Артур Филлипс - Египтолог
Только одно: окажи поклоннику услугу, вспоминай время от времени о том, что погибло по твоей милости в далекой пустыне. Я искренне надеюсь, что ты не был жесток.
Твой почитатель,
Б. Квинт
16 января 1918 г.
Мой дорогой Бевви!
Если ты в своей старой серой Англии коротаешь безотрадные дни, тоскуя по чему-нибудь веселенькому и живительному, я припас для тебя небылицу, которой хандра убоится: я тут… ой, ай! Неужто тебе через плечо заглядывает надзиратель, а то и два? Нет-нет, не беспокойся. Я офицер и найду способ избавить это письмо от чужого внимания. Мой раненый знакомец как раз отправляется домой, ему-то я и вручу конверт. Доверься своему Хей-хей.
Так перейдем же к делу: меня шантажируют, и это, должен тебе сказать, восхитительно. Хоть какой-то просвет в здешнем моем снулом и снотворном существовании. Я уж думал, что ошалею, допрашивая очередную туземную старушку, подозреваемую в том, что она как-то там сносилась со страшным нашим Противником — как будто египтяне все как один, от смуглого младенца до морщинистого работяги, не наши союзники и не приходят от этого в дикий восторг. Нет, не то чтобы я жаловался. Благодаря своей работе я очень прилично заговорил по-арабски — правда, своеобразно. На правах единственного допрашивающего я могу свободно задавать более recherché вопросы свежим, молоденьким и трепещущим изменникам.
Однако же — моя история.
Ты об этом вряд ли знаешь, но наше удаленное от благ гигиены обиталище расположено в сорока милях от задворок, называемых Тель-эль-Кебир. Там имеется колония антиподов, праздник жизни вальсирующих матильд и прочих побродяг, тех остатков, которых не отправили растекаться внутренностями по Босфору, на что, у меня нет ни малейшего сомнения, имелись очевидные и блестящие стратегические резоны. По большей части их, разумеется, избегают, впрочем, не все их офицеры — завзятые овцелюбы, и временами нам велят к ним прислушиваться, в основном на грозных военных совещаниях, когда измышляются дьявольски хитрые акции, заставляющие коварного фесконосного врага разевать рот от удивления. У меня даже случилась неделя постоя среди этих странных сумчатых, я же, как мы тут говорим, офицер связи — в наименее занимательном значении слова из всех, что могут придумать в армии. Суть в чем: один из этих милых молодых перевернутых парней застал меня в положении, достойном отдельного холста.
По возвращении из лагеря землекопов прошло несколько недель, и я уже выбросил их из головы. Однажды вечером — точнее, ночью, да такой, в какую весь этот маскарад обретает смысл и ты почти благодарен королю за то, что он нашел в расписании дырку для ссоры со своим кузеном, — я покинул базу и поехал на rendez-vous, которое назначил у возлюбленных пирамид в Гизе. Путь до них далек, но если ночью ехать на мотоцикле, виды очень даже ничего.
Декорации поданы, Бев: лунный серебряный диск совершенно очаровательно пронзаем кончиком пирамиды Хеопса, будто на пику насадили голову. Истощенные черные тени трех пирамид спрятались за свои желто-белые «я», выставляя пустыню доской для триктрака. Я заглушил двигатель и пошел к пирамидам, которые в этой черно-серебряной ночи были просто непристойны, словно зазывали меня на свидание. Ожидаемый мною гость запаздывал, и я был посреди древней пустыни один-одинешенек. Три красотки-гордячки вместе со своим безносым сутенером звали меня в пески, где мы могли остаться наедине. Вскоре прибыл мой долгожданный — туземный мальчик, которого я в тот день допрашивал, невинный паренек, зачем он во все это ввязался — бош его знает. На дознании я, единственный знаток арабского, сказал ему, что лучший способ избежать будущих ссор с суровыми английскими повелителями — прогуляться со мной ночью меж пирамид. «Его превосходительство оказывает мне слишком большую честь», — заявил этот coquette. «Чего он говорит?» — спросил сержант. «Говорит, что слушает и повинуется». — «Ага, конечно. Маленький черный ублюдок», — брюзжит старина сержант, и я заверяю его, что запишу имя мальчика и накажу своей легендарной шпионской сети не спускать с него глаз.
Итак, мы расположились в тени великой пирамиды, мой допрашиваемый и я, мы сами стали великой пирамидой… и тут я услышал рык мотора еще одного мотоцикла — кажется, удалявшегося (чертово эхо!). Через минуту или две я посмотрел вниз и обнаружил, что стою уже не в тени (чертова подвижная луна!), а скорее на песке, выбеленном лунным светом; спустя секунду я услышал, как кто-то прочищает глотку, и из темноты вышел маленький рядовой (а мой собственный маленький рядовой в это время оставался в своем укрытии).
Даю бесплатный совет, Бев: если однажды окажешься в точно такой же ситуации, не паникуй и не выказывай слабость. Мои бедра все еще гуляли туда-сюда под луной, хотя туземная подставка хныкала, выкатив глаза, а ее несущие опоры, которым полагалось упираться в стену пирамиды, прогибались. Я рявкнул на вторженца по-арабски, советуя ему убираться подобру-поздорову, когда с ним разговаривает вооруженный до зубов египетский джентльмен, которого отвлекли от ежевечернего моциона: «Назови свое имя, проклятый пожиратель свинины!»
Он спокойно ответил на английском с австралийским прононсом: «Генерал Алленби».
«Хорошо же, — отчетливо сказал совокупляющийся Марлоу по-английски, — Где твоя бумага с разрешением находиться вне базы в неурочный час? Подписанное разрешение на использование мотоцикла есть? — Ты бы гордился моими крутыми сержантскими манерами, Бев, а я ведь еще и бедрами двигал в ритме военного марша! — Имя! — Он поспешил отдать честь и представиться, — Ты меня не дослушал. Я приказываю тебе немедленно вернуться обратно на базу!»
«Да, са-а, капитан Марлоу, са-а, сию секунду, са-а!» Упоминание моего имени, как ты понимаешь, немного меня охолонило, и, если бы мне достало соображения или уверенности в себе, я бы шарахнул как следует из своей пукалки, достал бы «вэбли», пристрелил землекопа, спокойно закончил свои дела и позже как-нибудь все объяснил. Я слышал, как он смывается на мотоцикле, переоседлал свою лошадку в тени и постарался обо всем забыть.
Признаюсь, на следующий день при мысли о последствиях мое сердце билось тревожно. Однако мой мучитель терзал меня совсем недолго: не успел денщик сказать, что снаружи ждет явившийся по моему требованию АНЗАКовец, как в палатку вперся подлунный скотопас. «По моему требованию?» — недобро повторил я, отослал денщика и сел самостоятельно наматывать портянки.
«Мне кажется, этой ночью вы были мной недовольны, са-а».
«Да нет, в общем-то. Вы, австралийцы, отличные солдаты, вы сами это доказали. Какое уж тут недовольство. Что-то еще?»
«Если позволите, са-а… разрешите обратиться, са-а… что больше всего впечатляет вас в австралийских солдатах?»
Я покончил с портянками, снова пересел на кровать и вперил взор в маленького паршивца. Тот воинственно глядел в пространство, где, я уверен, видел небо в алмазах.
«Полагаю, национальная австралийская скромность, да?»
«Это наш девиз, са-а».
«Ясно».
«Са-а, если позволите, интересно отметить, что древние египтяне так ценили именно эту черту, скромность, что воины именно за нее получали продвижение по службе».
«Забавно. Не припоминаю, чтобы читал о чем-то подобном».
«Нет, са-а? В государственных школах Австралии ужасно плохо учат, са-а, оттого я предпочел изучать все самостоятельно».
«Понятно. Да, может быть, ты и прав. Древние культуры в конечном счете открыты для толкований, ты не находишь? Я проверю твои слова, может быть, свяжусь со старым доном. Что-нибудь еще, рядовой?»
«Записать мое имя, са-а?»
«Я думаю, в этом нет нужды».
«Очень хорошо, са-а, к вашим услугам, са-а».
Бев, ловушка захлопнулась. Я придушил свою гордость и через пару дней, оказавшись по делу на австралийской базе в Тель-эль-Кебире, сказал командиру соответствующей роты АИА, что один из его илотов, немного владеющий арабским, очень пригодился на ряде проведенных мной контрразведывательных допросов и что это, конечно, не мое дело, но парень заслуживает произведения в младшие капралы — если у них имеется столь возвышающая вакансия. Я заплатил дорогую цену: был пытан рассказом о капитановой невесте из Мельбурна и восторженно заохал, когда показалась фотография невыразимо гадкой, омерзительнейшей из женщин за всю историю их пола. Или то был бритый кенгуру в юбке?
Вот и кончается душное приключенье мое, Б. Теперь, надо полагать, мне ничто не грозит, и о противном Свене родом из задницы земли я более не услышу. Впрочем, не удивлюсь, если он потребует за дальнейшее скромничанье еще несколько пиастров; однако ему должно прийти в голову, что в моих силах превратить его жизнь в ад, отправить в какую-нибудь разбойную глухомань, а то и на верную смерть.
