Том Харпер - Секрет покойника
Чувствуя, как у нее кружится голова, Эбби еще раз вчиталась в текст. Когда же она дочитала последнее предложение, ее била дрожь.
«Вполне вероятно, что наконец найдено место последнего успокоения императора Константина».
Эбби подошла к библиотекарю и одарила его своей самой обезоруживающей улыбкой.
— Скажите, в Стамбуле по-прежнему есть директор Гробниц?
Библиотекарь кивнул.
— Его офис является частью Директората Памятников и Музеев.
— И где я могу его найти?
Библиотекарь растерялся.
— В этом здании. Его кабинет наверху. Если хотите, я могу позвонить ему.
Эбби сначала задумалась, затем утвердительно кивнула. Библиотекарь снял телефонную трубку и что-то сказал.
— Одну минуточку.
И верно, спустя минуту Эбби услышала цокот каблуков по деревянному полу. Затем дверь распахнулась, и в библиотеку вошла высокая, стройная, потрясающе красивая женщина с длинными черными волосами и в элегантном темном платье.
Ее губы, ногти и туфли было кораллово-красными, на веках, подчеркивая блеск глаз, наложены тени. Еще ни разу в жизни Эбби не чувствовала себя такой замухрышкой, вернее, ходячим надругательством над женственностью.
— Доктор Ясемин Ипек, — представилась женщина, а затем, словно прочитав в глазах Эбби сомнение, добавила: — Я директор Гробниц.
Эбби с трудом представляла себе, как такая красавица лазает по древним, провонявшим сыростью и плесенью подземельям.
— Насколько я понимаю, вас заинтересовала гробница Константина Великого? — собеседница Эбби улыбнулась. — В моем ведении немало гробниц. Увы, гробница Константина была утрачена еще много веков назад.
Эбби указала на статью и процитировала последнюю строчку.
— Здесь сказано, что под михрабом располагается византийская усыпальница.
Доктор Ипек кивнула.
— Я читала про эти раскопки. Их сразу после войны проводил один из директоров этого музея, профессор Фиратли. Более того, если вы войдете в крипту под мавзолеем Мехмета, то увидите деревянные доски, которыми когда-то был закрыт проход.
— Его когда-нибудь вскрывали?
— Никогда.
— А в сороковых годах? Скажите, там внизу что-нибудь нашли? Какую-нибудь древнюю вещь?
Доктор Ипек пристально посмотрела на Эбби.
— В архивах упоминания об этом нет.
— Скажите, а можно вскрыть эту камеру?
От Эбби не укрылось, как ее собеседница тотчас охладела к их разговору и даже украдкой бросила взгляд на серебряные часики.
— Камера закрыта из соображений безопасности. Она расположена прямо под стеной мечети, а у нас здесь землетрясения — обычная вещь. Разрешение может выдать лишь сам министр.
Увидев, что Эбби расстроена, доктор Ипек смягчилась.
— Вы надеялись найти там пропавший саркофаг Константина? Я правильно вас поняла?
— В общем-то, да.
— Иногда я и сама задаюсь тем же вопросом. Но профессор Фиратли был настоящим ученым. Если бы он что-то обнаружил, он бы наверняка об этом сообщил. Бедный Константин, — доктор Ипек улыбнулась сама себе. — Ему следовало придерживаться первоначального плана и быть похороненным в Риме. Тогда бы гробница его наверняка сохранилась, и сегодня его саркофаг в целости и сохранности был бы выставлен в музее Ватикана.
Эбби растерянно заморгала.
— Что вы хотите этим сказать?
— Константин не всегда хотел, чтобы его похоронили в Константинополе. Это решение он принял ближе к концу жизни. В свое время он построил в Риме мавзолей, который до сих пор стоит там, рядом с Тор Пиньяттара. Когда же его планы поменялись, вместо себя он похоронил в нем свою мать, вдовствующую императрицу Елену. Ее саркофаг сегодня находится в Ватиканском музее.
Доктор Ипек продолжала говорить, но Эбби ее не слушала. Мысли в голове роились как встревоженные пчелы, пока она судорожно пыталась соотнести имена и даты, услышанные за последние несколько дней.
CONSTANTINUS INVICTUS IMP AUG XXI
Двадцать один, по всей видимости, означает двадцать первый год правления Константина, который совпадает с датой написания стихотворения, то есть это 326 или 327 год. Если, конечно, ее догадка верна.
— Скажите, а когда Константин передумал? Когда он решил, что не хочет быть похороненным в Риме? — спросила она.
— Его мать умерла в 328 году. Насколько нам известно, новый мавзолей он начал строить незадолго до собственной смерти, то есть девятью годами позже.
Во рту у Эбби пересохло. Ей непременно нужно выяснить истину.
— То есть если кто-то писал о гробнице Константина в 326 году, он имел в виду…
Доктор Ясемин Ипек закончила за нее ее мысль.
— Он, по всей вероятности, имел в виду мавзолей в Риме.
— Который, как вы сказали, сохранился до наших дней?
— В окрестностях Рима. Правда, сейчас от него остались одни развалины, — директор Гробниц улыбнулась. — Если вас интересуют подземные ходы, то это место для вас. Мавзолей стоит на катакомбах святого Марцелла и Петра.
— Прошу меня извинить.
Эбби выбежала из библиотеки. Конни ждала ее в коридоре, делая вид, что рассматривает старинные вазы. Заметив Эбби, она тотчас шагнула ей навстречу, преграждая ей путь. Но Эбби даже не пыталась прошмыгнуть мимо нее.
— Мы ищем не в том месте.
Глава 44
Константинополь, июнь 337 года
Я сижу у себя в кабинете и царапаю пергаментный свиток. Проснулся я рано, когда еще не рассвело, и больше не мог уснуть. Грудь как будто сжата железным обручем. Мне трудно дышать. Ощущение такое, словно что-то пытается выбраться наружу из моего сердца. Не успел я неожиданно задремать, как ласточки, что свили себе гнездо под черепицей моей колоннады, принялись кормить птенцов и своим шумом и щебетом разбудили меня снова.
Я угодил в западню кошмара, из которого есть лишь единственный выход. Всего за полчаса прошлым вечером Астерий не оставил камня на камне от того, во что я свято верил. И вот теперь я заживо погребен в своем собственном архиве, пытаюсь ухватиться за обрывки воспоминаний, а они при первом же прикосновении рассыпаются в прах.
Весь город как будто пребывает в растерянности. Бани и рынки закрыты, на воротах ипподрома тяжелый замок. В окна кабинета мне слышно, как люди бродят по улицам, громко стеная, как будто потеряли собственных детей. Это помешательство длится вот уже две недели. Впрочем, к сегодняшнему вечеру все закончится. К этому времени тело Константина положат в огромный порфировый саркофаг, который ждет его в мавзолее, где мертвый император займет свое место среди двенадцати апостолов Христа. Я с трудом представляю себе, что они скажут, узнав, кто их новый товарищ на небесах.
Сегодня все закончится. Я сижу одетый в белую тогу, волосы мои вымыты, сапоги начищены. Я готов к похоронам. Констанций, второй сын Константина, уже прибыл из Антиохии. Судя по той скорости, с какой он прилетел сюда, в Малой Азии сейчас наверняка питаются исключительно кониной. Разногласия, которых так опасался Флавий Урс, так и не вылились в общественные беспорядки: думается, я сыграл в этом свою скромную роль, но главным образом потому, что в них просто не было смысла.
Потому что, какая разница? Сегодня я пройду вслед за гробом как пленный варвар. А завтра, если Урс сдержит свое обещание, я буду трястись в повозке, отправившись домой, в Мёзию.
Я уже почти добрался до конца моего свитка, того самого, который я начал два месяца назад в библиотеке. Я читаю имена, внесенные в тот день: Евсевий из Никомедии, Аврелий Симмах, Астерий Софист, Порфирий. Любой из них мог убить Александра или заказать убийство, хотя если посмотреть на это с точки зрения их прочих поступков, не думаю, что это как-то перевесит чашу весов. Ибо в этом городе не все убийства являются преступлениями. И не все преступники — виновными.
На последних нескольких дюймах папируса я копирую поэму, обнаруженную мною в архиве. Возможно, ее содержание никак не связано с Александром, но ее смысл ускользает от меня, он не дает мне покоя.
Чтобы достичь живых, плыви средь мертвых.
Я плыл средь мертвых все последние десять лет, потупив взор, чтобы не замечать окружающих меня призраков. Но до живых я так и не доплыл. И все-таки, пока я переписываю стихотворение, кое-что бросается мне в глаза. Все строчки — одинаковой длины, нет, не примерно, не приблизительно, а точно одинаковой. И все восемь строк расположены так, что образуют идеальный квадрат. Странно, что я не заметил этого сразу. Я начинаю ломать голову над этой загадкой: что все это значит? Тот, кто написал эти строки, приложил к их сочинению немалые усилия. Ведь написать строки одинаковой длины мог только тот, кто мастерски владеет стихом.
Я смотрю на стихотворные строки. Сначала я ничего не замечаю, но в следующий момент ответ готов, как будто бог нашептал мне его на ухо. Я подбегаю к комоду и вытаскиваю ожерелье, найденное в библиотеке рядом с телом Александра. Золотой квадрат с монограммой посередине, похожей на монограмму Константина, однако с едва заметными отличиями.
