Купеческий сын и живые мертвецы - Алла Белолипецкая
— Уйди, супостат! Нечистая сила! Повелеваю тебе!.. — И тут же ведунья словно бы поперхнулась — смолкла на полуслове.
Иван одним прыжком вскочил на крыльцо, вбежал в распахнутую дверь и — понял, что его дед, Кузьма Петрович, исполнил-таки своё обещание. Хоть он, Иван Алтынов, из всей своей голубятни отдал пока что только двух птиц.
Возле самой входной двери, у стены, лежала неподвижно Аглая Тихомирова. Зины нигде не было видно. Из открытых дверей комнаты, служившей отцу Александру библиотекой, раздавались такие звуки, словно там двигают мебель. А в дальнем от входа конце сенцев над лежавшей на полу Агриппиной нависал Иванушкин отец — Митрофан Кузьмич. Потемневшими, заскорузлыми от крови руками он сдавливал горло Зининой бабки — но явно не собирался останавливаться на одном только её удушении. Оскаленные зубы клацали прямо рядом с лицом ведуньи, и напрасно она пыталась оттолкнуть нападавшего от себя какой-то клюкой с вырезанной на конце гротескной мордой: то ли медведя, то ли собаки. Колдовские чары Агриппины наверняка могли воздействовать на живых. Но — у Ивана Алтынова даже на миг не возникло сомнений в том, что его отец к числу живых более не относится.
— Батюшка, нет! — закричал Иван. — Не берите греха на душу!
Но Митрофан Алтынов даже не вздрогнул при звуке голоса своего сына. Жуткий кадавр наметил себе жертву, и кроме неё не замечал ничего.
Иван испытал страшное искушение: позволить ему убить Агриппину, раз уж та погубила его деда. Но уже через миг он этой своей мысли устыдился. Будь его батюшка прежним, никогда не стал бы он вершить возмездие подобным образом. Агриппина же начала отчётливо хрипеть, задыхаясь. И её руки, которыми она держала магический посох, уже почти опустились. Ясно было: ещё пара мгновений — и ведунью ждёт та же участь, какая постигла её давнишнего любовника, доктора Краснова.
Иван заозирался по сторонам, ища хоть какое-то подобие оружия. Он знал: разбить голову своему отцу он не сможет. Однако можно было бы просто отогнать его от Агриппины. По крайней мере — попробовать это сделать.
"А если он и тебя попробует загрызть? — услышал Иван у себя в голове словно бы и не свой голос. — Или Зину?.."
И, едва только он о ней подумал, как тотчас и увидел её.
Сундук ведуньи Агриппины стоял с откинутой крышкой в том самом месте, где и вчера. Из-за этой крышки и выскочила вдруг, словно кукла на пружине, Зина Тихомирова — которая, оказывается, в этом сундуке пряталась.
Впрочем, сама-то поповская дочка не имела сейчас ничего общего с куклой. Зато самую настоящую тряпичную куклу она держала перед собой — двумя руками: за голову и за туловище, как если бы намеревалась свернуть ей шею.
— Нарекаю тебя, — возвестила Зина, — Митрофаном Алтыновым!
Однако больше она ничего сделать не успела. Иванушка выхватил у неё тряпичного Митрофана, вскинул его высоко над головой и крикнул:
— Идите оба прочь! — А затем размахнулся и вышвырнул куклу в распахнутую входную дверь — за порог, в ночную тьму, наполненную свежестью и стрекотом кузнечиков.
Того, что произошло следом за этим, Иван не ожидал — хоть на определённый эффект, конечно же, рассчитывал. Однако произошло нечто, во что глаза просто отказывались верить. Кадавра, в которого обратился Митрофан Кузьмич, словно бы рванула назад невидимая веревка. И он, так и не выпустив шею Агриппины, спиной вперёд устремился к распахнутой входной двери. Однако в этот самый момент в дверях библиотеки возник отец Александр, который каким-то образом ухитрился пододвинуться к двери вместе с массивным креслом. И священник так ловко поставил кадавру подножку, будто всю жизнь только этим и занимался.
Митрофан Кузьмич повалился навзничь, и при этом падении Агриппина сумела-таки вывернуться из его рук и отпихнуть его от себя своим посохом. Так что дальнейший путь до порога — спиной по полу — кадавр проделал уже в одиночестве. Когда она проезжал мимо Иванушки, тот уловил шедший от жуткого существа запах сырой земли, затхлой воды и свернувшейся крови. Но ещё — от него исходил почему-то отчетливый запах ладана.
Хотя — в последнем Иванушка уверен не был. Его покойный батюшка выскочил за порог так быстро, что принюхиваться было некогда. И, едва очутившись на крыльце, тут же поднялся на ноги.
— Сейчас вернётся! — заполошно воскликнула Аглая Тихомирова, которая больше не лежала на полу — сидела, привалившись спиной к стене. — И всех нас прикончит!
Но, по счастью, жена священника ошиблась. Кадавр вскинул страшное своё лицо к небу, на котором уже начинали приступать серые полосы, предвещавшие приближение рассвета. А потом развернулся на босых пятках и помчал прочь: выскочил на улицу через открытую Иваном калитку, пробежал мимо испуганно заржавших лошадей, впряженных в алтыновский экипаж, и скрылся во тьме.
9
Ещё ни разу в своей жизни Иван Алтынов не испытывал такого нежелания подниматься на свою голубятню, как в то утро. Отыскать сбежавшего кадавра ему так и не удалось, зато купеческому сыну открылся, наконец, весь ужас того замысла, который взлелеял и воплотил его дед — уже после собственной смерти. Дед, которому Иван теперь уж точно ничего не был должен. Но — он ведь уже пообещал вчера, что раздаст своих голубей всем желающим. А купеческое слово — крепче железа. Не сдержать его — позор.
И, морщась от беспрерывного рокота в голове, Иван медленно, словно столетний старик, потащился к голубятне. Стояло раннее утро, траву густо покрывала роса, и от аромата спелых яблок захватывало дух.
Да, теперь Иван понимал всё. Кузьма Петрович всегда знал, кто убил его, не зря же говорят: мёртвые всеведущи. Но ему нужно было заманить Агриппину Федотову в город. Что и он сделал, каким-то способом надоумив своего внука, Ванятку на белой лошадке, отправить ту телеграмму матери, которая должна была прибыть в Живогорск с Агриппиной вместе. А потом Кузьма Петрович намеревался убить ведунью руками Митрофана Кузьмича. Для того он и обратил его в этом кадавра: знал, что обычный человек навредить Агриппине не сумеет. И ради своей мести Кузьма Алтынов не пощадил даже собственного сына. Как видно, оказывать ментальное воздействие купец-колдун мог только на тех, кого связывали с ним узы крови: на своих сыновей Митрофана и Валерьяна, на внука Ивана. Неясно было только: почему он собственными руками — точнее, одной, длиннейшей рукой — ведунью не прикончил?
Впрочем, Иван ведь
