Макс Коллинз - Синдикат
В конце холла этаж заканчивался тупиковой дверью, на которой не было таблички с именем. Барни снова нырнул за ключами и открыл дверь.
Я вошел за ним.
Это была довольно большая контора почти без мебели, кремовые стены, поцарапанный дубовый стол у окна; кушетка, обитая коричневой кожей и местами заклеенная лентой того же цвета, несколько стульев с прямыми спинками и один, немножко поудобнее, перед столом. Прямо за окнами проходила подземка – типичный пейзаж Чикаго.
Я провел пальцем по столешнице. Пыльная.
– Тряпку, пыль стереть, сможешь найти?
– Что ты имеешь в виду?
– Да ладно, это теперь твоя контора. Держи грязной, если нравится.
– Моя контора?
– Ну да.
– Не шути надо мной, Барни! А сколько надо платить?
– Для тебя – нисколько.
– Нисколько?
– Почти. Ты будешь тут жить. Мне нужен ночной сторож. Если тебя здесь когда-нибудь ночью не будет, позвони только, и я тебя кем-нибудь заменю.
– Жить здесь?
– Я поставлю тебе раскладную кровать. Он открыл дверь уборной, и я с удовольствием обнаружил, что, кроме унитаза, там установлена и раковина.
– Не у всех контор есть удобства, – объяснил он, – но эта была в пользовании юриста, а юристам надо все время мыть руки.
Я огляделся – неяркая в общем-то комната выглядела прекрасно.
– Не знаю, что и сказать, Барни...
– Скажи, что согласен. Так вот, утром, если захочешь принять душ, пройдешься до «Моррисона».
В отеле «Моррисон» жил Барни. Там были устроены номера для путешествующих клиентов, которые, приезжая в город на день, могли освежиться и отдохнуть – гостиные, душевые кабины, комнаты для тренировок... Одну из них с разрешения администрации отеля превратили в некое подобие мини-гимнастического зала для Барни.
– Я работаю там почти каждое утро, а после обеда – в зале у Грэфтона. Приходи, куда захочешь: теперь тебе известно, где я тренируюсь.
– Ну да, но кто-то ведь оплачивает все это.
Было известно, что Барни – парень безотказный: масса его прежних соседей умело давили на него, вытягивая взаймы пятьдесят, а то и сотню долларов так, будто это было все равно что пять пенсов на кофе. Я не хотел быть пиявкой и сказал ему об этом.
– Я с тобой просто с ума сойду, Нейт, – возразил он безо всякого выражения в голосе. – Ты думаешь хорошо сводить с ума будущего чемпиона? – Внезапно он принял боксерскую стойку и засмеялся: – Так что скажешь? Когда переедешь?
Я пожал плечами.
– Вот добью всем этим Джейни, так и решусь. Как только узнаю, можно ли получить лицензию... Боже, да ты просто Санта-Клаус!
– В Санта-Клауса я не верю. В отличие от некоторых, я точно знаю, что я настоящий еврей.
– Ну да, тогда сними трусы и докажи это. Барни начал придумывать, что бы мне поострее ответить, как на улице оглушительно загрохотало – будто стадо слонов промчалось на роликовых коньках – и ответило за него.
– Никакой заботы об умах местных знаменитостей, – вновь заговорил он.
– Не признаешь такую музыку? – спросил я. – А я без нее эту помойку и не принял бы.
Барни весело подпрыгнул, улыбаясь по-детски, как мальчишка, который добился своего.
– Давай двигать отсюда, – предложил я, изо всех сил стараясь не улыбнуться ему в ответ. – Иначе я примусь вытирать здесь пыль.
– Ночным колпаком? – спросил Барни.
– Да хоть бы и им, – согласился я.
* * *Я получил еще пива, а Барни, соблюдая режим, сидел рядом и продолжал улыбаться, когда к нашей кабинке, как паркующийся грузовик, придвинулась фигура.
Это был Миллер, глаза за увеличивающимися стеклами глядели устало.
– Как с рэкетом в боксе, Росс? – спросил Миллер в своей монотонной манере, держа руки в карманах пальто.
– Спроси у своего брата, – быстро ответил Барни.
Брат Миллера, Дэйв, тоже бывший бутлегер, был рефери на призовых матчах.
Миллер постоял еще минуту, его способность поддерживать беседу исчерпалась.
Потом он коротко кивнул мне и проговорил:
– Пойдем.
– Что?
– Пойдешь со мной, Геллер.
– Чего ради? Время посещений в палате у Нитти? Проваливай, Миллер.
Он наклонился и положил руку мне на плечо:
– Пойдем, Геллер.
– Эй, приятель, я уже нахожусь там, где хочу. А Барни пригрозил:
– Сейчас усажу тебя на толстую задницу, Миллер, если не уберешь руку с плеча моего друга.
Миллер молча убрал руку, но скорее, чтобы избежать возможных осложнений, чем от страха перед угрозой Барни.
– Тебя хочет видеть Сермэк, – сообщил он мне. – Сейчас же! Так ты идешь или нет?
Глава 4
С мэром Сермэком разговаривать мне не приходилось, но, как и всякий коп в Чикаго, я видал его раньше. Его Честь любил удивить парней в синем персональными проверками, а потом донести до прессы свою критику. Он заявлял, что хочет очистить департамент от бездельников, покончить с бумажной волокитой, обеспечить всем безопасное хождение по улицам во всякое время, победив уголовщину. И все это исходило от мэра, которого в прошлом звали «Тони Десять Процентов», чья политическая жизнь напоминала непрерывный поиск нуждающихся в покровительстве и кто в качестве комиссара Совета графства Кук (должность, известная под названием «мэр графства Кук») дал полную свободу Капоне (ну, хорошо – не совсем «полную») для превращения городишки Сисеро в штаб-квартиру его шайки. Из-за чего и этот городишко, и соседний Стикни сделались самыми «мокрыми» местами на этой сухой земле, потому что одновременно наводнились игорными автоматами, проститутками и гангстерами. Графство Кук – это две сотни придорожных закусочных, принадлежащих персонально Тони; собачьи бега Капоне, процветающие благодаря поддержке судьи Сермэка; здесь шериф Хоффман разрешил бутлегерам Терри Драггану и Фрэнки Дейку покидать тюрьму, когда им заблагорассудится, и они, как и следовало ожидать, больше времени проводили в своих апартаментах, чем за решеткой, хотя Хоффман неожиданно оказался за решеткой сам – на тридцать суток. После чего Сермэк дал ему должность главного лесничего с окладом десять штук баксов в год. Ну, в общем, от всей этой болтовни о «реформе» из уст Сермэка для большинства полицейских Чикаго несло, как из горшка с дерьмом.
И все же мы, копы, не могли недооценивать нашего мэра. Мы могли обзывать его «тупым ублюдком», а бывало еще и похлеще, и так же, как и другие служащие муниципальной службы, ненавидеть или бояться его и до крайности возмущаться положением дел, когда все покупается и продается – и должности, и поощрения по службе, – но недооценивать его мы не могли. Нам было известно, что он в своей администрации знаком с каждым без исключения – от патрульного до строительного инспектора, от клерка до кабинетного служащего, что он обладал и высокой компетентностью и даже неким управленческим блеском, если уж говорить о работе мэра, сравнимыми только с той степенью паранойи, которую он проявлял в непрестанном подслушивании телефонных разговоров, перехвате почты, вербовке осведомителей, поощрении доносчиков и лизоблюдов – и все это внутри собственной же администрации.
Сермэк был настырным задирой, иностранцем по месту рождения (первым иностранцем, выбранным в мэры Чикаго). Он приехал в страну еще ребенком из Чехословакии и доучился только до третьего класса. В тринадцать лет он уже работал со своим отцом на угольных шахтах в Брайдвуде, штат Иллинойс. В шестнадцать был кондуктором на железной дороге в Чикаго. Забияка, пьющий в два горла, он вскоре сделался предводителем юношеской компании, обосновавшейся в салуне: эта восходящая «звезда» привлекла внимание местной организации Демократической партии, и вдруг юный Тони сделался помощником окружного партийного босса. Продав лошадь и вагон, он начал перевозку лесоматериалов по железной дороге, закрутив бизнес, используя свои политические связи для пользы дела. Он сделался секретарем организации под названием «Объединенные общества» содержателей салунов, пивоваров и производителей спиртного. На этой должности он и был, когда (в 1902 году) вошел в законодательные органы штата, доказав свою универсальность тем, что одновременно был представителем интересов штата и лоббистом интересов салунов.
Из парламента штата Сермэк шагнул в муниципалитет (шаг вверх: у члена городского совета жалованье больше и больше возможностей для его выгодного размещения). Потом оказался на месте судебного пристава в муниципальном суде, комиссаром Совета графства Кук, а к двадцать девятому году возглавил Демократическую партию графства. Победа на выборах в мэры в 1931 году была им одержана с самым большим преимуществом голосов в истории Чикаго: он свалил этнические барьеры, пытаясь из своей партии сделать единый механизм. Это было почти то же самое, что сотворил когда-то Капоне.
До сегодняшнего вечера Сермэк, возможно, и представления не имел, что я живу напротив него через аллею. Он жил в отеле «Конгресс» (и – держу пари – с видом на парк), а я жил напротив – в маленькой Частной гостинице Эйдемса: отеле с постоянными жильцами – не ночлежке, но без вида на парк. Тем не менее, с видом на «Конгресс».
