Далия Трускиновская - Государевы конюхи
Стенька только кивал.
В душе же снова проснулось ликование — недолго ему слушать срамословные поношения! И не подьячим он, Степан Иванович Аксентьев, сделается, а в купцы пойдет! С такими-то деньжищами!
Потому он даже не обиделся на Деревнина, а лишь, выслушав, сказал смиренно:
— Вдругорядь не стану, Гаврила Михайлович. Так ты не забудь-то насчет дельца нашего…
— Да помню, помню, — делая вид, будто дельце пустяковое, отвечал подьячий и отошел от стола.
— Перепиши, как полагается, — велел Колесников. — Ох, страдник ты, Степа, и наука тебе не впрок…
«Послезавтра!..» — отвечал ангельский глас в Стенькиной голове.
Завтра в ночь — клад отца Кондрата, послезавтра в ночь — клад боярина Буйносова!
Стало быть, нужно в эту ночь как следует выспаться.
* * *Ни свет ни заря Третьяк прибежал к Федосьице. Он надеялся найти у нее Данилку.
После разговора с Гвоздем, когда назначили время поездки в лес сообразуясь с указанием парня, он хотел выяснить, почему вдруг это дело откладывается. Но Данилка скрылся, и лишь потом выяснилось, что он успел потолковать с Настасьей.
Зная ее норов, Третьяк хотел сперва узнать правду у Данилки, иначе бешеная девка много чего затеять может, а удержать ее, как удерживал раньше, он не сумеет.
Третьяк опоздал. Данилка уже успел, схватив засохший пирог, удрать.
Федосьица возилась с Феденькой — приготовила ушат с теплой водой для купания и чистую рубашечку. На полу лежала кучка грязных пеленок — не пропадать же теплой-то воде, за одним разом и постирать можно! Вид у девки был такой унылый, словно всех родных схоронила.
— Что так-то? — спросил скоморох.
— Да ну его! — отвечала Федосьица. — Как ночевать негде, так он и тут!
— Уж и сама не рада, что обнимала?
Она вздохнула.
— Тебе бы, девка, с Москвы-то съехать, в Твери, что ли, поселиться, где тебя не знают, — посоветовал Третьяк. — Мужа тебе надобно, дом, семью. А это — не муж. Сама ведь видишь.
— Я за него и не собиралась, — честно заявила Федосьица. — Думаешь, легко мне? Тот купец со мной чуть ли не с Пасхи жил — и обстирай его, и вкусно сготовь, и всегда к нему с лаской! А поглядишь на его бороду-то — и плакать хочется. На что мои молодые годочки тратятся?..
Больше она объяснять не стала, да скоморох и так понял: уж коли тратятся молодые годочки, так пусть хоть раз — как сердце пожелало!
— Ты не плачь, не плачь, — попросил он. — Другого наживешь. Этого в шею гони! Ты красавица, ты разумница, неужто нет и для тебя доли счастливой? Есть же!
— Счастье наше бабье — воровское, украдочкой, на малую минуточку!.. — выкрикнула она и впрямь заревела, а Феденька подхватил.
Третьяк, даже не спросив, куда это Данилку понесло спозаранку, удрал.
В поисках товарищей-скоморохов, которые могут что-то рассказать про Данилку, он отправился в «Ленивку», а от Неглинки до Волхонки — чесать и чесать.
— Тут из ваших один только Томила, — сказал ему целовальник, Левонтий Щербатый. — И убираться бы вам поскорее. Я уж слышал, как вас с белянинского двора спугнули.
— А Томила давно пришел?
— С самого утра сидит, пьет. Мне-то что… Пусть пьет! Вы-то как с ним, с обломом здоровым, разбираться станете?
Скоморохи встретились в полуподвальном помещении, где можно было без помех надраться в стельку. Целовальник принимал в залог все, кроме нательного креста, и не раз бывало, что питух уходил домой в чем мать родила, завернувшись в рогожку, но распевая при этом песни.
— Слышал, что она вздумала? — спросил Томила. — Мало нам было горя зимой! Опять ей воевать охота!
— С кем воевать-то? — уже предчувствуя неладное, спросил Третьяк.
— А Гвоздь на Москве объявился! Помнишь Гвоздя?
— Княжича Обнорского подручный, что ли? — Третьяк ушам не поверил, ведь Настасья хвалилась, что завалила мерзавца кистенем!
— Он самый. Конюшонок-то, Данилка-то, куманек-то, его признал. И Настасье сказал так: это твой недруг, ты с ним и справляйся, а с меня взятки гладки. Говорил я, что с этими государевыми конюхами связываться незачем. Пить будешь?
— С утра-то?
— А я напьюсь! — грозно сказал Томила. — Напьюсь, и никуда идти не придется. Лучше быть пьяну, да живу! А? Ловко я сказанул?
— Сам придумал? — с некоторой завистью осведомился Третьяк.
— А то! И коней я ей искать не стану! Какой я, к черту, конокрад? Ехал не конем, погонял не кнутом, жег не палку, угодил не в галку…
— Каких еще коней?
— А у нее спроси!
— Это чтобы за кладом с Коробом ехать, что ли? — догадался Третьяк.
— Какой он тебе Короб? Гвоздь и есть!
— Врешь!
— Вот те крест святой!
От такой новости Третьяк не удержался, взял чарку, стоявшую перед Томилой, где еще было с треть хлебного вина, и выдул.
— Как же ты его, брат, не признал? — спросил удивленный Томила.
— Да я ж его только однажды вроде видел, и то темень стояла. Когда княжича Обнорского выслеживали, Настасьица все больше девок подсылала.
— Он-то тебя тогда не приметил?
— Не приметил, поди… — без избыточной уверенности отвечал Третьяк. — Как же быть?
— Садись и пей! — посоветовал Томила. — Пьяного она тебя с собой не возьмет. А может, поглядит на нас с тобой да и одумается. Да и сама с горя напьется!
— Это ж сколько выпить надобно? — Третьяк возвел очи к низкому и закопченному потолку. — Мы с тем Гвоздем на завтра уговорились, так что же — сутки не просыхать?
— А что? — Томилу такая возможность нисколько не смутила. — Лучше быть пьяну, да живу! Садись, пей! Не то пришлет она сюда за тобой Филатку или Лучку, а я тебя знаю — ты воспротивиться не сумеешь! Пей, дурная башка!
Но пока Третьяк сомневался, прибежали не Филатка с Лучкой, а Настасьин куманек с конюхом-татарином. В «Ленивку», правда, заходить не стали. Семейка так ласково попросил Левонтия Щербатого вызвать на улицу Третьяка, что тот не отказал. Левонтий был не дурак и о государевых конюхах наслышан…
— Так и знал, что ты, свет, тут окажешься, — сказал Семейка. — Данила по простоте своей все про Гвоздя Настасье выложил, сегодня с утра прибежал на Аргамачьи конюшни, дождался меня да и выкладывает — доброе дело, мол, совершил, дал девке возможность за жениха расквитаться! У меня глаза-то на лоб полезли…
Семейка пальцами расширил, сколько мог, свои глубоко сидящие раскосые глаза, светло-серые, почти прозрачные, что для татарских кровей молодца было большой редкостью.
Данилка стоял рядом, угрюмый, но ошибки своей явно не признающий.
— Побежали мы в баню, а она, кумушка ненаглядная, спозаранку подхватилась и понеслась! И где она шастает, одному Богу ведомо, — продолжал Семейка. — А Авдотьица коли и знает — не выдаст.
— Девка с норовом, — согласился Третьяк. — Росту бы ей на аршин поменее! Так вы меня для чего сыскали?
— Настасья-то удила закусила. А ты человек в годах, разумный, — объяснил Семейка. — И тебе с тем Гвоздем встречаться. Потому лучше он, Данила, вдругорядь тебе все расскажет, чтобы ты к любой беде был готов.
— Да не пойду я ни к какому Гвоздю! Напьюсь вот и не выйду из «Ленивки»! — пригрозил Третьяк. — Томила вон с утра наливается, и я к нему присоединюсь.
— Ну так она одна отправится Гвоздя брать! — выкрикнул Данилка.
— А ты что же, парень, с ней не идешь?
Когда Данилка говорил Настасье, что Гвоздь — ее недруг и расправа с ним — ее дело, все звучало прекрасно. Однако объяснять сейчас мужику, что расправа с другим мужиком — бабье дело, было нелепо. Прекрасное Данилкино решение теперь показалось бы дурацким, а может, оно и было изначально дурацким, однако такой вот получился порыв души…
— А у нас другая забота — все с медвежьей харей разделаться не можем, — пришел на помощь Семейка. — Вроде видели мы того убийцу, что купца Горбова порешил. Хотим этого зверя затравить, а как поймем, что вокруг медвежьей хари накручено, так и вам, веселым, помочь сумеем — докажем, что вы тут ни при чем.
Тут оказалось, что Третьяк еще не знает о Данилкиной с Семейкой поездке в лес, где напротив рожи обнаружилось еще одно мертвое тело, а о том, как спасали кладознатца от дядьки-медведища, — и подавно.
— Убийцу, стало быть, в лесу видели? За медведя, стало быть, приняли? — спросил Третьяк, в котором именно сейчас снова проснулся опытный скоморох. — И не ушли потихоньку, а продолжили розыск?
Что-то нехорошее было в этих расспросах. Семейка с Данилкой переглянулись.
— Чего ж уходить? — ответил за двоих Семейка. — Погуляет косолапый, да и уйдет восвояси. Вот коли медведица с медвежатами…
— Молчи, не серди! — не хуже медведя взревел Третьяк. — Знаток! Про медведицу с медвежатами от такого же знатока слышал! Ты коли об эту пору медвежий след увидишь — его ни с чем не спутаешь, такой толстопятый! — так беги опрометью и «Отче наш» на бегу читай!
