Николай Шпанов - Медвежатник
– Иван Петрович?
Хотел было сказать "нет", но уже само вылетело:
– Я.
– Очень прошу вас, Иван Петрович, в ваших же интересах, выйти на минутку. Буду ждать вас на углу Последнего.
– Кто говорит?
– Сами увидите, Иван Петрович. – Незнакомец на том конце провода рассмеялся. – Сами увидите, старый знакомый. Имею сообщение наипервейшей важности. Минуток с пяток вам достаточно, чтобы накинуть пальтишон-с?… Жду-с. – Это было сказано так, что можно было подумать, будто говоривший непременно сделал при этом "ручкой".
Паршин несколько мгновений стоял с трубкой в руке. Ему казалось, что скажи тот человек еще несколько слов, и Паршин непременно его узнает, вспомнит этот вкрадчивый голос. Он был уверен, что когда-то слышал его. Но когда и где?
Идти или не идти? Зачем идти? Ежели уж он решил бросать все… А что он, собственно говоря, потеряет, если пойдет? Ведь не кончается же его жизнь! Мало ли что он может узнать? "В ваших интересах"…
– Пойду! – вслух произнес Паршин и оглядел квартиру.
Уже стоя у отворенной двери, он достал из жилетного кармана английский ключ от квартиры и положил на подзеркальник. Он ему больше не понадобится…
Подходя к Последнему переулку, Паршин перешел на другую сторону Сретенки. Он не хотел играть вслепую, желал знать, кто его ждет. Пригляделся к перекрестку: никого. Решил подождать, пока не появится фигура ожидающего. Первым Паршин не выйдет на угол. Он достал портсигар и увидел, что забыл его наполнить, там лежали две последние папиросы. Обернулся, ища табачную лавочку. И тут глаза его встретились с устремленным на него внимательным взглядом крупного, немолодого мужчины с круглым бритым лицом. На мужчине было черное демисезонное пальто с бархатным воротником, на голове – котелок. Когда мужчина молча приподнял котелок, Паршин понял, что только из-за головного убора, сильно изменившего внешность человека, он и не узнал его. Это был Клюшкин, известный всей преступной Москве агент сыскной полиции, Дормидонт Клюшкин человек, славившийся феноменальной памятью на лица. Когда в идентификации преступника происходила заминка и не могла помочь дактилоскопия, призывали Клюшкина. Ежели Клюшкин "признавал", личность считалась установленной так же неопровержимо, как если бы это было доказано всеми научными средствами экспертизы.
Портсигар в руке Паршина захлопнулся сам собой, но Паршин забыл опустить его в карман. Так и держал в руке. Взгляд сыщика приковывал к себе, как магнит. Паршин понял: это последние минуты, которые он проводит на свободе. Он отлично знал, что его физической силы достаточно, чтобы справиться даже с большим, массивным Клюшкиным, с двумя Клюшкиными, но… какой смысл? Отсрочка на несколько часов?…
Руки Паршина опустились, признавая поражение.
– Курите, Иван Петрович, что же вы! – насмешливо-ласково произнес сыщик, переходя улицу.
Паршин вспомнил про портсигар и протянул его сыщику. Взяли по папиросе. Клюшкин чиркнул спичкой.
– Ну-с? – произнес он, пуская дым.
Паршин пожал плечами.
– Имеете какое-либо желание? – вежливо осведомился сыщик. – Может, купить что-либо требуется?
– Папирос нельзя ли? – сказал Паршин.
– Отчего же-с…
Паршин сделал несколько шагов и вдруг приблизил губы к уху Клюшкина:
– Окончательно?
Сыщик сделал только движение пальцами, но по этому сдержанному жесту Паршин понял, что все кончено – посадка будет прочной. И тут он вдруг вспомнил, что о Клюшкине ходил слух, будто ежели очень в секрете, то этот человек за деньги может все. О таких вещах не любили рассказывать даже своим, но слухи все же просачивались. Блеснула надежда.
– Позвольте оказать слово, Дормидонт Савельевич? – тихонько произнес Паршин.
– Отчего же-с… Только не здесь. Удобней будет в переулочке-с.
Идя рядом, как двое знакомых, они свернули в переулок. Зашли в подворотню. Паршин заговорил смелее:
– При мне деньги, Дормидонт Савельевич.
Сыщик неопределенно крякнул.
– Тысяч до пяти наберется, – продолжал Паршин. – Так я бы не отказался пожертвовать их… на благотворительные цели.
– Что же, благое дело, благое… – неопределенно проговорил Клюшкин и раздавил волосатыми пальцами окурок.
Паршин испытующе глядел на Клюшкина.
– Мне бы только на дорогу рублей двести, а остальное…
Сыщик глянул на него исподлобья.
– Благое дело, но… поверьте слову, Иван Петрович, не могу-с…
– Ежели мало, Дормидонт Савельевич, зайдем ко мне, столько же еще наберем и вещи кое-какие…
– Про вещи знаю, про все знаю-с, да, верьте слову, не в моей воле. Кабы денек назад – другое бы дело. А теперь обязан вас представить по начальству-с.
Паршин напряженно думал. Если Клюшкин знает о вещах, значит приведет полицию и к нему домой, значит Фелица лишится всего.
– Вот что, Дормидонт Савельевич, я пред вами отслужу, а вы помогите.
– Чем могу-с…
– Признали вы меня в точности?
Сыщик усмехнулся.
– Мы с вами, Иван Петрович, единожды уже встречались.
– Вот именно – единожды, – подтвердил Паршин. – Но картонки моей в сыскном нету. Это я наверное знаю.
– И что же-с?
– От вас зависит – признать меня за Паршина или… за кого иного.
– Это верно-с, – подумав, сказал Клюшкин. – А за кого бы к примеру? – Он прищурился на Паршина, словно действительно пытался узнать его.
Паршин молча протянул ему паспорт на имя Жука. Сыщик заглянул в него.
– Такой не проходил… Так-с… Значит, желательно по первой судимости?
– И еще хотел бы я, чтобы одна женщина не пострадала невинно.
– Это Фелица Станиславовна невинно страдает? – усмехнулся Клюшкин. – Умный вы человек, Иван Петрович, а, видать, за порядком в доме следить не можете. Ежели угодно знать, Фелица Станиславовна без вашего ведома с варшавскими мастерами немало "дел" провела. Есть у нее один такой фактик…
Лицо Паршина так налилось кровью, что Клюшкин невольно протянул к нему руку: уж не хватил бы удар. Но Паршин только прислонился спиной к дому и несколько времени стоял, вперив невидящий взгляд в дом на противоположной стороне переулка.
– Не может быть… – через силу, словно ему сдавили горло, прохрипел он.
– Верьте-с. Нам доподлинно известно-с. Кстати говоря, фактик тот и вам хорошо известный.
– Кто?
Это было сказано так, что будь на месте Клюшкина человек послабее, наверно бы струсил. Но старый сыщик только усмехнулся.
– Всему свое время-с, – сказал он.
– Только и прошу: скажите – кто? – повторил Паршин.
– Разве для вас только-с? – делая вид, будто колеблется, протянул Клюшкин.
Тогда Паршин сунул руку в карман, где лежали деньги.
– На благотворительность, говорите? – спросил Клюшкин и доверительным током, понизив голос: – Только уж под слово-с, служебная тайна-с. С Грабовским она… того-с.
– Так чего ж не берете? – по-прежнему начиная хрипеть, зло спросил Паршин.
– Имеются причины-с, значит… – лукаво произнес Клюшкин. – Она дама стоящая, а у нас небось тоже люди-с… не чурбаны бесчувственные-с…
Паршин снял шапку и отер вспотевший лоб. Потом решительным движением достал из кармана пачку кредиток и протянул сыщику.
– А меня не можете?
– Верьте слову, не в моей власти-с, – сказал Клюшкин, пряча деньги. – А насчет Жука постараюсь.
– Так зайдем за папиросами? – спросил Паршин, желая показать, что с этим делом покончено.
Они купили папирос, зашли к Бландову, где Паршин взял масла, сыру, чайной колбасы.
– Вот булок бы… – произнес он нерешительно.
– Сторожа спосылаем, – деловито ответил сыщик. – Берите извозчика, и поехали. – И, оправдываясь, добавил: – У меня насчет мелочи – того-с…
Когда Фелица пришла домой, она сразу заметила собранный Паршиным чемоданчик и забеспокоилась. Стала искать записку. Иван не мог уехать, не написав, даже если его вызвали по какому-нибудь очень экстренному делу.
О том, что Иван исчез навсегда, не было и мысли.
Очень удивил оставленный ключ, но потом она решила, что Иван его просто забыл. А может, отправился на "дело"? В таких случаях он с собой не брал ничего, кроме строго необходимого.
Мало-помалу она успокоилась и принялась готовить завтрак. Постепенно повседневные мысли заслонили нахлынувшее было беспокойство. В голове засело другое: правильно ли она сегодня поступила? Следовало ли нести к ювелиру драгоценности?
Дело в том, что среди ценностей, принесенных последний раз Иваном, ей приглянулись две безделки из старинного бирюзового гарнитура. Она несколько раз примеряла их перед зеркалом, и чем больше глядела на свое отражение, украшенное большими голубыми каменьями, тем более властно влекли ее к себе камни. Она сама удивилась тому, что именно эти камни ей так понравились. Через ее руки прошло немало дорогих вещей, а ведь эту бирюзу нельзя было даже назвать большой ценностью. Фелица понимала, что надеть эти безделушки все равно нельзя: вещи старинной, заметной работы. Сначала нужно переделать оправу. Дело было за малым, и она отправилась к ювелиру.
