму напрокат пуленепробиваемый жилет.
ПЯТЬ
Во вторник Квиллер всё утро провёл в здании Министерства просвещения, осматривая выставку произведений детей школьного возраста. Он хотел написать что-нибудь доброе и юмористическое о нарисованных цветными мелками парусниках, плывущих по небу, бордовых домах с зелеными каминами, голубых лошадях, которые скорее напоминали овец, и котах, котах, котах…
После путешествия в мир незамысловатого детского искусства Квиллер вернулся в редакцию в превосходном настроении. Его появление было встречено неестественным молчанием. Перестали стучать пишущие машинки. Головы, до того склоненные над корректурами, внезапно поднялись. Даже зелёные телефоны и те уважительно молчали.
Арчи сказал:
— У нас есть новость для тебя, Джим. Мы позвонили Маунтклеменсу, чтобы договориться о встрече с тобой, и он хочет, чтобы ты пришел к нему завтра вечером на обед!
— Что?
— Разве ты не собираешься упасть в обморок? Весь наш отдел так и сделал.
— Я сейчас ясно представил себе заголовок, — сказал Квиллер. — «Критик отравляет суп репортёра».
— Говорят, он отличный повар, — сообщил Арчи, — настоящий гурман. Если тебе повезет, мышьяк он отложит на десерт. Вот адрес.
В среду в шесть часов вечера Квиллер взял такси, чтобы добраться до Бленхейм-плейс, 26. Дом находился в старой части города, когда—то модной благодаря величественной застройке. В большинстве зданий теперь находились дешевые меблированные комнаты или маленькие полукустарные мастерские. Одну из них, например, занимал мастер, восстанавливающий старинные изделия из фарфора. Квиллер догадался, что он ещё и букмекер. Рядом располагались старинная монетная мастерская и цех карнавальных костюмов. Только один гордый и отважный дом не сдавался. Он имел респектабельный внешний вид. При небольшой длине он казался высоким и чопорно викторианским, вплоть до украшенной орнаментом железной ограды. Это и был дом номер двадцать шесть.
Квиллер обошёл парочку местных пьянчуг, что-то искавших у себя под ногами, и по каменным ступеням поднялся к портику, где три почтовых ящика свидетельствовали о том, что в здании размещались жилые квартиры.
Он пригладил усы, которые ожили от любопытства и ожидания, и позвонил. Что-то щелкнуло, открылась входная дверь, и он вошел в вестибюль, пол в котором был выложен старинным кафелем. Перед ним оказалась ещё одна закрытая дверь, которая, также со щелчком, распахнулась сама. Квиллер попал в роскошную, но тускло освещенную прихожую, которая покорила его своей обстановкой. Всё дело было в больших золочёных рамах, зеркалах, статуэтках, столике, поддерживаемом золотыми львами, резной скамье, похожей на церковную. Половину пола и лестницу покрывал красный ковер. Откуда-то сверху донёсся голос:
— Поднимайтесь прямо наверх, мистер Квиллер.
Мужчина, стоящий на верху лестницы, был чрезвычайно высок и элегантно строен. Маунтклеменс был одет в тёмно-красный бархатный пиджак. Лицо его произвело на Квиллера сильное впечатление. Возможно, оно показалось ему таким вследствие того, что редкие волосы падали на высокий лоб. Его окружало благоухание лимонной кожуры.
— Прошу простить меня за бесконечные двери и замки, — сказал критик. — Имея такое соседство, как у меня, иначе просто нельзя.
Он протянул Квиллеру левую руку и провел его в гостиную, не похожую ни на одну из тех, что когда-либо видел Квиллер. Единственным источником света было пляшущее в камине пламя и потайные лампы, направленные на предметы искусства. Глаза Квиллера отметили мраморные бюсты, китайские вазы, множество золоченых картинных рам, бронзового воина и несколько вырезанных из дерева потрескавшихся ангелов. Одна стена комнаты целиком была занята гобеленом, изображающим средневековых дам в полный рост. Над камином висела картина, в которой даже дилетант узнал бы руку Ван Гога.
— Кажется, моя маленькая коллекция произвела на вас впечатление, мистер Квиллер? — заметил критик. — Или вы в ужасе от моего экстравагантного вкуса? Да, позвольте мне взять ваше пальто.
— Это просто домашний музей, — сказал Квиллер с благоговейным трепетом.
— Это моя жизнь, мистер Квиллер. И я признаю без ложной скромности: если она удалась, то благодаря определенной атмосфере .
Едва ли дюйм тёмно-красной стены оставался свободным. С обеих сторон к камину примыкали тесно заставленные книжные полки. Остальные стены до потолка были увешаны картинами. Даже на полу было очень мало свободного пространства. На красном ковре располагались стулья необычно большого размера, столик, постаменты, письменный стол и освещенная шкатулка, наполненная маленькими резными фигурками.
— Позвольте предложить вам аперитив, — сказал Маунтклеменс. — Теперь усаживайтесь в кресло и вытяните ноги. Я не предлагаю перед обедом ничего более крепкого, чем шерри или дюбонне, потому что горжусь своими кулинарными талантами и предпочитаю не парализовывать ваши вкусовые рецепторы.
— Я терпеть не могу алкоголь, — сказал Квиллер, — так что мои вкусовые рецепторы в отличном состоянии.
— В таком случае как насчёт лимонада или пива? Пока Маунтклеменса не было в комнате, Квиллер отметил ещё кое-какие детали; диктофон на столе, тихая музыка, доносящаяся из—за ширмы, украшенной в восточном стиле, два глубоких мягких кресла у камина. Между ними стояла мягкая скамеечка для ног. Он опустился в кресло и с удовольствием утонул в мягкой подушке. Откинув голову и положив ноги на скамеечку, он испытал удивительное чувство комфорта. Он уже не хотел ни пива, ни лимонада и почти надеялся, что Маунтклеменс никогда не вернётся.
— Вам нравится музыка? — поинтересовался критик, ставя поднос около локтя Квиллера. — Я считаю, что в это время Дебюсси действует успокаивающе. Вот вам кое-что солененькое к вашему пиву. Вы, я вижу, приземлились в то кресло, в какое и нужно.
— Это кресло погружает меня в аморфное состояние, — признался Квиллер. — Чем оно обито?
— Вересковый вельвет, — сообщил Маунтклеменс. — Удивительная материя, ещё не открытая учеными. Их одержимость искусственными материалами равносильна богохульству.
— Я живу в гостинице, где всё сделано из пластика. Людей пожилых вроде меня это заставляет чувствовать себя каким-то допотопным существом.
— Вы могли уже заметить, что я игнорирую достижения современной техники.
— Странно, — сказал Квиллер. — В ваших критических очерках вы явно благосклонно отзываетесь о современном искусстве, в то время как любая вещь здесь… — Он не смог подобрать верного слова для комплимента.
— Позвольте поправить вас, — сказал Маунтклеменс. Величественным жестом он указал в сторону двери: — В этом кабинете находятся весьма ценные предметы искусства девятнадцатого века — в идеальных условиях, при оптимальной температуре и влажности. Это мои удачно вложенные деньги, а вот эти полотна, которые вы видите на стене, — мои друзья. Я верю в сегодняшнее искусство как выражение настоящего времени, но жить предпочитаю вместе со зрелостью прошлых времен. По этой же самой причине я пытаюсь сохранить этот старый дом.
Маунтклеменс, в своём бархатном пиджаке, в итальянских лакированных туфлях на длинных худых ногах и со стаканном тёмно-красного аперитива в длинных белых пальцах, выглядел элегантно, уверенно, весьма благополучно и… нереально. Его тихий голос, музыка, комфортабельное кресло, тепло огня и полумрак комнаты навевали на Квиллера сон. Ему необходимо было взбодриться.
— Вы не против, если я закурю? — спросил он.
— Сигареты в коробке возле вашего локтя.
— Я курю трубку.
Квиллер достал трубку, кисет с табаком, спички и приступил к торжественному ритуалу. Когда пламя от его спички осветило темную комнату, Квиллер изумленно посмотрел на книжную полку, увидев там красный огонек. Это было очень похоже на сигнал. Нет, это были два красных огонька! Сверкающие, красные и живые!
От изумления Квиллер открыл рот, спичка погасла, и красные огоньки пропали.
— Что это было? — спросил он, как только пришёл в себя. — Что-то между книг. Что-то…
— Это всего-навсего кот, — ответил Маунтклеменс. — Ему нравится отдыхать, прячась за книгами. Эти полки необычайно глубоки, и он любит находить себе убежище там, за книгами по искусству. Из всех книг он предпочитает биографии и отдыхает среди них после обеда.
