Золото Джавад-хана - Никита Александрович Филатов
Особое внимание уделялось точной стрельбе каждого солдата — в отличие от обычной пехотной тактики, где предусматривался залповый огонь всего подразделения. Егеря, например, обучали правильно судить об удаленности предметов. Для этого предлагалось «показывать ему какое-либо дерево, дом, ограду или другой видный предмет, спрашивая, в каком он полагает его расстоянии; потом приказывать считать шаги до этого предмета и таким образом узнавать свою ошибку…». Егерь приобретал «твердый навык хорошо зарядить, верно прицелиться и метко стрелять во всяком положении, стоя на коленях, сидя и лежа, а равно и на походе». В отличие от солдат тыловых и придворных парадных полков, егерь был приучен содержать свое ружье «в чистоте нужной, не простирая сие до полирования железа, вредного оружию и умножающего труды, бесполезные солдату», а также «заряжать проворно, но исправно, целить верно и стрелять правильно и скоро».
В русской армии егеря появились во время Семилетней войны — заметив пользу, которую они приносили пруссакам, легендарный фельдмаршал граф Румянцев-Задунайский сформировал из охотников особый батальон при двух орудиях, который проявил себя в битве под Кольбергом.
Для боевых действий егерям предписывалось избирать места «наиудобнейшия и авантажнейшия, в лесах, деревнях, на пасах… в амбускадах (засадах) тихо лежать и молчание хранить, имея всегда перед собой патрули пешие, впереди и по сторонам». Примерно тогда же граф Петр Иванович Панин, командуя русскими войсками в Финляндии, «где положение земли такого существа, что в случае военных операций совсем невозможно на ней преимуществами кавалерийско-лёгких войск пользоваться, но требует она необходимо лёгкой и способнейшей пехоты», сформировал команду егерей в три сотни человек и обучил их действию «в тамошней земле, состоящей из великих каменных гор, узких проходов и больших лесов».
На основании накопившегося военного опыта был сформирован егерский корпус из 1650 человек при полках Финляндской, Лифляндской, Эстляндской и Смоленской дивизий — как ближайших на случай войны с теми державами, «коих ситуация земель и их войска требуют против себя лёгкой пехоты».
Польза от егерей обнаружилась почти сразу же — в войне с польскими конфедератами, в первую турецкую кампанию, а также на Кавказе в экспедициях против горцев. Фельдмаршал граф Румянцев и генералиссимус Суворов всегда назначали их в авангард, наряду с лёгкой кавалерией, а в боевых порядках ставили рядом с артиллерийскими батареями — создав новый тип боевого порядка и тактику рассыпного строя. Согласно наставлению для обучения егерских полков, «рассыпное действие» было присвоено егерям «преимущественно пред остальной пехотой».
Вскоре егерские команды были введены во всех пехотных полках, затем появились отдельные егерские батальоны, сведенные в корпуса, преобразованные впоследствии в номерные полки. И одним из таких полков был 17-й Егерский полк, который мог с полным правом считаться старейшим в русской императорской армии — он был сформирован еще в 1642 году из регулярных стрельцов как Московский выборный солдатский Бутырский полк…
Вместе с Павловым на лазаретной телеге ехали несколько человек. В основном, это были гренадеры Тифлисского мушкетерского полка со стертыми от непривычки в кровь ногами. Кроме них, в самый центр, на шинели и ранцы положили молоденького артиллериста, через которого прошлым вечером перекатилось пушечное колесо. Артиллерист лежал тихо, почти не приходя в сознание, и только время от времени просил водицы.
— А ну, гляньте, ребята… вон там… возле дерева!
Мишка вместе со всеми повернул голову в том направлении, которое указывал один из гренадеров.
Недалеко от дороги, на высоком холме был заметен отчетливый силуэт человека в косматой папахе. Увидев проходящую колонну, всадник некоторое время разглядывал ее из-под руки, потом стремительно развернул коня и, нахлестывая его плетью, скрылся из виду…
— Лазутчик, — со знанием дела пояснил кто-то из солдат.
— Видать, скоро уже, — вздохнул в ответ его товарищ.
Нельзя сказать, чтобы от этих слов Мишке Павлову стало страшно. Он еще никогда в бою не был и, очевидно, по этой причине даже не представлял, что ему предстоит испытать. Однако возникшее в эти минуты предчувствие близкой опасности, тревожное ожидание, смешанное с любопытством, заставляли его теперь то и дело оглядываться по сторонам.
Никакое оружие Мишке не полагалось. Поэтому он поправил на поясе короткий офицерский кортик, оставшийся на память о старом цирюльнике, подобрал поводья и со всей силы хлестнул вола:
— Не спи, дохлятина… не отставай!
Полковой обоз состоял, в основном, из открытых телег и подвод, на которых перевозились палатки, мешки с продовольствием и фуражом, солонина, мука, и наполненные водой большие бочки. Офицерский обоз был оставлен в гарнизоне — с собой Карягин распорядился брать только самое необходимое.
Прямо перед Мишкой, под охраной дежурного офицера и двух часовых с ружьями наизготовку следовала полковая казна в закрытой наглухо повозке. Вслед за лазаретной телегой тащилась старая, скрипучая арба, на которую погрузил свои барабаны, литавры и прочую музыкальную утварь оркестр 17-го Егерского полка во главе с толстяком-капельмейстером. На привалах они останавливались также рядом, и Павлов каждый вечер по-соседски забегал перед сном поболтать со своим дружком Саней Ровенским…
— Посторонись, ребята!
— Давай в сторону… не зевать!
Эти окрики в первую очередь относились к пехоте, шагающей вдоль обочины. Но и Павлов, конечно же, не удержался от того, чтобы глянуть назад, на дробный стук копыт.
Впереди остальных, на кауром, с подпалинами
